Лебединая песня

Рейвен

Я смотрю в окно, наверное, уже больше часа. Нужно, по-хорошему, встать и пойти проверить, как дела у остальных, уложила ли госпожа Мансанилья дочерей спать, проверить, убрали ли горничные номера, куда завтра должны приехать новые постояльцы, но мне не хочется ничего делать… Да, все это уже было, и как бы больно мне не было, следует признать, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Смерть бабушки в свое время стала для нас тяжелым ударом, и нам пришлось привыкать жить без нее, и вот теперь ― не стало моего деда. Я знаю: придется принять этот удар, смириться и жить дальше. Но сейчас это кажется абсолютно невозможным; трудно даже представить себе, что завтра, послезавтра и во все последующие дни я спущусь в столовую к завтраку и не увижу его на своем месте. Он больше никогда не улыбнется мне, не скажет: «Здравствуй, моя красавица!» Я не смогу больше прийти к нему, чтобы пожаловаться на возникшие трудности. Кто сможет утешить меня лучше, совсем как в раннем детстве. И как мне теперь объяснить моей дочке, почему ее любимый деда не придет к ней? ― Его больше нет с нами, милая, ― уже несколько раз повторяла я. ― А где он? ― не устает спрашивать Анидаг. Она еще слишком мала, и ей только предстоит понять, что такое смерть, боль от потери родных и близких, скорбь и тоска по ним… Когда мне было лет пять-шесть, мне время от времени снился ужасный сон: я была совсем одна в огромном доме без окон и дверей. Вокруг же не было ни души, и я хотела выбраться из дома, звала бабушку и деда, но они не слышали меня. Я просыпалась в слезах, бежала со всех ног в их спальню, и умоляла не оставлять меня одну. Дед и бабушка улыбались, а потом укладывали меня спать и садились рядом. ― Прошу не уходите, ― просила я деда, ― когда вы рядом, мне не страшно. ― Хорошо, милая, как скажешь, ― улыбался дед. ― Не бойся, моя хорошая, ведь я с тобой. И вот теперь ужасный кошмар моего детства стал реальностью. Я знаю, что со временем я привыкну к этому, но пока у меня так тяжело на сердце, что невозможно описать. Даже несмотря на то, что доктор сразу же, как только осмотрел деда, виновато опустил глаза в пол и тихо сказал, что ничего сделать уже нельзя, я не верила. До последнего не могла поверить в то, что мы потеряем деда так быстро. В тот день, когда к нам пришел тот полицейский и рассказал, что случилось в доме госпожи Тайгер, начался весь этот кошмар, окончательно рухнула наша мирная и спокойная жизнь. Акбулог тогда сразу же умчалась в больницу к Хоуку, а я осталась вместе с дедом. Через несколько часов врач принял решение перевезти деда в больницу, и я отправилась с ними. Несколько дней я не отходила от деда, сидела рядом с его постелью в больничной палате, держала его за руку и умоляла не бросать нас. ― Держитесь, дед, ― шептала я, ― только держитесь! Ведь вы же сильный, вы все сможете выдержать, и не такие испытания выпадали на вашу долю, но вы все преодолели, дед! Не покидайте нас, умоляю! Потому что без вас… сами подумайте, дед, что с нами будет без вас? Ведь два этих… неумных человека (видите, я не ругаюсь, как вы меня учили) окончательно все разрушат! Акбулог заходила несколько раз, благо брат лежал в той же больнице, приносила новости о здоровье Хоука, а потом садилась рядом со мной, смотрела на деда и без конца повторяла, что скоро все обязательно изменится к лучшему. Отец, всякий раз, когда приходил к деду, говорил то же самое. ― Это я во всем виноват, ― прошептал он однажды, ― только я один! Простите меня, отец, ― наклонился он над постелью деда, ― умоляю вас! Я ничего ответила, просто отвернулась. У меня не было сил спорить и ругаться с отцом, пусть только дед поправится, решила я, и вот тогда я все им выскажу! И отцу, и братцу, и этой негодяйке заодно. Слава богу, кажется, ее жизнь уже вне опасности, как нам сказал доктор. Когда дед открыл глаза, я была рядом. Это было ранним утром, за окном моросил дождь, и я как раз подумала, хорошо бы он не разошелся сильнее, а то, чего доброго, размоет дорогу, и тогда мой Абихорро не сможет проехать. Я сразу же написала мужу обо всем, что случилось, и он ответил, что немедленно прибудет в столицу, чтобы поддержать меня. Я подошла к постели деда, и в ту же секунду увидела, как он открыл глаза. У меня радостно забилось сердце, я вскрикнула, и быстро уселась на край постели. ― Дед, ― дрожащим от слез голосом произнесла я, ― вы очнулись! Господи, ты услышал мои молитвы! ― Рей… Рейвен, ― еле слышно проговорил дед, и чуть сжал мою ладонь. ― Я здесь, я с вами, дед, ― я наклонилась и поцеловала его в щеку, ― сейчас я позову врача. Он лишь устало прикрыл глаза, и я снова почувствовала, как его пальцы слабо сжали мою руку. ― Хоук… где? ― каждое слово давалось ему с огромным трудом. ― С ним все хорошо, дед, правда, клянусь вам. Он жив, просто ранен, но уже пошел на поправку. Акбулог рядом с ним. ― Это… хорошо, ― одними губами прошептал дед. Врач, осмотрев деда, назвал случившееся настоящим чудом. Он сказал, что, хотя дед и пришел в сознание, но все же не стоит слишком радоваться, поскольку до выздоровления еще очень далеко. Кроме того, даже если дед и останется жив, то уже никогда не сможет ходить. Впрочем, меня в то мгновение волновало одно: лишь бы он не умер! Если бы только тот чертов врач подал мне хоть какую-нибудь надежду! Ведь не может же быть такого, чтобы ничего нельзя было сделать. ― Я не могу в это поверить, ― расплакалась я на плече у мужа, который приехал в столицу на другой день. ― Всю жизнь мой дед был рядом со мной, а теперь… врач говорит, надежды мало. ― Но все равно, не стоит ее терять, ― улыбнулся Абихорро, ― не переживай, дорогая, все будет хорошо! ― сказал он, и мне так хотелось поверить ему. Отец приходил навещать деда несколько раз, и я оставляла их наедине. Во-первых, я знала, им нужно побыть вдвоем, во-вторых, честно признаться, видеть отца лишний раз мне не хотелось. Абихорро говорил, что я не должна винить отца в том, что случилось, такова уж, видно, судьба, но… это всего лишь слова. Я могу повторять их сколько угодно, но увы, они не повлияют на мои чувства. И именно по этой причине (ну, помимо того, что я не могла и не хотела оставлять деда) я навестила брата всего два раза. В самый первый день и примерно через неделю, оба раза он крепко спал, и Акбулог меня всякий раз просила говорить тише. Но я каждый день справлялась о здоровье Хоука, и исправно докладывала все, что мне сообщил врач, отцу и деду. Акбулог не пускала отца даже на порог палаты, она говорила, что таково желание Хоука, и отцу оставалось лишь грустно вздыхать. Я знаю, что между отцом и его женой состоялся очень долгий разговор, как раз незадолго до смерти деда, но о чем они договорились, я не имела понятия, и не знаю об этом до сих пор. Во всяком случае, их отношения сейчас напоминают временное перемирие двух воюющих друг с другом держав. Они молчат, пытаются, что называется, сохранить лицо, но невооруженным глазом видно: их распирает от желания высказать друг другу накопившиеся претензии. В другое время, я бы обязательно поддержала Акбулог и высказала отцу свое недовольство, но при данных обстоятельствах… мне было попросту наплевать на всех. ― Пусть они живут, как хотят, дед, ― сказала я ему в тот ужасный день. Я сидела, как обычно, рядом, и держала деда за руку, рассказывала о том, что на дворе, несмотря на приближающуюся зиму, еще довольно тепло, дождь перестал, и впервые за несколько недель выглянуло солнце. Потом я сказала, что Хоуку уже стало намного лучше, и возможно его скоро выпишут. Что дети очень скучают по деду, особенно моя маленькая Анидаг. ― Она постоянно о тебе спрашивает, ― сказала я, и дед улыбнулся мне уголками губ… А потом я вновь стала говорить о том, что очень скоро мы будем все вместе, одной семьей, как раньше, и неожиданно мне пришла в голову мысль, что даже если Хоук и отец не помирятся, я не стану лезть из кожи вон, чтобы они оба перестали валять дурака. ― Мы уедем, дед, ― тихо проговорила я, ― уедем на побережье, как тогда, давно, когда я ждала Анидаг. Поедем все вместе: ты, я, Абихорро и девочки. И ты знаешь, может быть, очень скоро наших с Абихорро детей, твоих правнуков, станет трое. Да, ― улыбнулась я сквозь слезы, ― мне кажется, что… это произойдет в ближайшем будущем. Дед негромко вздохнул и слабо улыбнулся мне в ответ. ― Абихорро хочет, ― продолжала я, ― чтобы родился сын. И я тоже. Мы назовем его в твою честь, это даже не обсуждается. И будем жить там, на побережье, все вместе, вшестером. А остальные… пусть они остаются здесь и живут, как хотят. Будем им писать иногда, на Рождество. Может быть, пригласим как-нибудь в гости. А в остальное время они не будут тревожить наш покой. И нам будет очень хорошо там, в том доме, как всегда было. Посадим розы в палисаднике перед домом: много-много белых роз, таких, какие больше всего любила бабушка. Помните? Дед кивнул головой, и тихо прошептал что-то. Я, не расслышав, вновь взяла его за руку и наклонилась к нему. ― Анидаг… ― еле слышно проговорил дед. ― Вы хотите, чтобы я привела ее сюда? Хотите видеть малышку? Дед снова вздохнул. ― Нет, ― так же тихо отозвался он. ― Моя… Анидаг. Я хочу… рядом… Я, естественно, сразу поняла, что он имел в виду. Первый раз он попросил об этом через несколько дней после похорон бабушки, когда мы навещали ее могилу: «Когда придет мой черед, ― сказал дед, ― я хочу, чтобы вы похоронили меня здесь, рядом с ней». ― Дед, ― по моим щекам потекли слезы, ― не надо, дорогой, прошу вас! Не думайте об этом… не сейчас! ― Просто… ― ответил он, ― запомни. ― Я помню, дед, ― я поднесла его ладонь к губам, ― я всегда об этом помню и сделаю так, как вы простите. Не волнуйтесь! Вы… вы будете рядом с бабушкой. Я изо всех сил старалась держаться, не плакать при нем, чтобы не расстраивать еще больше, но в ту минуту силы изменили мне, я упала ему на грудь и расплакалась, как тогда, когда была совсем еще маленькой девочкой. ― Не плачь… моя… красавица! ― услышала я голос деда и почувствовала вдруг, как разжались его пальцы, сжимавшие мою ладонь. ― Я очень вас люблю, дед! Очень! ― отозвалась я, но он меня уже не услышал. Я закрыла ему глаза и вновь разрыдалась уже во весь голос, больше мне незачем было сдерживаться… Акбулог на похороны деда не приехала, поскольку Хоук еще оставался в больнице, и она не захотела «оставлять мальчика одного». Честно говоря, я на нее обиделась. В конце концов, дед всегда любил ее и относился к ней с отеческой теплотой. И хотя бы поэтому она должна была отдать дань его памяти. Жизни брата на тот момент уже ничего не угрожало, через пару недель его обещали выписать. Кроме того, в больнице полно врачей и сестер, они бы и присмотрели за братцем. Если она не хочет видеть отца… я могу ее понять, но на время похорон они обязаны были забыть о своих ссорах. Поскольку все это казалось таким мелким по сравнению с той утратой, которую мы понесли. На кладбище Абихорро не отходил от меня, обнимал за плечи, шептал ласковые слова, поддерживал и подбадривал меня, как мог, за что я ему бесконечно благодарна. Я и сама изо всех сил старалась держаться, нужно было не выказывать слабости. И я стояла там, смотрела, как гроб медленно опускали в глубокую яму, слышала стук падающих на крышку гроба комьев земли, когда могильщики орудовали лопатами; наблюдала, как росла и росла охапка цветов над свежим холмиком; выслушивала соболезнования, которые высказывали соседи и знакомые, и мне даже удавалось вежливо кивнуть им, ответить нечто вроде: «Благодарю вас, вы очень любезны. Мой дед, упокой господь его душу, оценил бы ваше участие». Я почти не плакала, слез просто не осталось, накануне я выплакала их почти все, правда, их, кроме Абихорро, никто не видел. ― Как тяжело! ― воскликнул отец. Было уже поздно, все давно разошлись, муж отправился укладывать детей спать, а мы с отцом остались в гостиной одни. ― Так трудно поверить, что все кончено, ― добавил он. ― Сначала мама… теперь отец. ― Жаль, что уже ничего не исправишь, ― отозвалась я. ― Зато теперь они, наверное, вместе, и им хорошо вдвоем. ― Да, ― грустно усмехнулся отец, ― ты права. Это нам здесь плохо без них. ― Значит, придется учиться жить с этим. Когда-то нам уже довелось пройти через подобное, выходит, мы обязаны справиться и на этот раз. Но что бы там ни было, я никогда не забуду деда. И всегда буду любить его. ― Я тоже, ― вздохнул отец. ― Мне так плохо, ― тихо, словно обращаясь к самому себе, проговорил он, ― ведь я не успел попросить у него прощения за… все. ― Он бы вас простил, ― смахнув со щеки слезу, ответила я. ― Куда, интересно, подевалась моя дочь? ― изумленно уставился на меня отец. ― Она должна сейчас кричать на меня, обвинять, а не успокаивать. ― К чему это? ― вздохнула я. ― Вы же и сами знаете, в чем именно ваша вина. А если вы не считаете себя виноватым, то какой толк в моих упреках? ― Рейвен, послушай… ― Неужели вы не могли держать себя в руках?! ― не выдержала я. ― Если уж так трудно было не взяться вновь за прежние похождения, то неужто не нашлось для этих целей другой потаскухи? Мне думается, что недостатка в подобных дамах нет! ― Вот теперь узнаю свою дочь, ― кивнул отец. ― Ты права, Рейвен, ― серьезно взглянул он на меня, ― ты абсолютно права: я повел себя, как последний негодяй, мне нет, и не может быть прощения. Он повернулся ко мне спиной и, сгорбившись, направился к двери. Я посмотрела ему вслед, и мое сердце, помимо воли, и к вящему моему удивлению екнуло. Мне вдруг стало жаль отца… Вскоре Акбулог вернулась домой и сообщила, что Хоук приедет через несколько дней. ― Наконец, он будет дома! ― просияла она. Я, отговорившись срочными делами, ушла и оставила их с отцом наедине. Не знаю уж, о чем они договорились, но с той самой минуты они перестали замечать друг друга. Отец заперся у себя в спальне и выходил оттуда лишь изредка, да и то, только тогда, когда поблизости не было Акбулог. Та же в свою очередь была занята подготовкой комнаты для Хоука и младшими детьми, которые уже успели соскучиться по матери. Меня, признаться, давила эта напряженная обстановка, я желала одного: бросить все и уехать подальше вместе с мужем и своими детьми, но оставить гостиницу я не могла. Отец иной раз снова пытался заводить разговор о том, чтобы продать ее, но я точно знаю ― ни за что не позволю этому свершиться. Пока я жива, я не допущу, чтобы погибло дело моей бабушки. И как можно уехать из этого дома, ведь здесь прошла наша жизнь, здесь находятся могилы близких и дорогих мне людей! Акбулог устроила Хоуку прием, какой не устраивали, наверное, и королям. Она обнимала его так, словно брат вернулся по меньше мере со смертоносной войны, где ему чудом удалось выжить. Я не видела брата с того самого дня, когда умер дед, и я пришла, чтобы сообщить им с Акбулог об этом. Он выглядел немного бледным, но в целом можно было сказать, что он абсолютно здоров. Я пожала ему руку, сказала, что рада видеть его дома, и ушла, оставила их с Акбулог одних. ― Знаешь, ― призналась я Абихорро, ― с трудом удержалась, чтобы не надавать ему пощечин. ― Ему ведь тоже тяжело, ― примирительно отозвался мой муж. ― Вот только, ― не согласилась я, ― виноват в этом исключительно он сам. Если бы он не наделал глупостей… Наш разговор прервали громкие крики, раздавшиеся внизу. Мы с мужем бросились туда, где застали сидящую в кресле горько плачущую Акбулог, и Хоука, который, схватив отца за грудки, тряс его, точно грушу. ― Грязный, вонючий ублюдок! ― кричал Хоук. ― Мне нужно было стрелять тебе в лоб, чтобы больше никогда не видеть твоей мерзкой рожи! ― Не надо, успокойся, сынок, ― умоляюще сложила руки Акбулог, ― умоляю… Кайт, Хоук, перестаньте! ― Я же сказал, ― Хоук отпустил отца и повернулся к матери, ― чтобы и духу его не было в нашем доме! Почему он все еще здесь? ― Что тут происходит? ― возмутилась я. ― Вы совсем с ума посходили? ― Я велел матери выставить этого мерзавца вон, а она… ― Твоя мать, ― перебила я брата, ― сама знает, что ей делать. Тебе не кажется, что ты, Хоук, немного не в том положении, чтобы ставить кому бы то ни было условия? ― Пожалуйста, ― осторожно тронул меня за плечо Абихорро, ― давайте не будем ссориться. Уже поздно, и мы можем все разногласия решить завтра. Утро вечера мудренее. Я улыбнулась: Абихорро говорил совсем как дед. ― Отец, ― я подошла к замершим друг напротив друга отцу и Хоуку, ― прошу вас, оставьте меня с братом, я хочу поговорить с ним. И вы, ― я обернулась и посмотрела на Акбулог и Абихорро, ― тоже. ― Как скажешь, дочка, ― вздохнул отец. ― Если я понадоблюсь, позови, ― сказал Абихорро, поцеловав меня в лоб. ― Что ты здесь устроил? ― сердито спросила я у брата, как только за остальными закрылась дверь. ― Перед отъездом из столицы я отдал матери распоряжение, чтобы к моему приезду отца в доме не было! Я не желаю его видеть! ― Во-первых, Хоук, ― я окончательно вышла из себя, почувствовав, что меня буквально трясет от возмущения, ― Акбулог ― твоя мать, а не прислуга. И она не обязана исполнять любой каприз по первому твоему требованию. Во-вторых, если ты забыл, у нас траур, наш дед умер! И хотя бы из уважения к его памяти, ты мог бы держать себя в руках. Сейчас не время выяснять отношения! ― Дед умер из-за него! ― вскинулся Хоук. ― Он умер из-за твоей дурацкой выходки! ― закричала я. ― И из-за вашего с отцом безответственного поведения. А еще из-за этой вашей… кошечки, чтоб ей пусто было. Так что не стоит строить из себя невинную жертву, Хоук. ― Ты его оправдываешь? ― изумленно всплеснул руками брат. ― Именно ты? Я-то думал, что ты сразу же выгонишь его из дома, если у матери не хватит духа. Ведь ты же наследница деда, ты всегда была его любимицей. Ни минуты не сомневаюсь, что все, что наш дед получил от бабки, он передал тебе. И теперь, как практически единоличная хозяйка гостиницы и этого дома, ты будешь решать, кто достоин жить под этой крышей. Ты обязана встать на мою сторону! ― Я не собираюсь вставать ни на чью сторону, ― отозвалась я, ― мне, если честно, плевать на ваши ссоры с отцом. И я не собираюсь, потакать тебе во всем, лишь потому, что тебе так хочется. Отец сам решит, что ему делать и как жить дальше. ― Ты не можешь понять меня, ― вздохнул брат, ― тебе это просто недоступно. Если бы ты могла знать, как это больно ― узнать о предательстве тех, кого любишь! ― Представь себе, ― процедила я сквозь зубы, ― что я об этом знаю и, может быть, получше тебя! В свое время, смею тебе напомнить, я пережила это. Не стоит думать, что никто в этой жизни не страдал сильнее тебя, Хоук. Хотя, ― вздохнула я, ― когда-то мне тоже так казалось. ― В любом случае, ― брат метнул в меня взгляд, полный ярости, ― под одной крышей нам с ним будет тесно! И тебе все-таки придется решить, на чьей ты стороне. Но учти, Рейвен, если ты будешь поддерживать его, то станешь моим врагом. Я не могла больше выслушивать этот вздор, отвесила братцу пощечину, обозвала глупым мальчишкой и ушла к себе. ― Это невыносимо, ― говорю я мужу, когда он, уложив дочек спать, возвращается к нам в комнату. ― Да, ― вздыхает Абихорро, ― ситуация крайне неприятная. ― Неужели, ― горячусь я, ― так трудно понять, что сейчас попросту не время для глупого самолюбия и скандалов! ― Ты права, ― Абихорро ласково гладит меня по плечу, ― но твой брат, как я уже сказал, переживает сейчас сложный период. ― Но это не повод, ― не соглашаюсь я, ― вести себя как последний болван. Я не защищаю отца, но Хоук ведет себя как пятилетний ребенок, которому не дали конфету. ― В любом случае, ― задумчиво отзывается Абихорро, ― вечно так продолжаться не может, им придется прийти к какому-нибудь компромиссу. ― Иначе, ― подхватываю я, ― мы все попросту сойдем тут с ума. ― Не переживай, ― Абихорро берет меня за руки, ― все должно разрешиться благополучно. Я обнимаю мужа, целую его, а потом кладу голову ему на плечо. ― Как хорошо, ― говорю я, ― что у меня есть ты! ― Простите, ― раздается вдруг голос неожиданно появившейся на пороге Акбулог. Мы с мужем оборачиваемся: очевидно, увлекшись разговором, мы не слышали, как она вошла. ― Я не помешаю? ― спрашивает моя мачеха. ― Нет, Акбулог, проходи, ― говорю я, разжимая объятия. ― Мне нужно… одним словом, я хотела бы поговорить. ― Если пожелаете, госпожа Акбулог, ― говорит муж, ― я могу оставить вас одних. ― Нет, дорогой Абихорро, ― качает головой Акбулог, ― вы можете остаться. То, что я хочу сказать, вовсе не тайна. ― Что произошло? ― обеспокоенно спрашиваю я. ― Рейвен, Абихорро, ― собравшись с мыслями, уверенно говорит Акбулог, ― вы знаете, разумеется, это ни для кого не секрет, что у нас происходит. Я думаю, вы согласитесь со мной, что так дальше не может продолжаться. Вот я и приняла решение. Я молчу, лишь заинтересованно смотрю на нее и жду, что она скажет: ― Я развожусь с Кайтом, ― глядя мне в глаза, твердо произносит Акбулог. ― В ближайшее время я подам прошение в церковную епархию столицы. А потом ― уеду отсюда. Навсегда. ― Куда? ― изумленно спрашиваю я. Мне никогда еще не доводилось видеть Акбулог столь решительной и уверенной в себе. ― К брату, ― отвечает она, ― в Страну Свободы и Справедливости. Я уже написала ему, думаю, он не откажется приютить нас. ― Нас? ― переспрашиваю я, по-прежнему изумленно глядя на нее. ― Да, ― кивает она, ― меня, Хоука и моих детей. Мы уедем, и, может быть, там, на земле, где я родилась, сможем начать все заново, стать счастливыми. Я не знаю, что ей ответить, поэтому лишь переглядываюсь с Абихорро, но он тоже лишь пожимает плечами в ответ. Акбулог же, коротко вздохнув, направляется к выходу. Уже на пороге она оборачивается и грустно смотрит на меня: ― Прости меня, Рейвен, ― говорит она, ― но, боюсь, у меня нет другого выхода.