Разноцветная книга

Не то чтобы мне не нравилась вечеринка... Нет, мне все нравится, только... Мне бы хоть минутку побыть одному - не кивать безостановочно головой, не расточать благодарных улыбок. Я ведь благодарен. Благодарен, правда. Просто тут всего слишком много, а самочувствие у меня ни к черту. Еще и истерику закатил при виде отца... Брайан бы сказал – наплюй и наслаждайся жизнью. Но у меня такое получается не лучше, чем у него самого. Да и вообще, я сейчас убить его готов за то, что бросил меня, как только мы переступили через порог. Что, впрочем, не новость, мне все время за что-нибудь хочется его убить. Стоило ему увидеть рядом с моей матерью Молли, как он тут же утек к устроенному Эмметом импровизированному бару. Решил, наверное, что нужно дать мне пообщаться с сестрой. И я это ценю, честно. Вот только она давно ушла. И мне даже думать не хочется, до какой степени он к этому времени успел нализаться. По-моему, за последние дни мы уже перевыполнили план по рвоте. В доме ужасно шумно. Народу собралась толпа, и все болтают друг с другом, перекрикивая музыку. Поразительно просто, как много людей скапливается вокруг тебя за годы жизни. Семья-семья, семья друзей, друзья, которые тебе не семья, но и не просто знакомые. Коллеги, однокашники... А еще друзья друзей, друзья семьи и те, кого взяли на вечеринку, чтобы не приходить без пары. Я обвожу взглядом комнату, рассматривая расположившиеся в разных углах компании. Похоже, все отлично проводят время. Одни смеются, другие танцуют, и вроде никто не чувствует себя лишним. Кроме меня. Я-то как раз в полном одиночестве пытаюсь отыскать выход из этой мышеловки. Все это чем-то напоминает мне столовую в школе, где я когда-то учился. Приколисты тусят с приколистами, умники с умниками, обдолбыши с обдолбышами, а одиночки курсируют от одной компании к другой. Тут и моя семья – мама, бабушка, тетка и пара кузин, которых мама велела обязательно пригласить. И моя вторая семья - ребята, Мел, Линдси, Дебби и Вик. А еще пара коллег из кафе, несколько однокурсников и парни, с которыми я приятельствую по «Вавилону» и «Вуди». Ну и Дафни, конечно, наша королева социализации. Эта умудряется находиться в шести местах одновременно. Ей, похоже, совершенно все равно, с кем именно трепаться. Рассел неловко жмется у стены. Он слишком взрослый, чтобы тусоваться со студентами ПИФА, и слишком закомплексованный, чтобы найти общий язык со всеми остальными. Надо бы подослать к нему Синтию, она умеет втягивать незнакомых между собой людей в увлекательные беседы. В общем, не хватает только одного человека. И черт знает, где его тут искать. Я протискиваюсь мимо каких-то друзей друзей или друзей семьи, которые, кажется, и понятия не имеют, кто я такой. Вот и славно. Им, значит, можно не улыбаться. И, наконец, вырываюсь в кухню, куда запретили входить всем, кто не участвует в раздаче еды и напитков. Но меня, надеюсь, это не касается. Я ведь все-таки именинник, а значит, у меня должны быть какие-то привилегии. Например – право забиваться в тихие уголки. Есть не хочется, но я все-таки сую в рот одну «свинку в одеяльце».* Чего мне на самом деле хочется – так это глотнуть свежего воздуха. Знаю, знаю, с моей стороны это ужасно неблагодарно. Но, в конце концов, я ведь не просил закатывать для меня вечеринку. Почему-то двадцать первый день рождения уже не кажется мне вехой большого пути, ощущение, скорее, такое, будто я стою у подножия крутой горы, на которую мне только предстоит забраться, таща на горбу груз всеобщих ожиданий. Эх, найти бы способ все эти ожидания оправдать, и, может, в мире не было бы столько разочарований. Брайан бы на это сказал, что единственный способ не испытывать разочарования – это вообще ничего не ждать. Но, к счастью, я эту его теорию не разделяю. Однако должен признать, что в его теории о днях рождениях я начинаю видеть некое разумное зерно. Вот бы с головой залезть под одеяло и сделать вид, что этого дня вообще не существует. Так ты точно никого не огорчишь, в первую очередь, самого себя. А на следующий день все равно проснешься на год старше. Правда, подарков в таком случае тебе не видать. Так, стоп, попрошу вычеркнуть эту часть из протокола. Никакого разумного зерна в его теории нет! - Думала, мне так и не удастся застать тебя одного, - неожиданно произносит у меня за спиной Мелани. И в горле у меня тут же застревает кусок теста. Я начинаю кашлять, она же изо всех сил лупит меня ладонью по спине. И что это меня сегодня все бьют? - Я и не знал, что ты меня ищешь, - бурчу я с набитым ртом. Что, конечно, невежливо, но в нашей тусовке хорошие манеры не особенно ценятся. - Мне же не придется ни в какие шкатулочки заглядывать? – со смешком спрашиваю я, вспомнив утренние шуточки Брайана. - Чтоо? – удивляется она. - Ээмм... ничего. Так что ты хотела? – я оглядываюсь по сторонам в поисках какой-нибудь выпивки, и она сует мне бутылку пива. - Теперь тебе и по закону пить можно. Правда, не то, чтобы раньше это тебя останавливало... – произносит она этаким сладко-едким голоском, каким говорит всегда, когда осуждает кого-нибудь, но при этом сама над собой подтрунивает. – Гас попросил меня вручить тебе кое-что лично в руки. Он сам это сделал, Линдси только немного помогла. Она открывает какой-то ящик и достает оттуда кусок белого ватмана, сложенный наподобие открытки. На обложке нарисованы обычные детские каляки-маляки: зеленые полосочки, вероятно, изображающие траву, желтое пятно вместо солнца и фигурки из палочек – то ли все мы, то ли инопланетяне, так сразу и не поймешь. Одно можно сказать точно – ни от кого из своих биологических родителей художественного таланта Гас не унаследовал. Ну зато, в отличие от отца, он подписал мне открытку. А впрочем, Брайан-то ради меня оторвал от сердца свой возлюбленный джип, так что все о'кей. Я разворачиваю открытку и читаю написанные рукой Линдси ярко-оранжевые строки: «- Тук-тук! - Кто там? - Апельсин! - А - пли – что? - А пливет! Лад тебя видеть! С днем рождения, дядя Джад. С любовью, Гас». Я фыркаю, и пиво, попав мне в нос, больно жжется. - Это он сам придумал? - Нет, в садике кто-то научил. Ему кажется, что это самая смешная шутка в мире, - с гордой улыбкой объясняет она. – Каждый раз, как берется ее пересказывать, начинает так заразительно хохотать, что невозможно удержаться от смеха. Так что это большая честь для тебя, что он попросил Линдси написать это в открытке, - добавляет она и начинает выкладывать на тарелку виноград и ломтики сыра. Мне всегда немного неловко обсуждать с ними Гаса. Ведь я - не один из его родителей и, в общем-то, этому рад. Меня вполне устраивает быть дядей Джадом. Но Мел что-то в этой ситуации напрягает, и я толком не могу понять, что именно. То ли она переживает из-за того, что Брайан не дает мне стать Гасу вторым отцом, потому что не считает меня себе равным. То ли из-за того, что я не настаиваю на том, чтобы ко мне относились как ко второму отцу Гаса, потому что сам этого не хочу. Правда, есть у меня подозрение, что захоти я стать Гасу полноценным родителем, это бы ей тоже не понравилось. Самое смешное, что, во многом, именно благодаря Мел я вообще сейчас стою в этой кухне. Уверен, она о том своем поступке жалеет каждый божий день и даже под пытками никогда не признается, что приложила руку к сохранению наших с Брайаном отношений. Однако именно так все и было. В этом вся Мелани – настоящий клубок противоречий. - Значит, у вас теперь есть собственный начинающий комик, - я отхлебываю пиво и чувствую, как жидкость медленно прокатывается по горлу. Просто удивительно, сколько времени требуется на то, чтобы один глоток попал в организм. Интересно, это такие вот мысли начинают посещать тебя после двадцать первого дня рождения? О времени, о том, сколько его нам отпущено, и какую часть мы тратим на пустяки? - Ну, зато истерики он закатывает в точности, как его драмаквинский папочка. Некоторые вещи никогда не меняются, сколько бы времени ни прошло. Заговори о чем-нибудь с Мел, и ровно через шесть секунд она начнет оскорблять Брайана. Я пожимаю плечами. - Извини, я не хотела этого говорить. Привычка – вторая натура. На краткий миг наши взгляды встречаются, и я понимаю, что, наверное, она не лукавит. Вид у нее такой, будто бы она всеми силами старается прикусить язычок. - Он любит Гаса, ты же знаешь. - Знаю, - кивает она, кажется, все еще удивляясь тому, что такое возможно. – И Гас его любит. Раньше все это меня напрягало, но больше нет. И, наверное, за это стоит сказать спасибо тебе, - она в шутку бьет меня кулаком в плечо. Но получается все равно довольно ощутимо. – Как ни тяжко мне это признать, - добавляет она со вздохом, - ты хорошо на него влияешь. - И он на меня тоже. Она насмешливо закатывает глаза. - Это каким же образом? Учит, как правильно сосать член? Сказав это, она поворачивается ко мне спиной, открывает холодильник и начинает что-то в нем переставлять. Она не может произносить такое, глядя мне в глаза, потому что прекрасно знает, что все это чушь собачья. Просто никак не может удержаться. Я бы многое мог порассказать в защиту Брайана, но не стану. Потому что знаю, он не хотел бы, чтобы я рассказывал такие вещи другим. Это должно оставаться между нами. - Ага, типа того. Несколько секунд мы молчим. Мел, видимо, мучает диллема: продолжить ли гнуть свою линию или закрыть тему – ради меня. И тут я вдруг вижу на верхней полке холодильника нечто розовое с белым. - Это что, мой торт? - Черт, быстро отвернись! Тебе нельзя его видеть! Она пытается загородить собой холодильник. Но мне двадцать один, и я шустрее. А потому успеваю проскользнуть у нее под мышкой. - О господи... Ужас какой! Мы с ней принимаемся разглядывать торт вместе, склонившись голова к голове. - Твоя мама сказала – сходство поразительное. - А где они образец-то взяли? - Понятия не имею, - отвечает она, захлопывая дверцу холодильника. – Смотри, не говори никому, что ты его видел. Это был сюрприз вообще-то. Я, однако же, рад, что сюрприз не состоялся. Кто знает, как бы я отреагировал на такое зрелище без подготовки? - Ну а теперь, хватит киснуть в кухне. Тебе ведь двадцать один сегодня исполнилось. Может, соизволишь пойти попраздновать? - Буду через минуту, - киваю я. Шагнув ближе, она начинает оправлять воротник моего черного свитера. Такое ощущение, что это у всех матерей какой-то рефлекс. - Дай угадаю. Армани? Я ведь выиграл бой за бежевые брюки. Пришлось хотя бы тут уступить. - Кстати, если ты ищешь Прекрасного принца, тут его нет, - говорит Мелани. – А если тебе нужен Брайан, он на заднем дворе. Затем быстро целует меня в щеку, медлит секунду, словно раздумывая, не зря ли мне это сообщила, и уходит из кухни. Шаг за шагом, противоречие за противоречием. Я накрываю бутылку крышечкой и выхожу на задний двор. Брайан стоит, рассеянно покачивая ногой проржавевшие качели, и выпускает колечки сигаретного дыма в стылый ночной воздух. - Тук-тук. - Вижу, ты получил Гасову открытку. Я подхожу к нему сзади и легонько толкаю бутылкой в плечо, предлагая выпить. - Просто спроси. - Кто там? – сухо отзывается он. Тушит сигарету о железную опору качелей, отбрасывает окурок и той же рукой берет пивную бутылку. Обязательно ему нужно, чтобы руки были чем-то заняты. - Банан. - Банан? Там было не так... – возражает он, прислоняясь к металлической опоре. - Знаю. Лад, что я не апельсин? – спрашиваю я и сам начинаю хохотать над своей дурацкой детской шуточкой. Знаете, бывают такие бессмертные идиотские шутки, над которыми просто невозможно не рассмеяться. Даже Брайан не исключение. Но я ни одной живой душе об этом не скажу. - А еще говорят, что ты стал взрослым. - Да мало ли, кто что говорит. Он кивает. Уж ему ли не знать... - Что это ты здесь делаешь совсем один? Зубы у меня начинают стучать, и он притягивает меня ближе и обхватывает свободной рукой поперек спины. Я пробираюсь руками ему под куртку, обнимаю за талию и опускаю голову ему на плечо. - Слишком много народа. Говорит нам человек, до сих пор регулярно оказывающийся центром Вавилонского столпотворения. Это он таким завуалированным способом сообщает мне, что в доме ему неуютно. Рука его лениво оглаживает мою спину. Не лучшее средство для борьбы с холодом, но мне все равно почему-то становится теплее. - Та же фигня. Может, нам удастся улизнуть пораньше? – с надеждой спрашиваю я. Он обдумывает мою идею. - Притворимся, будто тебе стало нехорошо, и нам срочно нужно домой? Я улыбаюсь в ответ. - Никто не сможет остаться равнодушным к херувиму, страдающему от ужасного недуга. Даже ты. Я делаю вид, будто падаю в обморок, и он тут же подхватывает меня, хотя и знает прекрасно, что я только притворяюсь. - Меня тебе не провести. Ты просто хочешь побыстрее получить подарки. Вообще-то, я об этом даже не думал. Нет, правда. Но теперь, когда он напомнил... - Проклятье! Я раскрыт, - я крепче прижимаюсь к нему, стараясь впитать все его тепло, и начинаю ныть. – Брааайаааан... Ну пожалуйста, не бросай меня с ними одного. Пойдем в дом! - Дай сначала пиво допить. Он медленно отхлебывает из бутылки, не спеша возвращаться к празднеству. Дыхание у него ровное, мышцы вроде не напряжены, и он всеми силами старается успокоить меня и согреть. А мог бы попросту оттолкнуть и рявкнуть, чтобы я шел внутрь, пока еще сильнее не разболелся. Тут определенно что-то не так. - Так что все-таки случилось? Серьезно, почему ты тут торчишь? Он перестает раскачивать ногой качели, снимает ее с сидения и ставит на землю. - Пытался дать тебе пережить собственную минуту славы. Но ты сбежал сюда и все испортил. Он кладет ладонь мне на затылок и пальцами принимается выписывать круги по шее. Об этом я не подумал. Но судя по тому, как серьезно он на меня смотрит, все так и есть. - По-моему, я тебе тут нужнее, чем им там. - За меня переживать будешь завтра. А сегодня твой день, и осталось от него совсем немного. Так что иди, наслаждайся жизнью. Время, время... Сколько времени нам отпущено? И какую его часть мы тратим на пустяки? - Мне теперь двадцать один. - Спасибо за свежие новости. Я подаюсь вперед и целую его, грубо, без предупреждения. Губы мои словно стремятся смять его рот и нырнуть внутрь, в тепло. Ощущая привкус пива на языке, я с силой выдыхаю, будто бы заполняя его легкие собственной жизнью. И рука его в благодарность принимается сильнее давить мне на затылок. Не могу себе вообразить, что когда-нибудь мне расхочется целовать его рот. Я всегда буду этого хотеть. Сколько бы времени ни прошло, сколько бы лет нам обоим ни исполнилось. После я отстраняюсь, и он прижимается щекой к моему лбу. - Гасу скоро исполнится четыре, а тебе через пару месяцев стукнет тридцать три. Сдается мне, хочешь ты этого или нет, но время-то идет. А я меж тем все еще здесь. - Но что случится, когда ты об этом пожалеешь? – тихо, почти шепотом, произносит он. - Не... не надо так, - он обвивает мою шею и второй рукой, аккуратно, чтобы не прикоснуться к лицу холодной пивной бутылкой. – Пару часов назад ты не дал мне заистерить, а сейчас я тебе этого не позволю. Я сам знаю, как для меня будет лучше, я сам знаю, чего хочу. И это никогда не изменится. Это всегда будешь ты. - Не дай мне сломать тебя, - внезапно говорит он, и его теплые губы касаются моей переносицы. А затем лоб прижимается к моему лбу. – Я не хочу... Не могу быть таким, как он, - он с трудом переводит дыхание. – Ты не можешь мне этого позволить. И я принимаюсь гладить его по спине, забыв о холоде и о вечеринке, что гремит всего в двух шагах от нас. - И не позволю, - я дергаю его за рубашку, чтобы обратить на себя внимание. – Я тебя не подведу. Не подведу, слышишь? – добавляю с нажимом. - И я тебя, - вторит мне он. А потом целует – легко, целомудренно, словно боится, что опрокинет меня навзничь, если начнет действовать активнее. И, в принципе, чувствуя я себя так, что этот расклад представляется не таким уж невозможным. Я не хочу, чтобы этот момент заканчивался, но ничего не поделаешь, пора в дом. - Чем раньше мы вернемся на вечеринку, тем скорее меня начнет подташнивать, - я выпускаю его рубашку и пытаюсь отступить на шаг, но он удерживает меня на месте. - Еще кое-что. Он опускает голову, собираясь с мыслями, а затем поднимает глаза на меня. Честно сказать, не уверен, что мои подкашивающиеся ноги выдержат «еще кое-что». - Тук-тук... Губы мои растягиваются в кривоватой ухмылке. - Кто там? Улыбка его прячется во рту, словно не рискуя показаться на губах. А вот глаза улыбаются совершенно бесстрашно. - Я.