Счастливые начала

Эмма заезжает за ней в субботу около десяти, и они едут на Сторибрукское кладбище, не разговаривая дорогой. Лицо Эммы строгое и красивое, когда она кладет темно-бордовые розы на могильный камень и проводит по шершавой кромке рукой. Реджина спрашивает, нужно ли ей отойти, но Свон отрицательно качает головой, шепчет «прости» и снова гладит камень. В ее «прости» Реджина слышит извинение за счастье, за новую жизнь без него, который так ее любил, за то, что они здесь, а он на глубине двух метров, и его одежда и плоть уже истлели, а потом Эмма поворачивается и спрашивает: — Думаешь, я поступила правильно? И Реджина понимает, зачем она здесь, понимает, что Эмма готова возобновить разговор, начатый четыре года назад. Понимает, что только она может ответить на этот вопрос однозначно и честно, без рассуждений о трулав и героизме. — Да, — отвечает она. И Эмма кивает, принимая ответ. Как-то незаметно они проводят весь день вместе: закупаются в супермаркете, гуляют в парке с Нилом, потому что и Генри, и Чарминги по очереди отпрашиваются в кино, заезжают переодеться к Свон, которая выглядит невероятно гордой, когда Реджина соглашается одолжить ее одежду, ужинают в кафе «У Бабушки» и после снова гуляют в парке. — Мы ведь именно тогда с тобой подружились, — говорит Эмма, как всегда невпопад, и Реджина понимает, что утренний разговор продолжается. — Ты мне очень помогла, да и сейчас помогаешь. — Я ничего не сделала, Эмма. — О, нет, ведь ты была там. Ты и Робин, и родители — вы все были готовы последовать за мной, чтобы помочь мне вернуть Киллиана. Они подошли к пруду, и Реджина внимательно рассматривает краску на скамейке. По распоряжению администрации скамейки во всех общественных местах должны были покрасить неделю назад, но служба благоустройства плохо контролирует подрядчиков, и краска может оказаться свежей, поэтому Реджина проводит по скамье рукой, прежде чем сесть, вспоминая аналогичное движение Эммы утром на могиле Крюка. — Готовы, но не последовали, — говорит она, когда Свон усаживается рядом. — Потому что я так решила, а не потому, что струсили или передумали. Но… ты и правда считаешь, что я поступила правильно? Когда мы не пошли за ним… когда я не пошла за ним? — Ты помнишь, о чем думала, когда мы пришли? Помнишь, о чем рассказала мне позже в тот день? Эмма кивает и неохотно произносит: — Я не верила, что наш поход обойдется без жертв. Что кому-то из нас придется остаться во тьме, чтобы вернуть Киллиана. — И это было бы так. — Но… — Эмма, — Реджина мягко перебивает, накрывая ее руку своей, — сбывается то, во что веришь. И сделанного не вернуть. Как и не сделанного. Это был сложный выбор, но правильный, потому что если бы ты пошла одна, Генри снова потерял бы мать. А если бы мы пошли все вместе, то ты вполне могла бы потерять кого-то из родителей. Ты простила бы себе это? Смогла бы наслаждаться жизнью с Крюком, зная, какой ценой досталось тебе счастье? — Были ведь и еще варианты, кого потерять: ты, Робин, — бурчит Свон, но ее лицо проясняется, и Реджина рада слышать пусть и такой черный юмор, хотя не удерживается от удовольствия небрежно пихнуть локтем Эммин бок. Перед тем как лечь спать, Реджина вспоминает события четырехлетней давности. После смерти возлюбленного Эмма была совершенно потеряна, но поддержка родителей и Генри сделали свое дело; Реджина лишь помогла окончательно вернуть Спасителю вертикальное положение. Волна боли и вины, накатившая на Эмму сегодня, была одной из последних. Реджина знает, что Эмма простила себя за тот выбор. Не сразу, но простила. И тех, кто остановил ее тогда, у порога в запредельное, она простила тоже. А сегодня, почему-то думает Реджина, и Крюк простил. Всех их. Она крепко засыпает и наутро не помнит сновидений.