Разноцветная книга

Однажды мне снился сон, черный, как сажа. Все другие цвета в этом сне отсутствовали, их затягивало водоворотом и уносило в ничто. Чернота визжала, надрывая мне барабанные перепонки, и звук этот эхом гулял в пустоте. Я все пытался глотнуть воздуха, но, попадая в легкие, тот отчего-то намертво в них застревал. Отовсюду ко мне тянулись руки, хватали, дергали в разные стороны. Сам же я был как будто парализован, не мог двигаться, не мог сопротивляться, бороться. Кругом была тьма, лишь краем глаза мне изредка удавалось уловить смутное движение, некий отблеск в угольно-черном ничто. И я бросался к нему, пытался ухватиться, но все мое существо отказывалось бороться с неизбежным. Чем отчаяннее я цеплялся за что-то, тем дальше оно оказывалось, и вместе с тем становилось все ближе, и тогда я бросался прочь, но чем дальше отступал, тем громче становился визг, чем отчаяннее боролся, тем больше рук ко мне тянулось, тем труднее становилось дышать. И я метался, цеплялся, бился - оглушенный, ослепленный, бездыханный. И всюду была чернота, полное отсутствие цвета. И мне все казалось, что я не спал. Что это был не сон – вот как сейчас. Кажется, будто прошла целая жизнь, но часы утверждают другое. 2.45. Я успел, пришел вовремя, даже с запасом. Не успел еще привыкнуть, что больше не обязан следовать правилам. Я теперь могу уходить и приходить, когда вздумается. Совать язык, куда мне будет угодно. И поскольку в прошлом я никогда не упускал случая это сделать, должно быть, у меня и теперь будет уходить на это занятие немало времени. Вот только где же мне его взять? Как втиснуть старое хобби между производством гребанных рекламных макетов, фармакологическими экспериментами и попытками придумать, чем заполнить ящики в комоде. Ящики, которые сейчас под завязку забиты карго-штанами цвета хаки. Хаки, матерь божья! Придется еще чем-то завесить пустые стены, прикрыть каждый дюйм этих сраных обоев только для того, чтобы не так бросалось в глаза, что больше там ничего нет. Но зато я получу обратно свой письменный стол, а еще не буду больше спотыкаться о провода, возвращаясь с полночных вылазок за тем средоточием жира и сахара, которое он называл едой. Кстати, вот и свободное время образуется. Больше ведь не нужно будет до седьмого пота въебывать в спортзале, чтобы устранить последствия всех этих искушений. С другой стороны, мне теперь многому придется учиться заново – а на это уйдет еще больше времени. Например, надо будет вспомнить, как это я сам тер себе спину в душе. Или каково это - проснувшись утром, спокойно нежиться в постели, а не повторять на разные лады, будто живой будильник: «Джастин, мать твою, просыпайся!» Тик-тик-тик – просыпайся, блядь! – тик-тик-тик – Джастин, вставай! Еще надо будет сообразить, как мое белье раньше попадало в прачечную. Глупость какая, я черт знает сколько месяцев об этом и не вспоминал. Оно просто всегда находилось на своем месте, чистое, и со временем мне стало казаться, что так и должно быть. Нужно будет заново научиться работать в тишине. Он то слушал музыку, то причмокивал губами от сосредоточенности, то швырял в раковину тарелки – так, словно теперь, когда он наелся, они потеряли для него всякий интерес. А если не делал ни того, ни другого, ни третьего, значит, просто ворчал что-то себе под нос. Как же это я не заметил, что в последнее время он совсем притих? Нужно будет заново учиться спать одному – я уже и близко не помню, как это делается. Вроде полагается закрыть глаза, постараться расслабиться... Но, закрывая глаза, я вижу кругом лишь черноту. А когда пытаюсь расслабиться, мне кажется, будто кто-то тихонько подбирается ко мне, вцепляется мертвой хваткой, наваливается сверху и давит, крошит мое тело, так, что осколки раздробленных костей прорывают кожу. Нужно будет заново научиться выдыхать. А потом вдыхать...