Разноцветная книга

- Нашел что-нибудь интересное? – спрашивает он, подобравшись так близко, что кажется, будто слова вылетают из моего собственного рта. - Блядь! Брайан! Ты меня напугал до усрачки! - Ну, если б ты не засунул голову в шкаф, то, может, услышал бы, что я уже пришел. Вот интересно, что это ты там такое ищешь? – он ухмыляется и смотрит на меня так пристально, будто он этакий попыхивающий трубкой Шерлок Холмс. - Ты вроде должен был поехать забрать торт, а потом отвезти его к Линдси и Мелани, - я медленно выползаю из шкафа, прикрываю дверь так осторожно, словно она сделана из папиросной бумаги, и улыбаюсь ему в ответ. - Уже отвез. А ты как, нашел, что искал? Я пытаюсь прошмыгнуть мимо него, но он загораживает мне путь. - Да я просто рубашку на вечер хотел взять, - он вскидывает бровь в ожидании признания, которое в жизни от меня не получит. – Что? И между прочим я видел свои белые простыни, ты опять их на дно шкафа запихнул! - Я неодобрительно качаю головой. Не знаешь, как выкрутиться – отрицай все! - Чего ты так на меня смотришь? - Можешь хоть весь шкаф перевернуть, подарка там нет. Он уже у лесбух. И все же, должен заметить, я очень разочарован. Выходит, мне так и не удалось научить тебя терпению? Ужасно хочется наступить ему на ногу, чтобы стереть эту глумливую ухмылку с его лица. - О нет, еще как удалось. Он просовывает обе ладони за пояс моих штанов. Хотелось бы мне и дальше злиться на него за то, что он меня застукал, но ничего не получается. - Ну, тогда ты должен бы знать, что тот, кто ждет дольше всех, получает самый ценный приз. Я целую его. Потому что могу. И потому что усмешка у него без всяких усилий с его стороны выходит совершенно очаровательная. И потому что просто не в состоянии удержаться, когда его губы – розовые, припухшие – находятся так близко от моих, но при этом с ними не соприкасаются. Но отстраняюсь быстрее, чем он успевает добиться своего. - Откуда же мне это знать? Я ведь так и жду до сих пор. Ай, как больно щиплется! Точно синяк на заднице останется. - Почему только я тебя терплю? – я уже открываю рот, чтобы ответить, когда он добавляет. - Ничего не говори! А я все равно говорю. Постоянно. Миллионом разных способов. Вот, например, как сейчас, - обвиваю руками его шею и покрываю поцелуями лицо. Он изо всех сил старается не улыбнуться, я же от этого расплываюсь только шире. Так и буду ему это повторять, до тех пор, пока он мне не поверит, до тех пор, пока не отпадет необходимость убеждать его в том, что он этого заслуживает, и что все это не какая-то там пустая трата времени. Может, конечно, этот день никогда не наступит, ну да и ладно. Все наши вечно в шутку говорят, что Брайан многому меня научил. И я с ними согласен, только я вкладываю в эти слова совсем другой смысл. Никто из них не знает, сколько по-настоящему полезных вещей я от него усвоил. По-моему, он и сам не отдает себе в этом отчета. И я часто думаю – вот бы до него, наконец, дошло, тогда он, может, поверил бы, что стоит куда большего, чем все считают. Еще они говорят, что я положительно на него влияю, но, по-моему, это чушь. Ничего я не влияю, он всегда таким был. На самом деле, это скорее он положительно на меня влияет. Но попробуй так скажи, никто не поверит. Только закатят глаза, погладят меня по голове, даже мысли не допуская, что могут быть в чем-то не правы. Еще и произнесут так сочувственно: «Да-да, милый, конечно. Если тебе хочется в это верить...» Но знаете, самое главное, что я за эти годы выучил, это то, что поступки важнее слов. Так что мне плевать, что они там твердят. Вот когда кто-нибудь из них посидит рядом со мной на полу в четыре часа утра, глядя, как я выблевываю наружу собственные кишки.... Или выдернет меня из-за компьютера, за которым я просидел всю ночь, пытаясь усовершенствовать проект, заявит, что улучшать в нем нечего, и отправит спать... Вот тогда я, может, и начну прислушиваться к их мнению. Это не значит, что я больше не пытаюсь Брайана разговорить. Просто теперь я не бешусь так сильно, если он отказывается объясняться словами. Когда он правда хочет что-то сказать, он это делает, а в другое время я дергать его не стану. - Потому что я тебя люблю, и ты без меня пропадешь, - выпаливаю я так быстро, что получается какая-то тарабарщина. А потом отпихиваю его – не то, боюсь, он продолжит отвечать мне с помощью пальцев, и мои розовые половинки совсем посинеют. - И НЕ ВЗДУМАЙ опять произносить это слово! – губы его уже начинают шевелиться, и я бросаю на него свирепый взгляд. - Брайан! Обычно это помогает. Но не в этот раз. - Кано... Каноканоканоканоканоканоканокано, - принимается дразнить он. И я закрываю уши ладонями. Ненавижу это слово примерно так же, как он ненавидит слово «любовь». - Ля-ля-ля, ничего не слышу. Увидел бы нас сейчас кто, точно решил бы, что мы полные ебанаты. И не без оснований. Я, значит, затыкаю пальцами уши и распеваю во все горло, чтобы заглушить эту хрень, которая, по-моему, и словом-то человеческим не является, он же повторяет ее снова и снова, чтобы окончательно меня выбесить. И, конечно, доказать, что он, как всегда, прав: слова – это просто слова, бла-бла-бла. - Закончил? Когда-нибудь же ему придется перевести дыхание. И вот, наконец, губы его перестают шевелиться, и он кивает. Страшно гордый, что так легко вывел меня из себя. И в который раз опроверг очевидное – что я любил его раньше, люблю и сейчас. Научился бы уже жить с этим, что ли. - Видел бы ты, какие у них были лица, когда я показал им торт. Твою маму особенно проняло, - смеется он. И меня это сразу же настораживает. - А что? Что такое? Они удивились? - Можно сказать и так. О. Господи. - Что там за торт такой? Брайан? - Ну, в общем, это гигантская розовая штука с... кое-каким белым декором. Выглядит очень правдоподобно, - я немедленно впадаю в панику, а он от этого явно тащится, еще руками показывает, какого торт размера, какой он формы. – Это было коллективное творчество. Эммет придумал концепцию, Вик нашел специальную кондитерскую, а я раздобыл изображение оригинала, - я начинаю медленно подбираться к нему, он же опасливо пятится, продолжая говорить. – С одной стороны там написано «Добро пожаловать в мир взрослых!», а с другой – «Входи осторожно!» Знал бы ты, куда мы свечки воткнули... Он, конечно, старше меня и сильнее, а я зато проворнее. К тому же я очень рельефно представляю себе, какое у моей матери стало лицо, когда она это увидела, и это придает мне сил. Я хватаю первое, что попадается под руку, и запускаю ему в голову. Он же уворачивается от подушки, очень довольный, что снова ухитрился меня довести. По-моему, он просто кайф ловит, когда я психую. Наверное, в такие моменты ему кажется, что он все еще контролирует ситуацию и не дает мне слишком уж расслабляться. Из чего, вероятно следует, что с моей стороны лучшей реакцией на его выкрутасы было бы полное отсутствие реакции. И я работаю над этим, очень бы мне хотелось уметь при любых обстоятельствах сохранять невозмутимость. Но что-то мне подсказывает, что без лоботомии тут не обойтись, а на это я даже ради Брайана не пойду. - Что ж, надеюсь, тортик тебе понравится, потому что ни до какой другой розовой части меня твоему рту в ближайшее время не добраться. Ничем другим я ему пригрозить не могу, приходится довольствоваться тем, что имею. - Уверен, я придумаю, чем его занять. - Да уж не сомневаюсь. Я начинаю застилать постель. Удивительно даже, и как только он допустил, чтобы она столько времени простояла без белья? У него даже от чуть-чуть замявшейся простыни инфаркт случается. - Давай-ка помогай! Не то чтобы я был против секса с другими, я сам иногда это практикую, и к счастью мне больше не приходится смотреть, как этим занимается он. Просто иногда он как будто из кожи вон лезет, чтобы напомнить мне, что единственная вещь, которую я могу поставить на кон, не так уж много для него и стоит. - Ага, например, буду грязно материться, когда сяду на какой-нибудь отвратный салатик, который нам непременно выдадут с собой. И который ты, конечно же, забудешь в джипе. Я ведь говорил уже - он научил меня тому, что поступки важнее слов. Но иногда я забываю, что пока еще не до конца усвоил урок. Снова его расцеловать, что ли? - Да я в жизни там ничего не забывал. Иначе ты бы всю плешь мне проел. - Ты неправильно застилаешь. Он указывает на угол простыни, который я как раз подпихиваю под матрас. А я только киваю. Понятия не имею, что, в его понимании, означает «застилать правильно». Как по мне, если матрас не торчит, и края простыни не болтаются, так и все в порядке. Все равно, как только я закончу, он тут же примется все переделывать. Так всегда бывает. - Ну, раз он теперь твой, уверен, ты и в нем разведешь такой же бардак, как и во всех остальных оккупированных тобой местах. - Ты что такое говоришь? Я очень, очень стараюсь вести себя, как взрослый двадцатиоднолетний парень. Но мой внутренний шестилетка, по-моему, сейчас забьется в конвульсиях от восторга. Я знал, знал, что он не удержится и вручит мне подарок заранее. - Я купил себе новую машину. К тому же меня порядком достало возить тебя то туда, то сюда. И я подумал, раз уж ты у нас такой путешественник, у тебя должна быть возможность передвигаться самостоятельно. Теперь, если опоздаешь куда-нибудь, уже не сможешь сваливать все на меня. Начальники, кстати, опаздунов не любят, имей в виду. Все это он произносит, продолжая запихивать одеяло в пододеяльник. Будто мы тут обсуждаем, не сменить ли нам марку стирального порошка, а не то, что он собрался вручить мне ключи от своей любимой игрушки. Мне иногда казалось даже, что джип он любит больше, чем меня. - Ты прикалываешься, что ли? Да ты же в жизни не расстанешься с этой тачкой. Я думал, ты и на смертном одре будешь сжимать ключи от нее в холодеющих пальцах. Он же в ответ запускает руку в карман, выуживает оттуда ключи и просто перебрасывает их мне. - Ну ты же у нас теперь совсем взрослый. И зарабатываешь прилично, и можешь сам платить за бензин и за страховку, и за чистку, и за техобслуживание, - перечисляет он, загибая пальцы. Я же, к его ужасу, забираюсь с ногами на постель и шествую к нему – прямо по только что расстеленной простыне. - И брать на себя прочие непредвиденные расходы. Ты даже выпивку теперь сам себе покупать можешь. С этим, правда, придется полегче, я рассчитываю, что ты будешь отвозить меня домой. Не оставлять же Лексус на парковке у «Вавилона»! Ну и, если подумать, когда тебе пить-то? У тебя же учеба, стажировка, кафе, Рейдж еще. Черт, да у тебя времени не будет даже на то, чтобы по-быстрому отсосать мне на заднем сидении. У тебя вообще времени на меня не будет. - Господи, да ты не соврал, когда сказал, что найдешь, чем занять свой рот. – Я прижимаю ладонь к его губам, а другой рукой вцепляюсь в волосы у него на затылке - это его слабое место. – Брайан, спасибо! В этот раз ты так здорово придумал! Чувствую, как его губы шевелятся у меня под ладонью, как влажный язык прижимается к ней, пытаясь вырваться на свободу. Но я не дам ему испортить такой прекрасный момент. А потом между моих пальцев протискивается кончик розового языка. И хотя думать, что он сейчас напускает слюней мне в ладонь, не очень-то приятно, зрелище получается офигеть, какое эротичное. И я припадаю к этому розовому кончику ртом, обхватываю его губами, дразню языком, слегка прикусываю. И Брайан тогда отдирает мою руку от своих губ и с силой притягивает к себе мою голову. Это странно и охуенно горячо – целоваться вот так, когда я – впервые в жизни – возвышаюсь над ним. Мне даже кажется, что в такой позе у меня получается просунуть язык ему в рот глубже, чем обычно, хотя это вряд ли возможно. Вот интересно, он задумывался вообще когда-нибудь, какое преимущество ему дает его рост? Обычно это мне приходится тянуться вверх, ему же и делать ничего не нужно. Пускай теперь попробует побыть с другой стороны. Я ужасно люблю вот эти секунды, когда мы заканчиваем целоваться. Когда языки уже не спутываются, только губы неспешно касаются друг друга напоследок. Но вот окончательно разъединяться – это прямо-таки больно. Он прижимается лбом к моему лбу и наверняка отлично слышит, как колотится сейчас у меня в груди сердце. И на случай, если это ни о чем ему не говорит, я сообщаю, что откушу ему язык, если он посмеет опять сказать мне в ответ это долбанное слово. Он же медлит, дразнит меня, отлично зная, как много это для меня значит, наконец, в последний раз смотрит мне прямо в глаза и произносит: - И да, кстати, это был не подарок на день рождения.