— Как зовут тебя?
Иностранец вперил девственно чистые, без намёка на осмысленность, глаза в водителя.
— Забыл… — и, не отрывая взгляда от дороги, ткнул пальцем в грудь. — Ми — Андрей Крепов, ю -...?
— А-а-а, Штефан, — протянул он. — Штефан Мусиоль.
— Прям француз какой-то… — сказал Андрей и хмыкнул носом. — Да и в самом деле: одеколон даже сивуха не перебила…
Андрей с облегчением подумал, что наконец-то он в собственной, прогретой печкой машине, вот только разделается с плодом собственного добродушия и наконец-то поедет домой…
И только он понял, что облегчение напускное - затрещало радио. Крепов покосился на его ладонь, нещадно крутящую в разные стороны переключатель, но протестовать не стал. Немец поворчал в тон помехам, наклонился вперёд, и Андрей впервые за несколько дней улыбнулся: у Штефана на шее цвёл один большой лиловый засос, и за воротник уходила вереница следов от губной помады.
— Ну ты и кутила, я смотрю, — присвистнул Крепов, и хоть немец не понял, но энергично закивал.
Андрей никогда не был падок на долгие задушевные беседы — но именно сейчас, когда собеседник ни слова по-русски не понимал, ему страшно загорелось поговорить. Рассказать бы ему, как тот выглядел, когда увидел в руках Крепова ключи, расспросить, как он вообще оказался в милицейской хронике… Да он не поймёт ничего. Андрей даже хотел дать ему свой номер и предложить как-нибудь попить пива (сострадательность к поклонницам и арестантам у него была всегда, а тут два в одном) — даже простая просьба позвонить обернулась чёрт знает чем. Вспомнив об этом, Крепов ещё раз мысленно назвал себя идиотом. Хотел попытаться его понять, помочь, а на самом деле…
Он снова вперил взгляд в уходящую во тьму пустынную дорогу, и мимолётное воодушевление растаяло под чем-то тяжёлым, что он пока не мог выразить. Свёдя брови к переносице, он попытался восстановить в памяти образ тёплого уютного дома, но он рассеивался во мгле.
Как же хочется курить…
— Штефан, — сказал он не своим голосом, отчего немец даже прекратил надругательство над дряхлым радио. Андрей приложил два пальца ко рту и вытянул трубочкой губы, но Штефан только покачал головой.
— Младший лейтена-а-ант, мальчик молодо-о-ой… — издало предсмертный, жуткий хрип радио, отчего они оба подпрыгнули. Перебрав все кнопки и переключатели и не обнаружив у аппарата признаков жизни, Штефан радио трогать перестал, покосился на водителя и что-то виновато пробормотал. Крепов постучал по радио, но эффекта ноль.
— Хрен с ним, итак на ладан дышало, как и всё это корыто, — сказал он, и пассажир почему-то расслабился.
По интонации понимает, что ли… — подумал Андрей и от неожиданной мысли, что тот всё-таки его понимает, поморщился. Даже если бы немец понимал русский, то никогда бы не узнал, почему ему никак не могли дать позвонить. По крайней мере, не из уст ефрейтора.
Немец что-то произнёс и сладковато улыбнулся. Отдельные слова из реклам и фильмов определённого жанра всплыли в памяти, и Крепов разобрал отдельные фразы, поставленные в вопросительный тон: руссише полицай, гут.
— Руссише полицай ист тупицы, — сказал ефрейтор, наученный горьким опытом, но немец рассмеялся. Похоже, уже набрался базового набора слов из русского разговорного. Хотя ефрейтора всё чаще брала паранойя, что немец знает язык подозрительно лучше, чем показывает.
— Найн, — Штефан покачал головой. — Я… нихт зеен… нихт…
Он почесал затылок, силясь подобрать слова и мешая два языка в страшное для лингвиста варево. Андрею стало немного легче от того, что не ему одному нужно выговориться.
-…нихт зеен дас… дас… — немец то поднимал, то опускал руки, силясь показать то, что не мог выразить словами. — Дас хиттержёпость!
Водитель загоготал, но вовремя крутанул баранку, чтоб не залететь в кювет. Штефан тоже засмеялся, пока не начал отбивать головой ритм от крыши машины.
— Да пристегнись ты, — сказал Андрей.
— Вас?
— Да не меня, себя, дурко, — он провёл рукой по ремню на груди. Штефан кивнул, и, одной рукой держась за голову, потянулся другой к ремню и взлетел на воздух ещё пару раз.
Андрей раздражённо плюнул, сбавил скорость и стал старательнее объезжать ямы.
— Художественная езда, мать твою… — процедил сквозь зубы он. Когда незадачливый пассажир, пристегнулся, ефрейтор надавил на газ.
Андрей только сейчас задал себе вопрос, почему так легко решился помочь совершенно незнакомому человеку. Ответ ему не понравился, как и его менее реалистичные варианты. Не понравилась и новая волна горечи какой-то детской обиды. Чувствуя под боком тепло, идущее даже через хлипкую куртку пассажира, он понял, что просто не хочет, чтобы это маленькое, такое редкое приключение закончилось, как праздничный торт, который, казалось бы, только начал…
Надо было его всё-таки оставить там; никто бы без него не уехал, — с долей злорадства подумал он и, тут же напрашивался ещё более отвратный вопрос: а приключение ли ему нужно на самом деле?
Немец что-то пробормотал, постукивая зубами, и уже собрался хозяйничать с печкой, но тут же отдёрнул руку, наткнувшись на взгляд, от которого в машине температура будто понизилась на несколько градусов. Андрей невольно потянулся в карман, чтобы дать ему перчатки, но одёрнул себя, решив, что это лишнее.
— Почти приехали, — сказал он в большей степени себе, чем ему. Штефан с неприличным любопытством заглянул ему в лицо, пока тот не начал мельком на него поглядывать.
Пассажир несмело спросил, глядя на то, как Крепов, сам того не замечая, скрёб ногтями кожаный руль:
— Ол райт?
Крепов взглянул в карие глаза ещё раз, и их выражение ему не понравилось. Слишком чётко в них виделся его ответ на его же вопрос.
— Окей? — продолжал допытываться немец.
— Да окей, окей, — раздражённо затараторил он, не глядя на него, но наглый пассажир не только не успокоился, но и будто бы ещё ближе придвинулся.
— Прекрати, — рыкнул Андрей, но Штефан даже бровью не повёл, будто бы углядев для себя в его лице что-то такое, о чём даже не подозревал. — Стоп!
На этот раз пассажир послушался и откинулся на потёртую спинку сиденья, решив не нервировать лишний раз водителя.
Вокруг — сплошное снежное марево, которое, в какое окно не выглянь, застилает обзор, как одна широкая панорама, чернеющая вдали. Крепов невесело подумал, что он этот проклятый снегопад ещё будет помнить за то, что в нём он себе бог знает что надумал.
— Не хватало ещё, чтобы я к тебе привязался… — чуть слышно процедил он сквозь зубы, не обратив внимания на то, какими глазами на него взглянул Штефан.
Когда на горизонте показалась переливающаяся фонарями громада аэропорта с большими диодными буквами: «Стригино», Андрею захотелось взвыть от беспричинного отчаяния.
— Приехали, — снова сам себе сказал он, припарковав автомобиль, и открыл дверь.
Штефан резво выпрыгнул из машины, и, не взглянув на Андрея, зашагал в снующую у аэропорта толпу. Постояв ещё и посмотрев ему вслед, Крепов встряхнул головой и понял, что вышел зря. Он уже собрался лезть обратно, но его потянули за рукав назад.
Что за манера меня за одежду таскать… - подумал с невольной улыбкой Андрей, захлопнул дверь и позволил немцу с недовольным: «на-а-айн» потянуть его назад к входу. Они оказались в компании нескольких парней с чемоданами. Штефан вдруг замялся, будто видит их в первый раз, странно покосился на Андрея, начал что-то говорить, оборвал себя на полуслове и обратился к одному из парней, имевшим что-то схожее в лице с лицом Ангелы Меркель, и тот открыл рот:
— Он говорит, что оч-чень сильно благодарит за… — и замялся, прямо как Штефан, переспросил у него, после чего завис на долгом «э-э-э…».
— Да я понял, понял, — Крепов зачем-то откланялся, как японский представитель, и начал задом пятиться к машине. — Ну, с Новым Годом всех, а я пошёл…
Он терпеть не мог долгие, до бессмысленности печальные прощания и планировал его высадить и умотать как можно быстрее отсюда, надеясь это поскорее забыть и без конца не перематывать в голове без конца, как старую, но яркую киноленту. Андрей не хотел всего этого, не хотел этой неумолимо надвигавшейся пустоты, которую обязательно будет заполнять купленной по дороге пачкой никотиновой дряни.
Но в похищенном узнике вдруг проснулась по-русски широкая манера прощаться.
— Он говорит, что удивляется русскими людьми и… полицай, — в замешательстве добавил переводчик, и только Крепов подумал спросить, что он имел в виду под людьми и полицаями по отдельности, как оказался в зубодробительных объятиях Штефана. Но и пустота, и обида от грядущей бытовухи заглохли — он почувствовал, что его усилия не прошли даром. Немец ещё что-то горячо прошептал, но Андрей, весь красный от мороза и неожиданного счастья, всё-таки улыбнулся, хоть и ни черта и не понял — ему понравился тон. В снегопаде закружились яркие диоды у входа, беспокойные лица пассажиров, а Штефан всё почему-то смеялся и что-то бормотал о своём — в карусели мятущихся, меняющихся чувств Андрей только сейчас ощутил привкус уходящего праздника. И показалось, что он сам сейчас переобнимает и перецелует всех его спутников — у мужской версии Меркель вытянулось лицо от того, каким сладким взглядом их объял чопорный и жёсткий на вид полицай.
— Спасибо, что вызвалис его подвести, — вежливо сказал он.
— Чего-о? — пропищал Андрей, но Музиоль ещё крепче его сжал и как будто отпихнул его подальше от друзей.
Штефан отпустил его, и желание поздравить так же всех остальных отпустило. Только сейчас Андрей ощутил, как тают на лице снежинки, и как всё-таки холодно без фуражки и в расстёгнутом кителе. Немец стряхнул с его светлой макушки снег, как пыль с фарфоровой статуэтки, и сказал:
— С Новым Годам! — и, глянув на часы на руке одного из парней, перехватил у него же чемодан, и они вчетвером поторопились в аэропорт. Он в последний раз обернулся и громко крикнул:
— Спасыбо болшой!
И его в спешке затолкали вперёд. Крепов ещё стоял, покрываясь белой порошей, вглядываясь туда, где скрылся Штефан, и поплёлся обратно в непрогретую машину.
— И чё это я его вызвался подвезти, когда он бы по-другому и не успел бы? — пробурчал он, сел за руль и прикинул в голове кратчайший путь до дома, чтобы ещё хватило топлива доехать и не заглохнуть посреди дороги.
Через силу освободил, через силу отвёз и через силу отпустил — немец и не остался в его жизни надолго, и не исчез бесследно. В машине всё ещё веяла смесь одеколона и перегара, и Андрей открыл окна для проветривания. Тупое раздражение отдавалось ноющим ощущением в груди.
Как же хочется курить… — подумал он, представив, как машина останавливается прямо посреди дороги в непроглядную вьюгу — даже тогда бы он беспокоился о нехватке сигарет больше.
Машина съехала со стоянки в непроглядную мглу, посвечивая пустыми глазами-фарами. Где-то по дороге, по расчётам Крепова, должна была быть автозаправка, и не ошибся: вскоре в снежной ряби замелькала яркая диодная вывеска. Он остановил машину у заправки. От глухого, болезненно-белого фонарного света Андрей устало прикрыл глаза.
Он очнулся от тихого стука в боковое стекло и машинально опустил его. С улицы послышалось:
— Всё в порядке?
Ол райт?
Андрей с трудом оторвал голову и руки от руля.
— Заснули?
Окей?
Покачал свинцовой головой: он точно не спал, будто впав в глубокое задумчивое состояние. Вышел из машины, выбрал нужный шланг, и в каком-то полукоматозном состоянии начал заправлять машину. Андрей придержал голову: на секунду ему почудилось, что он просто заснул на заправке, и ему это всё приснилось. Хоть он и понимал, что это не так, ощущения подсказывали другое: думать, что всё это похмельный сон, было легко, даже с облегчением он думал о его геройствах и приключении, будто всё это всё отгерметизировано от настоящего хоть и хрупкой, но существующей…
— Э-э-э, мужик, ты смотри, чё делаешь!
Крепов отшатнулся. Встряхнул головой и увидел замерзающую полосу топлива, ползущую по машине от отверстия вниз. И сам не заметил, как начал заливать сверх того. Не сразу заметил он и того, как из рук изъяли шланг и слегка встряхнули за плечи.
— Ты пьяный, что ли? — спросил кто-то, и Андрей, сфокусировав взгляд, покачал головой и отбился:
— Всё в порядке…
— Пьяный милиционер, да ещё и за рулём, — проворчал мужик и зашагал к кассе, приподняв голову к ночному небу, будто обращая свои философские рассуждения к нему: что за страна, едрить вашу…
Андрей поплёлся за ним.
— Уже не видишь, сколько даёшь? — спросил кассир, и Крепов ещё раз глянул на то, сколько выложил.
- Я же полный бак залил, ещё и вокруг поразливал, — замялся он.
— Да хрен с ним, спасибо хоть курить не надумал, — ответил кассир. Крепов запихал в бумажник оставшиеся купюры, проговорил «спасибо» и от упоминания сигарет в нём с новой силой проснулось желание закурить.
— А что, были случаи? — спросил он.
— А то, праздник же, — ответил мужик за кассой, и Андрей нахмурился, не уловив между этим связи. — С праздничком вас, кстати.
— И вас также…
Андрей побрёл к магазину и услышал позади себя бурчание:
— Надо ж, стаж какой у наших полицаев: никакущий, а ходит и разговаривает, как трезвый…
Крепов усмехнулся, но от того, как его назвали, ему стало хуже, чем было.
Андрей вернулся к машине уже с энергетиком и пачкой в руках и с сигаретой в зубах: терпеть больше не было сил. Бросив на соседнее сиденье бутылку, он только надумал зажечь зажигалку, как вспомнил кассира и решил сначала выехать с заправки.
На ходу прикурил заветную сигарету, глубоко затянулся и от наслаждения выдохнул через рот и ноздри, пока не начал давиться кашлем. Работа заставляла срываться много раз, но не курил он уже несколько лет. Вид той же самой, бесконечной и бесконечно проклятой дороги будто дырявил его насквозь, и сколько, как бы глубоко он ни затягивался и останавливался на обочинах, сотрясаясь в кашле, дым тоже проходил насквозь и рассеивался. А чего он хотел? Чуда?
— Чуда ли я хотел? — сам себя спросил Андрей и невесело усмехнулся. — На чудо тоже лимит есть.
Крепов наклонился к лобовому стеклу, чтобы взглянуть на снегопад.
— Даже на снег наверняка лимит есть, — сказал он. — Не может же он до бесконечности идти…
Он завёл машину.
— Что за околесица, господи… — устало пробормотал он и пошарил рукой на сиденье в поисках бутылки, но нащупал бумажку — Крепов схватил её и поднёс к глазам. Евро.
— Ну, зашибись теперь, — прорычал он, смял его в кулаке и открыл окно. В последний момент остановился, посмотрел на неё ещё раз, меняясь в лице. Потрёпанная жизнью купюра, прошедшая через миллионы рук в Германии и очутившаяся в дырявых карманах немецкого гуляки, нырнула в передний карман милицейского кителя. Андрей опустил стекло и надавил на газ. Осушил бутылку энергетика — глаза слипаться не перестали, будто набитые снегом.
Даже от бездыханного тела радио веяло знакомым одеколоном, и Андрей не переставая возвращался к мысли о том, сколько всего ему не досказал — хотя бы самого важного, что роилось в голове — хотя бы через нерадивого переводчика. От самого себя не спасали даже сигареты, окурки которых он беспрестанно выкидывал в окно. Прикуривает ещё одну — не помогает, но без них ещё хуже.
А стало бы ему легче, если бы Андрей сказал ему, что он тоже, чёрт возьми, рад знакомству, чтобы не ходил больше без документов и чтобы, если будет ещё в городе, заезжал?
Сквозь зубы вырвался нервный смешок, и Крепов невольно заиграл желваками — после «радушного» приёма в участке Штефан наверняка определил рейс из России последним. Пусть лучше так — логичный конец всех новогодних приключений, чтобы он себе не выдумывал.
***
Насыпая в миску собачий корм, Крепов наткнулся на взгляд его Кекса, переполненный таким знакомым жалобным выражением, что тот рассыпал корм по полу.
— Фу ты, — буркнул Андрей, но пухлый мопс не стал утруждать его уборкой и занялся рассыпанными косточками сам.
Андрей присел: даже его собственный пёс всем своим выражением морды показывал, какой он неудачник, напоминал ему о Штефане. У всех милиционеров собаки — овчарки и гончие, у него же эта пухлая сарделька, которую некуда было девать после переезда. Он потянулся к кителю на спинке стула, достал купюру и ещё долго рассматривал её, всё думая о чём-то. Даже Кекс не скрашивал одиночество — особенно такой, глядящий на него глазами помеси француза с немцем. Расправившись с порцией корма, мопс процокал когтями по паласу к хозяину, чтобы его погладили. Он сел, виляя закрученным хвостом, и посмотрел хозяину в глаза, будто спрашивая: «что с тобой, хозяин?»
— Я б рассказал, да ты всех тонкостей не поймёшь, — Андрей почесал восьмикилограмовую тушку за ушком. — Даже ты не поймёшь: пёс же ведь.
Кекс, как рыба-капля, будто бы больше расплылся на полу и опустил морду.
— Он хотя бы человек, — Крепов запнулся, когда хотел добавить, что во взаимопонимании это мало помогло. В голове сплошной кинолентой вертелось, как они играли в шарады, показывали друг другу на пальцах и обучали друг друга элементарными словами — но Штефан что-то понял для себя и без слов, только взглянув ему в глаза. Только немец его понял, а он его — нет.
— Чем я занимаюсь, вашу мать… — взглянув на время, вздохнул он и вскользь подумал: «уже час как улетел». — Разговариваю со своим псом в час ночи, неужели я настолько слабоумный?..
Кекс завилял задом вон из кухни, будто обидевшись. Крепов только руки опустил.
— Ну давай, и ты меня одного оставь…
Андрей вышел из кухни, выключив свет и оставив недопитым чай. Не особо заморачиваясь, о ком он это, Андрей вдогонку подумал: «а всё-таки что-то он понял…»
***
— Да ладно… — чуть слышно пробормотал Андрей, постучав и войдя. Губы сами стали растягиваться в довольной ухмылке. Хитро ухмылялось всё существо Андрея.
Вчерашняя компания туристов в полном составе, расположившаяся в кабинете, вопросительно взглянула на него. Кроме Штефана, который, слегка высунув язык, старательно выводил буквы на листе бумаги.
— А где майор? — после долгой паузы спросил Андрей, и крупный бородатый мужчина пожал плечами. Вчерашний узник поднял голову и обалдело приоткрыл рот, будто бы даже не ожидал его увидеть в участке, где он работает.
— Документ терятт, — зычно сказал кучерявый переводчик ещё до того, как ефрейтор спросил.
Штефан снова поёжился, виновато покосился на Андрея и с видом сильной занятости склонился над бумагой.
— Приснавайс, Штефан, — обратился он к нему и ткнул пальцем в его закорючки. — «Сакранпаспорт» через «а», швахпофф…
Музиоль огрызнулся в ответ и поднял руку в знак приветствия.
— Приснафайс…
— Шнайде… — процедил сквозь зубы Штефан, уткнувшись в свою писанину.
Но Крепов что-то понял для себя, только увидев его с ручкой, но для верности стал за его спиной, чтобы видеть это лично. Всё верно: не видевший аза в глаза турист преспокойно, хоть и с массой ошибок, оформляет заявление на русском языке.
— «Неизвестный» через «е» пишется, — гробовым голосом сказал Андрей, и Штефан покорно исправил. Крепов ещё постоял, оглядев всех присутствующих, которые уж точно знают, как его легко обвели вокруг пальца.
— Ах ты засранец…
— Я не хотейт, не хотейт… — тут же затараторил Штефан, бросил заявление и повернулся к нему.
— Русского он не знает, такси вызвать не может… — сказал Андрей и осёкся: он сам вчера из каких-то соображений решил, что сам узник не доберётся, и сделал всё сам. — Два слова вместе связать не может…
Он попытался найти ещё обвинений, но в конце концов понял, что на удочку попался сам, и сам потянул вместе с ней рыбака до самого вокзала. Андрей молча оглянулся на его приятелей, и, не зная, что закапывает Штефана ещё глубже, заговорил долговязый из компании:
— Мы предлагатт приехатт, но…
Андрей медленно повернулся к Штефану, который, судя по всему его виду, был бы не прочь сползти под стол и забаррикадироваться.
— Но?.. — угрожающе повторил Крепов.
— Сказатт, что он сам…
— Ах, сам… — повторил Андрей.
— Финафат, — Штефан примирительно поднял ладони. — Я не иметь… не имел денег, и…
Андрей раздражённо потёр переносицу, слушая бессвязные оправдания.
— А потом, в дороге чего мурку водил?
— А? — не понял Музиоль.
— В машине зачем вид делал, что не можешь сказать ничего? — спросил Андрей, но уже потом понял, что для выяснения отношений не самое подходящее время. Взглянув на лица его сопровождающих, он понял, что это и прозвучало как-то не так.
— А я тебе поверил, что не понимаешь ни черта, — тихо сказал Андрей, вспоминая свою вполне обоснованную паранойю насчёт того, что немец его всё-таки понимает. Штефан виновато опустил голову.
Не хватало, чтобы я к тебе ещё привязался…
В голове так ясно прозвучала его собственная фраза, что Крепов заскрипел зубами.
Во-о-т поэтому-то меня никак не повысят… — подумал с горечью он, и в кабинет вошёл сам майор.
— А, Крепов, — сказал он и вручил ему папку. — Отнеси протокол в архивный, пусть ребята дело оформляют.
- Есть, - сказал он, взял её и вышел, провожаемый виноватым взглядом.
Однако как же тебе повезло, что тебя не узнали… — подумал он. —
И мне тоже…
***
— На самом деле мы могли полететт через ден или через дфа дня, — выдыхая облако пара, пробормотал Штефан и закашлялся. Андрей со злорадством выпустил сигаретный дым прямо ему в лицо.
— А чего тогда мне было вчера глазки строить за решёткой?
Штефан нахмурился, уставившись на занесённую снегом парковку перед участком.
— Говорю, меня ты зачем заставил тебя выпустить?
— А-а, — с облегчением выдохнул немец, но опять напрягся. — Ну-у-у… хотейт… я хотейт… с тобой...
— На машине покататься бесплатно? — не услышав последние слова, сказал Андрей. Музиоль смутился его цинично-саркастичного вида - таким он его ещё не видел.
Штефан замотал головой.
— А почему мне не дайт телефон вчера? — спросил он, и Андрей закашлялся. - Я просит...
— А-а-а, вопросом на вопрос… — прохрипел он. - И кто из нас хиттержопый?
А снег кружился и мягко падал у их ног. Крепов потушил окурок и кинул его в мусорное ведро.
— Ну, Штефан, надеюсь, найдётся твой загранпаспорт… — подытожил он, развернувшись к двери.
Да нифига я не надеюсь… — про себя сказал Андрей, зная, что с такой потерей Штефан здесь надолго. Немец фыркнул, но в последний момент придержал его за рукав.
— Хорош меня за одежду таскать, — беззлобно сказал ефрейтор и замер, встретившись с ним взглядом. Штефан каким-то образом знал, как задержать его, и что раздражение и обида его — напускные.
Воровато оглянувшись, он поманил его пальцем ближе, будто собираясь доложить ему сверхсекретную информацию. Но Андрей не клюнул и только нахмурил брови.
— И чё? — икнул он.
Штефан цокнул языком, и, невзирая на то, что Андрей попытался отпрянуть, впился в его побледневшие от холода губы. Крепов грубо оттолкнул его и замер. На ступени упала фуражка, обнажив светлые растрёпанные пряди.
— Ну ты... ты… — бессвязно забормотал он и изо всех сил попытался скривиться — не вышло.
Штефан невольно улыбнулся, глядя, как язвительный самоуверенный мужлан, каким он не был вчера, растерянно блуждает взглядом вокруг, чешет затылок и вытирает рукавом горящие от прикосновения губы. Бледные щёки в один миг налились румянцем.
— Как школьники, ей богу, — пробормотал Андрей, и немец захихикал. Крепова хватило только на лёгкую улыбку — осознание, что ему не противно было целоваться с особью своего пола, доходило до него черепашьей походкой.
— Иди уже, ради бога, у меня работы ещё… — сказал Андрей и немедленно ретировался за входную дверь участка, даже забыв про фуражку. Шагая неизвестно куда и спотыкаясь обо всё, что попадалось на пути, он вспомнил и вернулся — Штефана будто метелью смело.
Приключение его никак не хотело отпускать; праздничный торт, как оказалось, только начат. Он ещё немного постоял у двери, прибалдело глядя на темнеющую, еле уловимую тень в хлопьях снега, и пробормотал:
— Ну и праздники в этом году…
