Связующий браслет

— Тала, ну хватит, вылезай! — раскрасневшийся Лин притопнул ногой, потянул сестру за руку. Тала упиралась, босые ноги скользили по песку. Она шлёпнула пяткой по воде, и штаны Лина окатили мутные брызги, тёмные струйки поползли по серой ткани. Напрем тихонько хихикнула, прикрыв рот ладонью, но Лин расслышал, повернулся, сердито блестя глазами. — Что смешного? Мать мне голову снимет. Она говорит, Тала не должна сидеть в воде больше десяти минут — пусть бы попробовала её вытащить. И лупить её мне не разрешает. Тала, вылезай, кому говорят! Девочка коротко вскрикнула, топнула ножкой, передразнивая брата. Промокший насквозь подол платьица облепил её колени, талию зелёным пояском обвивала ряска. — Тала, — Напрем подошла ближе, почти к самой воде, — ты простудишься, если будешь играть в воде слишком долго. Подумай: у тебя будет больно колоть в горле, придётся пить горькую настойку от кашля, и ты не сможешь приходить на реку целую неделю. Тала упрямо покачала головой. — Нет! — И напрасно ты храбришься. Марн, вон, заболел, не пришёл сегодня с нами играть, — Напрем вздохнула. Лин, пытавшийся ухватить сестру поперёк живота, оступился и едва не упал в воду сам. Коротко, резко выругавшись, он с ужасом покосился на хихикающую сестру — она выдернула у него ладошку, отбежала ещё дальше от берега. — Теперь ещё и нажалуется дома, что я при ней нехорошие слова говорю. Тала! Ну, сейчас я тебя достану! Он потянул штанины вверх, к коленям. Напрем положила руку ему на локоть, удерживая: — Осторожней, Лин. Ещё напугаешь. Тала толком и плавать пока не научилась. — Вот и нечего в реку лезть, — буркнул Лин. — Тала! — он потянулся вперёд, приложил руки рупором ко рту. — Если не будешь слушаться, тебя префект заберёт! Тала, пытавшаяся ухватить болтающийся в воде зеленовато-бурый стебель, повернулась к брату, её рука замерла. — Заберёт и увезёт к себе на Терок Нор, — выпалил Лин, осенённый вдохновением. — А он знаешь какой страшный! Ты видела у нас в деревне ложкоголовых, Тала? Девочка кивнула, растерянно шагнула назад, к берегу. К брату поближе. — Вот, значит, понимаешь, о чём я говорю. А префект из них из всех самый страшный. У него на лбу «ложка», на щеках чешуя, глаза сверкают — как он на тебя посмотрит, так и сердце в пятки. И всех непослушных он забирает к себе на станцию — там черным-черно, и солнца никогда не бывает, и есть нечего. Голубые глаза Талы изумлённо распахнулись, губки сжались. Она плеснула по воде ладошкой: — Не хочу! Напрем покачала головой. Как-то смешно начиналось, Лин такую чепуху городил, а сейчас… Вправду, что ли, холодает? Ветерком потянуло. Она отступила наверх, на пригорок, запахнула тонкую накидку. Лин, сияя, как полоска латины, выводил из воды Талу, цепляющуюся за его ногу. Скорей бы, вправду, домой. — Надо её в сухое переодеть, — она нагнулась, потрепала Талу по щеке. — Пошли, я помогу. — Пока мать не пришла, — Лин обрадовано закивал. — Ох, если она увидит… Он стряхнул ряску с платья Талы, поморщился. Тала побежала вперёд, забыв про речку, про то, как не хотела уходить. Напрем негромко хмыкнула: — Вот, значит, почему меня тогда кардассианцы забрали. Я плохо себя вела и старшую сестру не слушалась. — Ой, я и забыл, — Лин взглянул на неё озадаченно, вытирая ладонь о штанину. — Я тебя расстроил, Напрем? — Да нет, — она выдавила улыбку, пожала плечами. — Просто там действительно было очень темно, на шахте. — Но тебя ведь сразу отпустили? — Конечно. Она помолчала, ступая в ногу с Лином, следя краем глаза за мутно-голубым пятном, мелькающим в траве — за Талой. — Мне десять было. Как раз префекта поставили нового, он приказ издал об отмене детского труда — а не то бы… Она поморщилась, махнула рукой. Тала вовсю поджидала их у ступенек, зевая, крутя в пальцах сорванный стебелёк. Напрем протянула к ней руки, улыбнулась — уже легко. — Ох, Тала, иди сюда, я гребень достану. Нет-нет, не куксись. Разве приятно с тиной в волосах ходить?