Разноцветная книга

Это вышло как-то само собой. Я просто схватил фарфоровую балерину за ногу, а она, ну, вроде как свалилась на пол и раскололась на куски. Помню, как голова ее откатилась в угол и уставилась на меня оттуда нарисованными глазами. Я же все смотрел, как расползается по полу то, что было ее кровью и внутренностями, – четвертаки, даймы, никели, пенни*. Сотни пенни, если быть точным. Их там было, наверное, втрое больше, чем других монет, и потому получилось, что весь пол в комнате стал медного цвета с редкими вкраплениями серебряного. Неудивительно, что копилка была такая тяжелая. Тут Молли пронзительно завопила, в комнату влетела моя мать, я же мгновенно метнулся под кроватку сестры и уже оттуда принялся смотреть на ставшие теперь для меня недосягаемыми медные сокровища. Однако от взгляда матери мне укрыться не удалось. Я тогда еще был совсем мал и не умел просчитывать на пару шагов вперед. Не понимал, что в мою невиновность поверить будет куда проще, если я не стану прятаться – тем более так топорно. На этом маленьком приключении я не просто не заработал ни одного лишнего пенни, я вынужден был отдать Молли все содержимое собственной копилки – чтобы возместить ущерб. Ну, я артачился, конечно. Твердил, что годовалому ребенку деньги не нужны. Но тут дело было не в деньгах, а в ответственности. По крайней мере, так сказала мне мама. Будь ответственным, собери рассыпанные монетки. Будь ответственным, не обижай младшую сестру. Будь ответственным, вылезай из-под кровати и учись отвечать за свои поступки. И вот то, чем мы сейчас занимаемся... занимаемся здесь... и там... и вот там еще пару раз тоже было... оно тоже вышло как-то само собой. Я не собирался ему звонить, я вообще хотел поговорить с матерью, просто нажал не ту кнопку на быстром наборе. А он снял трубку, ну и что, я должен был молчать, как дебил? Хорошо хоть, я не сказал то, что прямо само просилось на язык. Хотя мне очень хотелось гаркнуть ему в ухо: «Я ТЕБЯ СЛЫШАЛ!» Ну или хотя бы прошептать. Но я ничего такого не сказал и в результате получил предложение сходить вместе в «Вуди». Расслабиться после работы-учебы, ну и так, на случай, если мне снова нужно поговорить о выпускном. А там уже слово за слово... Вот так все и вышло в первый раз. А все последующие тоже случились как-то сами собой. Например, я не думал, что застану его в лофте, когда заскочил туда поискать запропастившуюся куда-то пару кроссовок. Мне казалось, я все вещи оттуда забрал, но мало ли. И уж, конечно, никто не мог предсказать, что мы оба окажемся в «Вавилоне» посреди рабочей недели. Вернее, никто не мог предсказать, что я там окажусь, насчет Брайана-то можно было и к гадалке не ходить. И я уж точно не виноват в том, что у Элейн заболел ребенок именно в тот день, когда им всем приспичило позавтракать в кафе. Не говоря уж о том, что это Брайан за мной пошел и поймал меня в дальней части обеденного зала. И – попрошу занести в протокол – это он предложил мне зайти к нему вечером, если вдруг мне захочется. А мне захотелось. И это свое желание, а так же и некоторые другие, я удовлетворил сполна. В общем, по-моему, очевидно, что вот тут, на полу, с закатавшейся под самое горло майкой и прилипшей к паркету задницей, а так же Брайаном между ног, я оказался совершенно не намеренно. Это вышло как-то само собой. В лофте есть один угол – как раз тот, где раньше стоял мой компьютерный стол. И вот над ним, в том месте, где заканчивается металлическая колонна и начинается потолок, есть вентиляционное отверстие, а рядом с ним – клочок непобеленной стены. А из него торчит гроздь медных проводов, уходящих как раз в отдушину. Это, наверное, какая-то часть отопительной системы. Не знаю, в общем, но всегда, когда я долго на них смотрел – а бывало это обычно, когда мне не давался какой-нибудь проект, - они меня слегка пугали. Мне все казалось, что если в комнате станет слишком жарко, медь воспламенится, огонь перекинется по колонне вниз и сожжет меня заживо. Брайан же обзывал меня параноиком и говорил, что, в школе, на уроках химии, мне нужно было не рисовать зад учителя в альбоме, а слушать, что он объясняет. Медь, твердил он, хорошо проводит тепло и электрический ток, но она тугоплавкая. Чтобы медь загорелась, она должна достичь такой температуры, что я уж как-нибудь замечу, как в комнате потеплело. Ну а если нет, значит, я полный идиот, и туда мне и дорога. С ним трудно не согласиться, и меня это страшно бесит. И все равно провода выглядят жутковато. Иногда кажется, что они живые, только и ждут, как бы свеситься с потолка и обвиться вокруг меня. Как растения в том старом кино, где еще играл актер из «Дорогая, я уменьшил детей». Никогда кстати не мог понять смысла этого фильма, по-моему, он слишком уж замороченный**. В общем, мне гораздо больше нравится то, что обвивается вокруг меня в данный момент. Честно, мне бы очень хотелось сказать, что меня очень мучает, как все это неправильно. Блин, ну мы же больше не вместе! Получается, мы просто используем друг друга – а это ведь неправильно? Все то же самое я могу получить – а временами и получаю – от Итана. А Брайан все то же самое может – и уж, конечно, не отказывается – получить вообще от кого угодно. То есть не то чтобы мы предоставляли друг другу нечто эксклюзивное, нечто такое, чего больше нигде не достать, как обычно бывает у людей, которые друг друга используют. И да, я знаю, мне должно быть стыдно. Мне и правда неловко перед Итаном – он и понятия не имеет, чем я занимаюсь в свободное время, а я почему-то не чувствую себя обязанным с ним объясняться. Технически я никогда ему не врал, я просто позволяю ему думать так, как ему нравится. В тот раз, когда он утром застал у меня Брайана, он решил, что мы с ним всю ночь трахались. И когда я разговаривал с ним после, я отчетливо дал ему понять, как сильно он заблуждается. Может, конечно, это его и задело, но я объяснил ему, что Брайан провел ночь со мной, потому что был мне нужен. И что очень трудно растолковать такие вещи человеку, которые не прошел через все это вместе со мной, как бы сильно он мне ни сочувствовал. И тогда, кажется, Итану стало совестно, что он сразу же предположил самое худшее, потому что после он очень пространно извинялся передо мной за то, что позволил себе во мне усомниться. У меня же не хватило духу рассказать ему, чем мы с Брайаном занялись, когда он ушел. С тех самых пор Итан больше ни о чем меня не спрашивал, и отвечать мне не приходилось. Так что да, технически я ему не врал. Просто не говорил того, что должен был сказать. Если бы оба они узнали, что нас всех троих связывает, наверное, решили бы, что на такого как я даже нервов тратить не стоит, и попросту прикончили бы меня. И в суде бы их оправдали. Я просто никак не могу этому противостоять. Честно старался думать головой и взвешивать каждый свой шаг, чтобы не творить черт знает что, не приходя в сознание, как часто бывало раньше. Но когда он смотрит на меня вот так, исподтишка, он словно заслоняет для меня весь остальной мир и начисто высасывает способность вспомнить, почему же все это такая плохая идея. Он будто опутывает собой всю мою нервную систему. И чем сильнее я стараюсь высвободиться, тем крепче становится его хватка. И в животе у меня все обрывается, и слова кончаются – а ведь обычно я за словом в карман не лезу. Мы с ним вообще почти не разговариваем, и, как ни странно, я этому рад. А он, уж конечно, просто счастлив. Знаю, если однажды мы с ним попробуем сесть и обсудить все, что происходит, нам обоим станет очевидно, какую громадную ошибку мы совершаем. А я не могу так рисковать, просто не могу. Я к этому не готов. Ну вот, я признал – я не готов представить себе жизнь, в которой Брайан не присутствовал бы в том или ином качестве, и, наверное, никогда готов не буду. И да, я знал об этой проблеме и пытался ее решить – вот, например, тайком залез в постель к другому мужчине. Я ушел от Брайана почти два месяца назад по причинам, которые до сих пор вполне актуальны. Но, кажется, постепенно я начинаю смотреть на многие тогдашние наши проблемы под несколько иным углом. Невозможно получить одновременно и то, и другое. Я не могу требовать от Брайана, чтобы он молчал в тех случаях, когда мне самому проще и удобнее замалчивать проблему, а затем делать разворот на 180 и настаивать, чтобы он заговорил, как только я решу, что готов услышать от него нечто более содержательное, чем стоны. Это не справедливо. Но ведь и он не был со мной справедлив. Нельзя сначала заводить отношения, а затем делать разворот на 180 и утверждать, будто ты вообще не знаешь, что это такое – отношения, не говоря уж о том, чтобы их практиковать. Нельзя сначала говорить, что любишь, а затем сдавать назад и вести себя так, будто ничего не было. Будто это ничего не значило. Потому что оно значило! А я все прохлопал. С моей стороны отвратительно было бы козырять перед ним этим признанием, и потому я смолчал. А теперь он никогда не узнает, как важно это для меня было. Я же жду, что он сам догадается, и это с моей стороны тоже не слишком справедливо. А уж сколько раз я несправедливо обходился с Итаном, и не сосчитаешь. Пальцев на руках и ногах не хватит. Вот так. И все равно то, что мы делаем, не кажется мне неправильным. Нет, это все конечно, не правильно, но и не неправильно. И так, наверное, хуже всего. Меня будто психоз накрывает, мозг вообще отключается. И вот я закрываю глаза и снова и снова выуживаю из груды монет фальшивый пенни. И даже будь у меня полный карман медяков, я бы тоже безошибочно выбрал этот, фальшивый. И даже если бы он позеленел от старости – а такое ведь часто случается с монетками, если только вы не нумизмат и не обрабатываете их специальными растворами – так вот, даже если бы он позеленел от старости, я все равно бы его хранил, потому что с годами он становился бы для меня только ценнее. Новенькие пенни, конечно, красивее, блестящие такие, но со временем они все равно потемнеют. А однажды новеньких, может быть, и вообще не останется. Я вроде читал, что правительство хочет постепенно изъять их из оборота. Так что вот, я уж лучше буду бережно хранить свой старый заслуженный пенни. Ну вот, я же говорил, у меня точно острый психоз. Это все гребанные провода, наверное, пары меди как-то действуют на мозг. Вот уже и бред начался. Нужно перестать вертеть все это в голове, открыть глаза и взглянуть в лицо реальности. Я не могу так больше. Не могу, не могу... так. За последние три месяца я не принял ни одного решения, которым мог бы гордиться. Все думают, что я такой молодец – порвал с Брайаном, нашел собственную квартиру, хорошо учусь, встречаюсь с парнем своего возраста. Я же чувствую себя полным идиотом. Будь я мужчиной, я бы не стал прятаться, отмалчиваться и перекладывать ответственность на других. Я бы набрался решимости и ответил за свои поступки. - Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не таращился в этот гребанный потолок? Господи, блядь, Иисусе! Его голос отдается у меня в позвоночнике и бьет прямиком в сердечные клапаны, которые от неожиданности тут же схлопываются. Я, наверное, снова нормально дышать смогу только после курса успокоительных. - Я думал ты спишь! Матерь божья, у меня, кажется, сердечный приступ. Вся жизнь пронеслась перед глазами. - Ну и дерьмовое же, должно быть, зрелище! Я бы на твоем месте потребовал назад деньги за билет. Он скатывается с меня на пол и растягивается на спине. А она ведь вся мокрая от пота. И я отчего-то радуюсь, что не мне одному, значит, придется потом отдираться от пола. Мы только пару футов не дотянули до постели. И вообще-то все еще можем перебраться туда. Ах, ну да, точно, у меня же был острый психоз, не до того. - Брайан, какого хуя мы делаем? - Ну, судя по тому, что ты таращишься в потолок, ты, вероятно, снова представляешь себе, как вся квартира вспыхивает синим пламенем. А лично я пытаюсь понять, который сейчас час. Вроде, когда мы начали, было еще светло... Я ответил на твой вопрос? Медь ведь легко гнется, верно? Вот бы эти медные провода у него на шее затянуть. Мне так осточертели эти разговоры - мы ходим и ходим по кругу. Я спрашиваю – он не отвечает. Я молчу – и он молчит. Я говорю – а он делает вид, что не слушает, хотя сам наверняка запоминает каждое слово. Вот сейчас я не стану на него смотреть. Потому что если я это сделаю, мне уже не придется бояться, что провода свесятся с потолка и меня придушат, он сам об этом позаботится. Я просто медленно приподнимаюсь, чувствуя, как саднит, отлепляясь от пола, спина. - Ну пиздец, типичная история. Знаешь, Брайан, ведь ты стал одним из тех балаболов, которых сам терпеть не можешь. Все гоняешь и гоняешь одну и ту же заезженную пластинку. Может, пора уже ее сменить? Ты можешь просто, не выдрючиваясь, ответить мне на вопрос? Как же он меня бесит! Если б у меня не болело так все тело, я бы ей богу уже оделся и ушел. Пару секунд он молчит и как будто бы даже всерьез размышляет над ответом. А потом просто говорит: - Нет. Я качаю головой. Хочется сказать что-нибудь, но я молчу. Может он хоть раз, хоть один единственный раз, сделать что-то сам, без моих намеков? Но нет, он ничего не говорит. Как я уже сказал, типичная история. - Что ж, видимо, ничего не изменилось. И никогда не изменится. - А ты что думал – мы пару раз трахнемся, и все станет иначе? Ну конечно, будем делать вид, что кроме секса между нами ничего и нет. Как предсказуемо. Ладно, выложу уже все начистоту. - Да, именно так я и думал, - я оборачиваюсь через плечо и смотрю на него, стараясь не обращать внимания на ноющее чувство в животе. – Но больше я этой ошибки не повторю. - Ну так и я тоже. Он смотрит на меня этим своим гребанным взглядом. И тут я слышу у себя за спиной какой-то приглушенный звук, и вдруг понимаю, что это звонит моя толстовка. Я нашариваю ее, выуживаю мобильник из кармана, но номера в темноте разобрать не могу. Брайан же равнодушно смотрит, как я отвечаю на звонок. - Алло? Я едва не откусываю себе язык, когда слышу в трубке голос Итана. Он спрашивает, где я. И я машинально отвечаю – дома. Да нет, не может быть, он же только пять минут назад заходил. Я пытаюсь вспомнить, не слышал ли звонка в дверь, но вроде нет. И только тут понимаю... Ох... Ох ты, черт! Да я же... Ох, ну и пиздец. Я закрываю глаза, будто бы это поможет мне не слышать слов, вылетающих у меня изо рта. Да нет же, я весь вечер был дома. Очень занят просто, увлекся, все такое... Видите, я же не вру, просто не вдаюсь в детали. Господи, до чего же я жалкое подобие человека! Итан спрашивает меня о чем-то, но я не слышу. Наблюдаю за тем, как Брайан, болезненно морщась, отлепляется спиной от пола и поднимается на ноги. Ну и хорошо, я рад, что ему больно. Он шествует к холодильнику и достает оттуда бутылку пива. Не знаю, слышно ли что-то Итану, но я сбивчиво обещаю ему, что перезвоню завтра, и даю отбой. А затем поднимаюсь с пола, чтобы одеться. - Хочешь, чтобы все было иначе? Я оборачиваюсь в его сторону, пораженный, что он все еще со мной разговаривает. Брайан стоит ко мне спиной, и я знаю, он не обернется, не даст мне увидеть свое лицо, пока не возьмет себя в руки. Но почему-то, даже когда он на меня не смотрит, ощущение такое, что он глаз с меня не сводит. - Так вот, ни хуя не изменится, пока все будет вот так. Хочешь, чтобы я тебя уважал? Чтобы относился к тебе, как к мужчине, способному отвечать за свои поступки? Ну так и веди себя соответственно. Он словно разом вышибает у меня почву из-под ног. Я опускаю глаза и вдруг вижу всюду, куда хватает глаз, наши с ним следы, рассеянные по полу, как медяки из разбитой копилки. Капли пота и спермы – там, где я лежал на спине, обхватывая его ногами, и там, где он поднялся с пола, и на валяющемся у моих ног презервативе. Какой же бардак мы с ним развели. Черт те что натворили, занятые какими-то глупыми мелочами, которые, на самом деле, не имели никакого значения. И вот мне кажется, будто путы, обвивавшие мои внутренности, наконец, начинают разматываться. И Брайан оборачивается ко мне и смотрит выжидающе. И мне вдруг становится неловко – не потому, что я голый, а потому что он как будто видит меня насквозь. И я смотрю ему прямо в глаза, надеясь, что он сможет разглядеть на моем лице уверенность и решимость, и снова включаю телефон. Экран вспыхивает в темноте неоново-зеленым, и я, щурясь, ищу в мобильном номер Итана. А затем звоню ему и прошу через час зайти ко мне. Нам с ним нужно кое о чем поговорить. Теперь я вижу, вижу очень отчетливо. Вижу, что мною отмечена вся его жизнь - тело, одежда, даже пол в его квартире, даже угол потолка с отставшими проводами. Вижу мальчишку, который отлично понимал, что для того, чтобы добиться желаемого, нужна настойчивость и сила воли. Что же, пора теперь мужчине прийти ему на смену. Я сделал это однажды, сделаю и снова. Больше не буду прятаться. И ему не позволю – ни от меня, ни от самого себя. Только вот в этот раз рулить буду я, потому что если отдать это на откуп ему, мы так никогда и не встанем с пола.