Безумное влечение

Психиатрическая лечебница Сэнт Кроул не была отлична от остальных нисколько. Всё такие же мягкие комнаты пациентов, полосатые одежды, вечно злые работники и медленные, словно вечность, дни, пролетавшие для пациентов этого места за этими стенами. Этот день не стал выходить из общей гаммы других дней. Вот прозвенел звонок, говорящий пациентам пройти в столовую на обед, вот все сидят за столами, медленно едя противную пищу, которую меняет лишь через неделю, и то выбирают между тремя видами. Сегодня была овсянка, не самая противная из того, что здесь ещё подают. Где-то через час снова звенит звонок, дающий команду всем пациентам данного заведения пройти в зал отдыха, что они покорно выполняют, как рабы. Пройдя туда, все начинают выполнять свою роль в этом безумии: одни играют в настольные игры, другие – разговаривают друг с другом, а третьи... Ну, или точнее третья была совсем отличной от общей картины. На протяжении всех дней бледная и немного худощавая девушка с чёрными, как ночь, длинными волосами, закрывающий глаза и нос почти целиком от отсутствия ухода сидела в самом дальнем тёмном углу зала, ни с кем не разговаривая. Всё, что она делала, это писала стихи в свою книгу и пыталась не забыть, кто она. В этом ей помогал браслет, на котором было написано жирным чёрным маркером "Люси Лауд". Однако это имя давно уже утратило для неё смысл. Даже здесь её звали по другому, например "Мрак" или "Тьма". Многие избегали её, однако любили за покорное спокойствие, но никто до сих пор не может забыть того случая, когда почти год назад она жестоко и беспощадно расправилась с одним санитаром лишь за то, что тот взял её книгу без её ведома. Но об этом уже словно все забыли. В этот день она не нарушала старого расписания. К ней подошёл крупного телосложения мужчина в такой же полосатой пижаме, как на ней. Он поздоровался с ней, но в ответ последовало лишь молчание, но пациент продолжал: – Завтра меня выписывают. Я хотел попрощаться с тобой и поздравить с завтрашним Днём рождения. Через несколько секунд он ушёл, а девушка заговорила сама с собой: – День рождения. Хоть кто-то помнит. Исполняется двадцать один год. Я старею. Затем последовал протяжный вздох и девушка продолжила писать стихи. Спустя час девушку пригласили на сеанс к психологу. Она ходила к нему, а точнее к ней каждый день по расписанию в 16:00. Этот сеанс тоже ничем не отличался, и, как прежде, врач была не довольна: по её словам они никуда не продвинулись. Наступило время возвращаться в свои палаты. Личная комната Люси была несколько другой: в отличии от других, её была всё из матрасов и исписана мрачными четверостишиями и фразами. Вернувшись к себе, она начала писать новое четверостишие. Наступила ночь, Луна еле освещала палату Люси, в которой она лежала в дальнем углу комнаты и громко рыдала, однако хорошая звукоизоляция не давала услышать её горе другим. Это происходило каждую ночь, она рыдала, сама не зная от чего. С каждым днём ей всё больше казалось, что её жизнь – настоящее безумие. Но в этот раз она рыдала не без причины: она понимала, что завтрашний день пройдёт вновь как и все другие. Никто из родных не придёт ей навестить или хотя бы сказать простое "привет". Ей хотелось снова услышать увидеть вечно весёлую Луан, энергичную Линн, строгую Лори и... Линкольна. Того, кто всегда её защищал, того, помогал ей в трудные минуты отчаяния и потери... Кого уже нет рядом. Как бы ей хотелось увидеть хотя бы его ишь один раз. Всего один. Наступило утро. Выйдя из своей комнаты, её остановил охранник, который всегда относился к ней по-доброму. – С Днём рождения, Люси. Хорошие новости: мне удалось уговорить надзирателя, чтобы я выполнил одно твоё желание, но в рамках разумного. Девушка немного помолчала и затем ответила немного дрожащим голосом: – П-позвони моему брату. Я хочу ув-видеть его, но не хочу с ним разговаривать, пока не увижу лично. Мужчина улыбнулся и отправился в сторону ближайшего выхода, а девушка пошла за остальными, на кухню. Она была счастлива и с трудом верила, что наконец-то увидит хоть кого-то из своей семьи за столько лет, но не показывала своих эмоций, лишь изредка криво и совсем чуть-чуть улыбалась. Наконец-то в её безумии появится капля хоть чего-то здравого. Или кого-то.