Пустота в его душе присутствовала еще задолго до того, как он вошел в автобус, что должен был увезти его от Мексиканской границы, но именно в тот момент она превратилась в нечто большее, нежели противный голосок на задворках его сознания, постоянно напоминающий о том, как он продолжал проебывать свою жизнь. С тех пор у этой пустоты не было видимых границ, а масштабы ее оставались неизменными вне зависимости от того, как бы он ни пытался заполнить ее работой, семьей и мужчинами. Только Микки мог его наполнить, но несколько лет Йен упорно отталкивал его, опасаясь, что, может, ему было предназначено жить с этой дырой, что всасывала все эмоции; может, он вообще неосознанно искал боли.
Его семья предпочитала делать вид, будто у него все было замечательно. Каждый день он ходил на работу; покидал дом и возвращался обратно строго по расписанию. Он ходил на свидания, смеялся за ужином, проводил время с Мэнди и Евгением. Откладывал сбережения. Блять, у него был накопительный пенсионный счет. На бумаге у него была отличная жизнь, но разве мог кто-то жить с зияющей дырой под левым нагрудным карманом? Он являл собой воплощение безэмоциональности, закрывшись от позывов сердца и с вечно отсутствующим видом взирая на мир. Жизнь больше не была волнующей; она, скорее, походила просто на существование.
Всю свою жизнь Моника провела в попытках найти то, чем она смогла бы заполнить свою пустоту. Она пыталась забить ее наркотиками, мужчинами, манией. И в самом конце дорога, по которой она так долго бежала от самой себя, привела ее туда, где она должна была провести всю свою жизнь. Свои последние вздохи она разделила с единственным человеком, который когда-либо любил ее, несмотря на маниакальную спираль, по которой она бесконечно вращалась. Фрэнк всегда завороженно смотрел на разрушительную силу, коей являлся ураган Моника, и не боялся последствий; он словно жаждал от нее наказания. Но вряд ли одного Фрэнка бы хватило для спасения Моники, ведь он был слишком эгоистичен, пытаясь залить алкоголем свою собственную бездну.
Йен часто задумывался о том, что, может, пример этих отношений внес свою лепту в то, как он обращался с Микки. Он почти превратил Милковича в садиста, постоянно провоцируя его и требуя доказательств безоговорочной и бескорыстной любви. Когда Микки показывал ему такую любовь, Йен продолжал давить, пытаясь нащупать слабину. В итоге он сломал не только Микки, но и себя, оставшись наедине с собой и своим одиночеством.
Может, это не было рационально, но он верил, что существовала некая причина, по которой Моника вернулась именно тогда, когда он уехал с Микки. Он часами пялился в потолок, курил траву и пытался найти эту связь. А вдруг Моника бы выжила, останься он с Микки? Как можно не увидеть поэтического рока в том, что Моника умерла в тот же самый момент, когда умер он сам? Он вернулся в Чикаго словно зомби; ходячий труп, едва способный функционировать. Когда шок от случившегося на границе прошел, вся тяжесть его решения тут же упала на плечи. Он выбрал жизнь шестеренки в системе вместо счастливого будущего.
«Я уже не тот» — так он сказал Микки. Что он вообще имел в виду? Что в нем не осталось любви, надежды и жизненного огня?
Теперь Микки вернулся, и всем станет ясно, что он обманывал самого себя. Он поверил Фионе, которая всегда видела в нем только то, что хотела видеть. Она отказывалась признавать его оплошности и ошибки, ведь это означало, что ей придется признать и свои. У Йена все было далеко не так гладко. Он чувствовал себя опустошенным и неживым, постоянно бросаясь от одного парня к другому в надежде найти что-нибудь значимое; прямо как это делала Фиона. Разница между ними состояла в том, что у Йена уже был тот, кто его наполнял. Он покинул этого человека ради стабильности. Но какой смысл в продуктивности, если ты сажаешь семена в бесплодные земли?
Он сел на кровати, чувствуя легкое головокружение от долгого пребывания в положении лежа, и бросил косяк в пепельницу на ночном столике. Уже наступил вечер, и весь день он провел на своей кровати, укуриваясь травой и размышляя, когда его жизнь пошла по пизде. Он пытался найти кого-то, кого можно было бы обвинить во всех его бедах, но все логические дорожки вели к нему самому. Йен достал ботинки и натянул серый свитер поверх футболки. Он направился в ванную, чтобы почистить зубы, и невесело усмехнулся при виде своего отражения. Неопрятная щетина и лохматые, торчащие в разные стороны волосы. Он выглядел так же хуево, как и чувствовал себя. Утром все тоже было настолько плачевно? Может, именно поэтому Микки не разрешил ему к себе прикоснуться. Йен сполоснул руки и попробовал приструнить свои лохмы, не слишком при этом стараясь. Его волосы не спугнут возбужденных педиков, которые рады были предоставить ему свои задницы на серебряном блюдце.
— Собираешься пойти в клуб и найти давалку? — спросил Лип, оперевшись плечом о дверной косяк ванной. Это стало воскресным ритуалом Йена. Он уже давно бросил попытки завести серьезные отношения. Ему казалось бесполезным встречаться с кем-либо, когда он был болезненно влюблен в другого человека.
— Ага, — просто ответил Йен, выдавив немного пасты на щетку.
— Хочешь обсудить возвращение Микки? — медленно произнес Лип, оглядывая своего брата и неодобрительно качая головой.
— Нет, — кратко бросил Йен. Этим утром он явился домой в абсолютно разбитом состоянии после своей встречи с Милковичем. Он рассказал Липу все, что знал, и тот попытался подбодрить его, похлопывая по плечу, но Йен уже ничего не воспринимал. Поэтому Лип просто скрутил ему косяк и уложил в постель.
Лип знал о Мексике. Спустя месяц после возвращения Йен сломался и рассказал обо всем брату, осознав, что не может больше притворяться и держать все в себе. Лип был более понимающим; он внимательно выслушал его рассказ и не стал отчитывать, словно ребенка, как это обычно делала Фиона. Может, он и был ребенком.
— И почему ты с ним не уехал? — спросил Лип, когда Йен закончил. — Что тебя остановило?
Йен пожал плечами.
— Наверное, я думал, что у меня и так все было отлично.
— Было ли? — Лип почесал затылок. — Я не переношу Микки.
— Знаю.
— Но он любит тебя. Никогда не встречал подобного. С такими, как мы, такое обычно не случается, — просто сказал он. — Надо было прийти ко мне, а не к Фи. Я же у нас гений, забыл?
— Ты был слишком бухой, — хмыкнул Йен.
Это был последний раз, когда они говорили об этом, пока сегодня Микки вновь не ворвался в его жизнь. Или же он ворвался в жизнь Микки.
— Не против, если я докурю твою траву? — спросил Лип, постукивая пальцем по бедру.
— Мне она нужна, — Йен опустил голову, чтобы прополаскать рот под струей из крана.
— Не против, если я докурю твою траву? — повторил вопрос Лип, не удовлетворившись ответом.
— Блять, — вздохнул Йен, проходя мимо брата обратно в комнату. — Бери. Мне уже насрать. Я и так все теряю.
— А вот сейчас ты просто драматизируешь, — довольно улыбнулся Лип. — Даю вам две недели, Йен. Две недели, а потом вы снова сойдетесь, — крикнул он ему вслед.
Йен закатил глаза и, крикнув громкое «отъебись», которое Лип тут же прокричал в ответ, вышел из дома. Он знал, что Лип был прав. Он всегда был прав.
________________________________
К тому времени, как Йен дошел до Белой Ласточки, клуб уже был забит под завязку. Он почувствовал вибрацию в правом кармане брюк и достал телефон, увидев на экране имя Мэнди… уже в который раз. Она весь день названивала ему в режиме нон-стоп. Йен сунул телефон обратно в карман, не испытывая желания с ней говорить. Ему хотелось отвлечься, забыть о сегодняшнем дне и вообще обо всем. Подойдя к бару, он попросил налить себе газировки, так как уже находился немного под кайфом, а добавлять алкоголь к такому миксу было ни к чему.
Он откинулся на стойку бара и несколько минут сканировал взглядом толпу, пытаясь найти подходящий материал. Каждую неделю повторялась одна и та же история. С ним пытались познакомиться десятки парней, и большинство получали отказ, так как казались ему слишком высокими, слишком загорелыми, слишком мускулистыми, слишком блондинистыми и слишком худыми. Ему нужен был обладатель бледной задницы и черных волос, иначе он не сможет кончить. Взгляд его остановился на парне, который на вид был немного старше его. У него была молочно бледная кожа и темные, короткие волосы. Заметив Йена, парень соблазнительно ему улыбнулся. Губы его были тонкими, что не подходило под стандарты рыжего, но он и не собирался его целовать. Он отвернулся и позволил парню подойти первым.
— Хэй, — начал незнакомец, пытаясь выглядеть уверенным. Ему не нужно было и стараться. Он уже подходил.
— Привет, — беззаботно ответил Йен.
— Я Грант, а ты…
— Хочу с тобой переспать. Что думаешь? — закончил за него рыжий. У него не было времени для обмена любезностями. Он просто хотел со всем покончить, вернуться домой и лечь спать в надежде на то, что утром почувствует себя лучше.
Глаза парня удивленно расширились.
— Эм, ну да. Конечно. Только я думал, что мы сначала потанцуем и выпьем что-нибудь, но…
— Здесь много парней, которые с радостью с тобой выпьют. Можешь пойти к ним или же пойти со мной в переулок, — взгляд Йена вновь забегал по клубу, пытаясь выловить следующего предендента.
— Нет, я… — парень сделал паузу и облизнул губы. — Пошли.
Йен прошел к задней двери, указывая дорогу, и, выйдя в узкий переулок позади клуба, дошел до большого мусорного бака. Он начал расстегивать джинсы, пытаясь не дрожать от холодного ночного воздуха. Скоро он разогреется.
Парень — Грант? — толкнул его к стене и едва ощутимо провел своими губами по его губам; Йен мгновенно схватил строптивого незнакомца за плечи и поменял их позицию, с силой вжав его тело спиной в кирпичную стену.
— Я не целуюсь, — прохладно сказал он. — Наклонись.
— Только мне нравится сверху, — запротестовал парень. У него были голубые глаза, только не такие красивые, как те, в которых сейчас нуждался Йен.
— Ладно, — Йен пожал плечами и развернулся, чтобы уйти.
Грант схватил его за локоть, останавливая.
— Но для тебя я сделаю исключение. Ты пиздец горячий.
Йен не ответил; вместо этого он вновь подтолкнул парня к стене, на этот раз развернув его к себе спиной. Он быстро расстегнул брюки, стягивая их до колен, и достал из кармана маленький тюбик смазки. Потребовалась целая вечность, чтобы подготовить парня, и Йен начал быстро замерзать. Его бесило, что брюнет издавал звуки, будто ему было больно, и Йену пришлось несколько раз спрашивать, все ли у него нормально.
Его ягодицы были бледными, но не округлыми и упругими. Было не за что подержаться и нечем полюбоваться; без одежды парень оказался куда более тощим. Раскатав по члену презерватив, Йен начал медленно толкаться внутрь и остановился, почувствовав, как напрягся незнакомец. Рыжий закрыл глаза и попытался воспроизвести воспоминания о самой лучшей заднице, что он когда-либо видел. Он представил, как он толкается в тело Микки, пока тот отзывчиво принимает его член и просит о большем. Когда Йен грубо вдалбливался в него, он всегда двигался ему навстречу и никогда не пытался увернуться. Его дерзкий, властный пассив. Он никогда не найдет кого-нибудь лучше Микки. Йен болезненно поморщился и, впившись пальцами в тощие бедра парня, ускорил темп. Стоны брюнета напоминали хрипы умирающей кошки, что было просто отвратительно. Йен сильнее зажмурился и усилием воли приказал себе сосредоточиться на своем члене, но не смог; ему было необходимо, чтобы парень заткнулся. Только тогда он сможет потеряться в фантазиях о единственном человеке, который мог подарить ему удовольствие от секса, даже если для этого ему и приходилось прокручивать в голове ряд воспоминаний.
— Ничего не выйдет, — раздраженно выдохнул Йен, отстранился от парня и снял презерватив. Его член совсем обмяк, и у рыжего даже не было сил, чтобы забеспокоиться о своей неспособности возбудиться. Бросив презерватив в мусорку, он начал застегивать джинсы.
— Блять, ты сейчас прикалываешься? — выплюнул парень, глядя на Йена через плечо и все еще сверкая голой задницей.
— Прости, не могу, — пожал плечами Галлагер. Это было правдой. Если бы ему было не насрать, то он наверняка бы испытывал сейчас жгучий стыд. Он не хотел, чтобы после этого парень переживал и думал, что с ним было что-то не так. Все было нормально, просто он не был Микки. Сегодняшний день был еще хуже предыдущих; по крайней мере до этого у Йена всегда получалось кончить.
— Мудила, — пробормотал Грант, натягивая штаны, когда Йен вышел из переулка и направился сразу к трамвайной остановке.
___________________________________
Уже находясь в трамвае, Йен снял перчатки и достал телефон. У него было пятнадцать непрочитанных сообщений от Мэнди. Последнее являлось самым красноречивым.
«Быстро ответь мне, мудак, или я пролезу в твой дом и отрежу тебе член. Просто дай знать, что ты в порядке»
Если бы у Йена не было такое дерьмовое настроение, он бы рассмеялся.
«Все нормально. Какой у Микки номер?»
«Все тот же. Отдала ему его старую мобилу. Не пиши ему сейчас, серьезно. Дай время.»
Вместо ответа Йен тут же нашел в своем списке контактов номер Микки. Всю дорогу домой он пялился в экран, зная, что ему не стоит этого делать. Его выдержка треснула, когда уже дома он залез в прохладную кровать. Он напечатал одну и ту же фразу несколько раз, все время стирая ее, а затем отправил.
«Я скучаю по тебе»
Двадцать минут спустя телефон завибрировал, и сердце Йена подпрыгнуло до самого горла, когда он увидел, что Микки ответил.
«Естественно, ведь сейчас это легко»
Несколько минут он смотрел на сообщение, не зная, что отправить в ответ. Поэтому он написал единственное, что казалось правильным.
«Я люблю тебя»
Ответ пришел мгновенно.
«Тогда бы ты залез в блядскую машину»
Он проглотил гордость, но не смог ничего поделать с жжением в глазах, которое появилось, когда он отправил следующее сообщение.
«Я люблю тебя»
«Отъебись, Галлагер»
И смайлик, показывающий средний палец.
«Я люблю тебя»
На этот раз без ответа.
