Перекрестье

Тонкая светлая ткань невесомо скользила под пальцами. Напрем машинально погладила ворот блузы, аккуратно сложила её. - У вас получается прекрасная одежда, почти не отличишь от натуральных тканей. - Брен программировал этот репликатор, - с ноткой гордости произнёс Фала. – А вот пищевыми занимается Ала, и иногда у нас бывают заминки: то суп становится сладким, то в хасперат добавляется столько специй, что его нельзя есть. - Надеюсь, всё наладится. Ведек, а вы мне не покажете станцию? Я ещё почти ничего не видела. Он с сомнением взглянул на неё: - Может, вам лучше отдохнуть? Вы перенесли немало волнений сегодня. - Немало, - грустно улыбнулась она. – Ведек, а если бы я попросила вас помочь мне вернуться домой, что бы вы ответили? Тёмные глаза опустились. Поколебавшись, он произнёс: - Нам не дано стоять на пути воли истинных Пророков. Если они привели вас сюда, значит, таков их замысел. Он помолчал ещё немного и добавил: - Ваше прибытие – огромная радость для Мастера. Его душа полна любовью к каждому баджорцу, но вы для него – особенная. - Может, и так, - с сомнением отозвалась она. – Так вы покажете мне Эмпок Нор? Фала улыбнулся, словно одобряя её настойчивость: - Пойдёмте. …Они шли по коридорам неторопливо, спокойно, и Фала объяснял: вот здесь медотсек, а за теми узкими дверьми – инженерная, а вон там, в углу коридора, турболифт. Если подняться наверх, попадёшь в транспортаторную. Кое-где стены были украшены картинами: овальная эмблема Призраков Па, излучающая рдяной свет, окутанный облаками Баджор, Дукат с алой повязкой на рукаве – во весь рост, величественно выпрямившийся. - Беньян сейчас дописывает большое полотно, - улыбнулся Фала. – Мастер в окружении своих последователей. Возможно, после он захотел бы написать вас – если вы согласитесь, конечно. - Я буду смотреться здесь не вполне уместно, - отозвалась Напрем. – А картины написаны прекрасно. У Беньяна лёгкая кисть. - Я передам ему – его непременно порадует ваша похвала, - Фала просиял. – Вот здесь – ангар, - он указал на железный люк. – Сейчас он запечатан. У нас всё равно нет кораблей. - Некуда бежать? – усмехнулась она. Прежде, чем он успел возразить, она негромко произнесла: - Ведек Фала, расскажите мне об оккупации. Там, откуда я пришла, мы ничего не слышали о ней. И Фала рассказал. Рассказал о сотнях, тысячах баджорцев, работавших до смерти в жарких, душных блоках обработки руды, на каменоломнях, в лагерях. О расстрелах, о переполненных тюрьмах. О тех, кто ушёл в Сопротивление и оказался вынужден убивать. О кардассианских солдатах, маршировавших по деревушкам Баджора. О последнем префекте оккупации, гале Дукате. - Тогда нам казалось, что у него чёрная душа, - с сожалением говорил ведек Фала. – Но Призраки Па подняли его из праха и вознесли над всеми нами. У него великая судьба. Напрем качала головой. Ей верилось в Дуката, руководившего ограблением Баджора. Скорее всего, он был уверен, что кардассианские интересы удастся как-то примирить с баджорскими, сдружить оккупантов и оккупируемых… Дукату часто приходили в голову безумные планы, и многие из них ему удалось выполнять – на удивление всем. Но на сей раз был явно не тот случай. Фала ещё рассказывал что-то про мирный договор Кардассии и Баджора, про Доминион, дотянувшийся из Гамма-квадранта. Напрем вынырнула из мыслей: - Значит, и нам придётся с этими метаморфами как-то договариваться... Когда вернусь, надо доложить. Про червоточину Фала говорил неохотно: тема Небесного Храма и Пророков явно заставляла его чувствовать себя некомфортно. Да и как о ней говорить, не пытаясь доказать, что Пророки захватили Небесный Храм, что они ложные боги? А Напрем не имела ни малейшего желания выслушивать подобные рассуждения. - Ладно, - Напрем устало повела плечами. – Вряд ли мы с вами сойдёмся во мнениях. Спасибо, что просветили меня – сейчас в моей голове уже не такая каша. - Вы во всём разберётесь, - ободряюще сказал Фала. – Мы все поможем вам. И Мастер, конечно же. Он вас ждёт – вам лучше вернуться к нему. Я и так отнял у вас много времени. Напрем вдохнула побольше воздуха: в каюту Дуката было возвращаться страшно. Ведь там они окажутся совсем одни. - Прямо и вниз по коридору, да? – она заставила себя улыбнуться. – До встречи, ведек Фала. Пусть… пусть Пророки улыбаются вам. - Да пребудет над тобою благословение истинных Пророков, дитя моё, - вздохнул ведек. Напрем зашагала вперёд по коридору. Торопиться некуда, но и медлить тоже не стоит – она достаточно оттягивала своё возвращение. Можно, конечно, подождать, пока Фала уйдёт, и попробовать пробраться в транспортаторную – но что ей это даст? Остановившись у дверей, она приложила ладонь к сенсору. Двери разошлись, и она вновь шагнула в чёрно-лиловую темноту. - Напрем? – с мягким шорохом тень скользнула по комнате, наклонилась к её лицу. Кожей она почувствовала горячее дыхание. - Дукат, - она слабо усмехнулась. – У тебя здесь как будто ночь. - Сейчас ночь по времени станции, - отозвался он. – Ложись. Она опустила свёртки с одеждой на пол, наклонилась, снимая форменные сапоги. Холодная ладонь Дуката накрыла её ладонь, и он повёл её к кровати. - Мне пожелать тебе добрых снов? – её голос непривычно звонко прозвучал в тишине каюты. Дукат молчал. Напрем присела на низкую кровать, легла, откинувшись спиной на подушку – и он навалился сверху. Он прижимал её к постели, впивался в её шею, прихватывал зубами кожу – до болезненных укусов. Пальцы шарили по её груди, сжимали, потирали сквозь ткань формы. Колено вклинилось меж её ног, он прижался бедром, пахом, и она беззвучно выдохнула, пытаясь не выдать себя, спрятаться в этой густой черноте. Он не мог видеть её лица, но ладонями, конечно, чувствовал жар её кожи. Звякнула пряжка ремня, рывками он сдёрнул её узкие брюки до колен, до щиколоток. Его руки вновь вернулись к груди, потянули ворот свитера, ещё и ещё, словно в попытке порвать. Пальцы нырнули под плотную ткань, прошлись по напрягшемуся животу, поднялись выше. Язык щекотно мазнул по мочке уха – и вновь острый укус в шею, вновь тщетная попытка отдёрнуться, и снова мягкие губы прижимаются к коже, утоляя боль прохладными прикосновениями. Она дрожит, и смыкаются пальцы у него на плече, она закрывает глаза, вновь видя точно такую темноту, и кажется, будто её разрывают красные всполохи. Пальцы Дуката скользят меж её бёдер – слишком резко, слишком настойчиво, этого всего слишком, и когда он входит в неё, накрывая её своим худощавым тяжёлым телом, она глухо стонет. Удовольствие мучительно, оно жжёт углями – с каждым движением всё сильнее, и она стискивает зубами твёрдый гребень у Дуката на плече. Низкий стон Дуката отдаётся дрожью во всём её теле, чешуйчатые пальцы терзают её грудь жадной лаской, жёсткие губы накрывают, сминают её рот, и когда он врезается невыносимо глубоко, она кричит, извиваясь, хватаясь за простыни. Судорога наслаждения не отпускает её тело, она хватает ртом воздух и едва слышит, как хрипло стонет Дукат, сжимая её бедра, утыкаясь лбом ей в плечо. Он откатывается в сторону, тяжело дыша. Она лежит на спине, разбросав руки – без мыслей, без сил. Просыпаться не хотелось. Её словно затянуло под воду, вглубь, и она никак не могла вынырнуть, хотя что-то на краешке сознания твердило, что пора – не то захлебнёшься. Чья-то рука тронула её плечо, легонько тряхнула, и она открыла глаза. Перед заспанным взглядом расплывалось лицо Дуката, растрёпанные чёрные волосы, жилет с развязанным поясом. - Поднимайся, пора, - весело сказал он. – Мы опоздаем к трапезе. Зевнув, она приподнялась на локте. - А что, обязанность молиться перед завтраком Мастер выполняет строже, чем обет целибата? - Напрем, - ладонь Дуката коснулась её щеки. – Призракам Па не нужно, чтобы любящие сердца отвергали друг друга. - Ты ни в одной вселенной не меняешься, - хмыкнула она. – Всегда найдёшь себе оправдание. Потянувшись за гребешком, полученным накануне из репликатора, она принялась расчёсывать спутавшиеся пряди. Дукат присел рядом, коснулся виском её волос. - Они ещё красивее, чем я помню, - серьёзно произнёс он. Напрем обернулась через плечо: - А как мы познакомились? - Здесь? Он помедлил с ответом. - Я был префектом, командовал космической станцией Терок Нор. А ты… - Можешь не продолжать, - вздохнула Напрем. – Я стала твоей наложницей, так? Дукат мотнул головой: - Ты спасла мне жизнь. Я убедил тебя остаться со мной. Мы прожили вместе четырнадцать лет… слишком мало, - с невесёлой усмешкой прибавил он. - И всё это время ты возглавлял оккупацию? Дукат поднялся, его ладонь легла на бедро. - Если бы на моём месте оказался другой офицер, оккупация была бы намного тяжелее для Баджора. Я пытался относиться к баджорцам с добротой, а в ответ получал лишь бомбы да ненавистнические листовки. Напрем взглянула ему в лицо. - Я ведь тебя ни в чём и не обвиняю. Почему ты защищаешься? Чешуйчатые пальцы хрустнули, стиснулись в кулак. - Да потому, что все меня ненавидят. Никто и не пытался по-настоящему оценить, что я сделал для Баджора. - Если я верно понимаю, ты пытался смягчить оккупационный режим, а баджорцы хотели вовсе от него избавиться, - задумчиво произнесла Напрем. – Неудивительно, что вы не поняли друг друга. - Баджорцы просто не умеют быть благодарными, - сухо бросил Дукат. – Они отталкивали меня раз за разом, цеплялись за свою глупую гордость. Если бы мне дали возможность, я бы превратил их планету в цветущий сад! - Дукат, а тебе не приходило в голову, что свой сад люди хотят возделывать сами? Не по указке, а так, как на ум взбредёт. Может, ошибаясь, может, ломая больше, чем создавая. Но – сами. Губы Дуката сжались, и вновь ей бросилась в глаза непривычная прозелень в уголках. - Я не хочу больше питать к ним ненависти, - произнёс он. – Если Призраки Па примут Баджор в свои объятия, я тоже прощу его. А простит ли Баджор тебя, подумалось ей. Но она лишь улыбнулась: - Пора идти, Дукат. Подожди только, сейчас я соберусь. Поднялась, потянулась за форменным свитером, поймала взгляд Дуката, в котором злость и досада уступали место восхищению. - Проводишь меня потом в медотсек? Мне хотелось бы кое-что проверить. На консоли мигала жёлтая лампочка: данные обрабатывались, и этот процесс ещё не был близок к завершению. Подперев подбородок ладонью, Напрем просматривала таблицы на экране трикодера. На «Кат’нере» полное исследование образцов едва ли заняло бы двадцать минут, но техника на станции работала медленнее – придётся подождать несколько часов. Могла ли Напрем позволить себе потерять столько времени? С другой стороны, бежать всё равно было некуда. Стало быть, над вопросом, хочет ли она бежать, нет особого смысла задумываться. Вот если бы прямо сейчас ей дали, скажем, маячок – нажми на кнопку и окажись дома… Дверь за спиной тихонько приоткрылась, светленькая медсестра юркнула к стеклянному шкафу. - Вам чем-нибудь помочь, доктор Тора? Извините, что оставили вас одну: у Мики роды. - Всё в порядке, - Напрем кивнула. – Да улыбнутся Пророки Мике и её ребёнку. Тонкие брови медсестры сошлись у переносицы, и Напрем сообразила, что её пожелание по меньшей мере неуместно. Извиняться, однако, не хотелось. - Меня ждут, - неловко сказала девушка, взяла с полки гипо и направилась к двери. Напрем вновь взглянула на экран. Кажется, кое-что уже начинает вырисовываться… но выводы делать рано. Что-то определённое можно будет сказать, лишь когда программа расшифрует последний образец. Беззвучно вздохнув, она провела ладонью по лбу. Что она вообще делает здесь? Проводить диагностику вместо того, чтобы искать путь побега – странное занятие. Если ей не удастся вернуться в свою реальность, она всю оставшуюся жизнь проведёт среди сектантов. Она уже больше не побывает на чужих планетах, не сможет проводить исследования. И Дуката, своего Дуката никогда не увидит. Беньян всё расспрашивал её за завтраком: неужто баджорцы вправду служат вместе с кардассианцами? Фалу больше занимала судьба Храма Джаланды: в этой реальности его разрушили во время оккупации, и восстановительные работы всё ещё шли. Напрем была в Храме ещё маленькой девочкой, но пыталась вспомнить как можно больше о стеклянных витражах, рассыпающих тёплый свет под высокими сводами, о гладком мозаичном поле, по которому то и дело скользили её туфельки, о застывших и в то же время полных жизни фигурах на фресках. А Дукат не спрашивал ни о чём. Кажется, ему совсем мало дела было до того, чем она жила раньше… или он боялся услышать, что ей было хорошо, что она хочет вернуться? Боялся, что никогда не сможет убедить её отказаться от надежд на возвращение? За плечом вновь послышался мягкий шорох. Тяжело, уверенно ступая, ведек Фала подошёл к её столу. Он улыбался, и тёмные глаза сияли радостной благодарностью. - Дитя Мики появилось на свет, - тихо сказал он. – Все собираются на молитвенной площади – ждут. Сестра Ирем говорит, и Мика, и её ребёнок здоровы. Скоро их покажут нам. - Я рада, что у них всё хорошо, - отозвалась Напрем. Фала протянул ей руку: - Пойдём. Будь с нами в этот счастливый час, Тора. Будь одной из нас. Поколебавшись, Напрем взглянула на экран консоли. Лампочка по-прежнему мигала. - Пойдёмте, - она поднялась, сбросила халат и пошла за ведеком. Дукат, разумеется, стоял в первом ряду – рядом с Беньяном, раскрасневшимся, нервно теребящим бахрому пояса. Беньян улыбался, но улыбка его была полна напряжённым ожиданием, а Дукат лучился гордостью, словно сотворил нечто удивительное и прекрасное. Напрем не стала подходить к нему, осталась в сторонке, рядом с двумя девушками, бросавшими на створки дверей, откуда должна была появиться Мика, любопытные взгляды. Судя по обрывкам шёпота, доносившимся до Напрем, девицы гадали, какая же счастливица следующей получит разрешение завести ребёнка. Как же сейчас Мика, должно быть, измотана – и как рада. Что это значит – впервые взять на руки крохотное тельце, услышать плач? Напрем задумчиво улыбнулась. У её погибшего двойника из этой вселенной тоже была дочка. А сможет ли она сама когда-нибудь родить ребёнка? Каким он будет? Что будет ждать его впереди? В толпе прокатился гул: двери медленно открылись, и немолодая женщина в церемониальной накидке вывезла в гравикресле Мику с запелёнатым свертком в обессиленно подрагивающих руках. Глаза юной мамы были прикрыты, голова откинулась на высокую спинку. Беньян шагнул вперёд, протягивая руки. Наклонился к своей жене, бережно поцеловал в висок, коснулся её ладоней, отводя тонкую ткань. И выпрямился. Застыл. Напрем не могла видеть его лица, но сгорбленная спина, сжавшиеся пальцы заставили что-то у неё внутри испуганно дёрнуться. Неужели девочка всё-таки родилась больной? Или… Дукат направился к ним широкими шагами. Чуть нагнулся, заглядывая новорождённой в лицо. Промедлил на какой-то едва ощутимый миг – и поднял её на руки, обернулся, показывая её толпе. Напрем услышала свой собственный смех – короткий, рваный. Никто не обернулся, все смотрели на ребёнка. На ребёнка с серой кожей и кардассианскими гребешками на лице. Кисть лёгкими, плавными мазками скользила по полотну, смешивая светлую голубизну с яркой, сияющей зеленью. Беньян отступал на несколько шагов, чуть наклонял голову, рассматривая плод своего труда, и вновь подходил к картине, кисть касалась палитры. Напрем невольно восхитилась его самообладанием: пару часов назад он увидел чешуйки на коже своего ребёнка – и не впал в гнев, не спрятался ото всех в своей каюте. Пишет. Стараясь ступать тише, она подошла к нему, помолчала, рассматривая набросок. - Может, стоило сделать одного из детей наполовину кардассианцем? Беньян обернулся. Разве что скулы сжались чуть твёрже. - Я бы так и сделал, если бы знал. Но о чуде не извещают заранее. - О чуде, - медленно повторила Напрем. – Значит, ты веришь в то, что сказал Дукат? Что Призраки Па превратили твою дочь в кардассианку в утробе твоей жены? - Это символ клятвы, - Беньян нахмурился. – Клятвы, которую Мастер дал всем нам. Нашего духовного родства с ним. Напрем, не сдержавшись, усмехнулась: - Ты-то теперь ему и впрямь почти родственник. - Не понимаю, о чём ты, - глухо отозвался Беньян. – Тора, мне хотелось бы сосредоточиться. - Извини, - вздохнула она. – Просто я не понимаю, откуда берётся такая слепая вера. Я врач, но тут и человек без медицинского образования увидит… - Увидит, что наука бессильна перед чудом, - Беньян вновь повернулся к картине. – Если у тебя остались сомнения, ты можешь поговорить с ведеком Фалой. Или попросить Мастера наставить тебя в вере. Напрем покачала головой: - После родов Мики я его так и не видела. Кажется, ему не очень хочется объясняться со мной. А ведь придётся, - она невесело улыбнулась. – Не всё ли равно, раньше или позже. - Нужно иметь терпение, - пробормотал Беньян, едва заметными штрихами выводя тонкую золотистую линию. – Мастер заботится обо всех нас, толкует нам откровения Призраков Па. Он всегда готов помочь и выслушать каждого, но он не может идти к нам по первому нашему зову. Так и Призраки Па: порой они испытывают нас своим молчанием, хотя до них долетает каждое наше слово, каждая мысль. - Ты не только художник, - задумчиво произнесла Напрем, - ты и поэт, Беньян. Сделав несколько шагов к двери, она остановилась: - А с женой ты уже говорил? - Она пока отдыхает, - голос Беньяна прозвучал мягче, теплее. – Я не хочу беспокоить её. - Так она ещё в медотсеке? Он качнул головой: - Мика в нашей каюте. Она хотела помолиться наедине, - он повернулся к Напрем лицом, - и я очень прошу тебя не досаждать моей жене праздными расспросами. - Хорошо. Напрем вышла в коридор, помедлила. Лучше всего, наверное, вернуться в лабораторию медотсека, проверить, что с обработкой анализов. А потом – возвращаться в каюту, Дукат тоже рано или поздно туда вернётся, и она выскажет ему всё, что думает, об этом фарсе. Что ж, во всяком случае, вопрос о воздержании отпал сам собой. Хмыкнув, Напрем подошла к турболифту, но не спешила нажать на кнопку. Может, лучше всё-таки зайти к Мике? Ни о чём не спрашивать, просто заглянуть, сказать пару слов. Осведомиться о самочувствии, быть может. У Мики были такие огромные, испуганные глаза, она смотрела вверх, поверх голов толпы, пока Дукат разглагольствовал о чуде, и по белому лбу скатывались капельки пока. Мике было очень страшно. Очень стыдно. Надо убедиться, что с ней всё в порядке. Повернувшись, Напрем свернула в боковой коридор. У кого бы спросить, где каюта Беньяна? Никого не было вокруг, обитатели станции словно исчезли – или затаились, боясь выглянуть в пустой коридор. Эхо подхватывало, разносило звук торопливых шагов Напрем. Сейчас станция и впрямь казалась заброшенной, словно это была та самая Эмпок Нор, куда Напрем и должна была попасть – а всё то невероятное, что происходило за последние часы, ей просто привиделось. За сетчатой перегородкой мелькнул край серой мантии – и Напрем с облегчением перевела дыхание, ускоряя шаги, почти бросаясь бегом: - Ведек Фала! Фала остановился, поднял брови с лёгким удивлением: - Тора? Вы меня искали? - Я, кажется, немного заблудилась, - смущённо улыбнулась Напрем. – Вы не подскажете, где каюта Беньяна и Мики? - Я только что оттуда, - он слегка пожал плечами. – Там только сестра Ирем с малышкой. Если вам нужен Беньян, он, кажется, на верхнем ярусе, работает над своей картиной. - А Мика? - Я полагаю, Мика сейчас молится с Мастером о благополучии своего ребёнка, - лицо Фалы приняло серьёзное, строгое выражение. – Не следует беспокоить их. - Ведек Фала, - Напрем стиснула пальцы в замок, - помогите мне найти её. – Если она молится, если у неё все хорошо, обещаю, я не стану её отвлекать. Мне очень нужно её увидеть. Фала поколебался, уголок тонких губ слегка опустился. - Мы слабые создания, нам порой тяжело понять и принять свидетельства Высшей воли. Мика, по-моему, немного оглушена, она словно боится впустить в своё сердце чудо. Но Мастер поможет ей в полной мере познать любовь Призраков Па, и она поймёт, для какого великого события была избрана. Напрем с трудом сдержала нервный смешок. Познать любовь, как же! А ведь казалось бы, всякий ведек должен уметь мыслить критически, не принимать на веру каждую небылицу. Неужели это Призраки Па так влияют на своих последователей? Или просто в голове у каждого хватает путаницы? Кто бы распутал то, что творится в голове у неё самой… - Помогите мне найти Мику, - упрямо повторила она. – Это очень важно. - В вас, Тора, так мало смирения, - вздохнул ведек. – И так много огня. Я могу понять, почему вы настолько важны Мастеру, - он шагнул вперёд. – Пойдёмте. Я не знаю, где Мика сейчас, но когда кто-то хочет, чтобы его не беспокоили, самое верное – побыть в одной из шлюзовых камер. Они не используются, и там никогда никого не бывает. С Фалой стало легче, спокойнее. Шагая за ним следом, Напрем успела укорить себя за то, что поддалась панике. Что может случиться с Микой? Не исключено, что через пару дней, наслушавшись проповедей Дуката, Мика сама начнёт верить, что её дочь сделали кардассианкой Призраки Па, а вовсе не отцовские гены. Фала спросил у чумазого паренька, проходившего мимо, не видел ли он Мику. Тот махнул рукой в сторону бокового прохода, и Фала свернул туда. Проход был узким, тёмным – Напрем невольно замедлила шаг. Откуда-то издалека доносился мягкий чмокающий звук – словно воздух выходил из горлышка бутылки. - Странно, - пробормотал Фала. – Неужели где-то разгерметизация? Но тогда сработала бы тревога… Идёмте, - он зашагал быстрее. Поворот, ещё поворот, длинный ряд круглых металлических дверей. Над крайней мигала красная лампочка. «Заблокировано. Открыт внешний шлюз», - светилась надпись на панели. Фала бросился к панели, дрожащие пальцы забегали по кнопкам. - Как же так вышло… И никто не услышал, - бормотал он. Напрем подошла к двери, привстала, заглядывая внутрь через верхнюю, стеклянную часть. Под рёбрами прошила выкручивающая боль. Там, в глубине камеры, железная пластина медленно задвигалась, закрывая чёрный провал. Мика лежала на животе, неестественно розовая, с закатившимися глазами. Безжизненные руки всё ещё тянулись к закрытой двери.