Летний дождь

На улице уже стоял полумрак. Медовое тепло сменилось острой прохладой. Тальков поёжился и вставил в рот сигарету. С прищуром он наблюдал за своим новым знакомым. Тот свернул пополам брошюру и развернулся к музыканту. Под пристальным льдистым взглядом Игорю стало не по себе. Он поспешил достать из кармана зажигалку. Та заработала лишь с третьего раза. Руки почему-то слегка дрожали. — И часто вы так мимоходом знакомитесь с людьми? — спросил незнакомец, склонив голову набок. — Нечасто. Сейчас период такой, — убирая зажигалку и сжимая зубами сигарету, процедил певец, — вы о «Совке» поговорить хотели? — Ну, не каждый день встречаю знаменитого поэта, композитора и исполнителя. Вы известны как ярый антисоветчик. Мой интерес понятен, — развернувшись, «старомодный» медленно пошёл по улице. Теперь он двигался как обычный здоровый человек своих лет, а не старик в теле «свежего» мужчины. — Кстати, меня зовут Николай. Игорь медленно двинулся следом, жадно затягиваясь. Курение успокаивало. Талькову казалось, что внутри разливалось серебристое тёплое море, обволакивающее лёгкие. — Всё моё отношение к «Совку» читается в моих песнях. — Выходит, вы презираете Союз только из-за его атеистского начала? — кашлянув, спросил Николай. — Вы зрите в корень. История Россия велика и уходит своими корнями в православие в лучшем своём исполнении. — О, значит, вы верите в Бога? Следовательно, в дьявола тоже? — «старомодный» остановился возле киоска и как бы между делом положил купюру в окошко, — два «Буратино». — Верю, пожалуй. Раз есть добро, то есть и зло, — пожав плечами, Тальков приник к холодной стене киоска плечом и выпустил дым в сторону, — вы не сектант, случайно? — Куда мне, — хмыкнув, Николай взял из пухлых рук две бутылки и вручил одну певцу. — Спасибо, — свободной рукой взяв бутыль, Тальков скинул пальцем приоткрытую крышку и прижался к горлышку губами, делая жадные глотки. Николай же неспешно снял крышку и сделал аккуратный глоток. Его горящий взгляд внимательно изучал лицо певца, словно язык кота слизывал сметану с глянца тарелки. Если бы Игорь так не был загружен странными событиями в своей жизни, он бы непременно сие заметил. — Ваш талант от бога? Или от дьявола? — голос мужчины звучал тягуче, странно, властно. Тальков поперхнулся и посмотрел на «старомодного», опуская руку. Лицо Николая пошло пятнами. Чёрными и яркими. Глаза будто бы ввалились. Тонкие губы растянулись в зловещей улыбке. Теперь лицо мужчины больше напоминало рисунок, небрежно написанный грифелем и затенённый им же. — Понятия не имею, — пробормотал Тальков, делая шаг назад. Бутылка упала на асфальт и золотистая газированная вода лужей разлилась под ногами. Перед глазами потемнело. Словно откуда-то поднялся синий туман, не позволяющий ничего разглядеть. Чьи-то крепкие руки сжали плечи певца и встряхнули. Певец постарался отдышаться, мотнув головой. Синий туман постепенно таял. Лицо Николая было так близко. Никаких чёрных пятен… Красивое, притягательное и светлое лицо с выразительными глазами. — Вам лучше? — в голосе, казалось, звучала тревога. — Я… да, кажется, порядок, — дрожащими руками Игорь потёр лицо. Мираж исчез. Они стояли на темной улице. Туда-сюда сновали прохожие. Откуда-то доносились звуки песни «Таящий снег» в исполнении «Ласкового мая». От Николая пахло странными дикими травами: смесь мелиссы, мяты, сирени и полыни. А глаза… Эти добрые, гипнотически красивые глаза-океаны будто смотрели прямо в душу. — Я же знаю, как тебе сейчас тяжело, — прошептал Николай, крепче сжимая плечи певца; губы его дрожали, — всё знаю, слышишь? Бог и дьявол борются за человеческую душу. Ты напуган. Не понимаешь, откуда эти смерти. Потерян. Одинок. Откуда твой талант? Бог? Дьявол? Сколько вопросов. Сколько чувств. Сколько же в тебе энергии… О… Сколько энергии… Тальков ощутил, как ноги становятся ватными. Сердце раздирало грудную клетку. Он понимает его. Он видит его душу. Как это возможно?.. — Кто ты такой? Откуда взялся? — выпалил горячо музыкант в тонкие губы, что были уже так близко. Николай накрыл уста певца своими губами, терзая их в жарком поцелуй. Язык толкался в рот так, словно хотел изнасиловать его и добраться до гланд. Тальков застонал. Его тело свёл уже знакомый паралич, дышать стало тяжело. Нахраписто целуя Игоря и вжимая его в стену киоска всем телом, мужчина утробно рычал. Запахло морем. Грудную клетку наполнило счастье чистейшей воды. Бешеная радость. Лёгкость. Сладостный восторг. Тальков чуть не упал в обморок от такого напора и фейерверка счастья. И в это мгновение Николай отступил. Рыча, он не дал музыканту отдышаться. Схватив за запястье, рванул по пустынной тёмной улице, утягивая Игоря за собой. Уже звучала другая песня «Ласкового мая». Ветер бил в лицо. Задыхаясь от поцелуя, Тальков глотал прохладный воздух. Зачарованные тьмой, силуэты деревьев, словно шептали что-то этим двоим, бегущим по опустевшим улицам. Тальков всё забыл: кто он, где, с кем. Нечаянная радость, разрывающее всё изнутри серебристым светом, поглощала всё его существо. Такое бывает лишь раз в жизни. Такое нельзя отпустить, упустить, потерять. Они вбежали в какой-то подъезд, его холод ударил по щекам. А музыка стала громче, только слов и мелодию было не разобрать. Николай прижал к себе Талькова, пылко зацеловывая его лицо поцелуями, что оставляли на коже невидимые ожоги. Музыкант задыхался и хватался пальцами за рукава старинного пиджака. Тот словно пил его, жадно глотая. А Игорь не возражал. Он не мог думать. Он лишь ощущал… счастье. Николай снова сжал запястье певца и рванул по лестнице вверх. Они ввалились в какую-то тёмную квартиру. Долго целовались в полутьме, а потом оказались в просторной комнате. Окно было открыто. Тальков не видел ничего, кроме длинного книжного шкафа, пестрящего разноцветными корочками. Крепкие руки толкнули музыканта на диван. И это было последнее, что он помнил.

***

Когда Игорь открыл глаза, то не сразу сообразил, где находится. Сонно повертев головой, он зевнул и потёр глаза пальцами. Из окна лился пряный солнечный свет. Ветви деревьев кротко постукивали в тонкое стекло. По тёмно-зелёным обоям с золотой росписью ползали тени. И на душе стало так хорошо. Так тепло. Как не было очень и очень давно. Игорь невольно улыбнулся. Ощупав себя, он понял, что полностью одет, даже обут. Вдоль стены тянулся огромный шкаф с изобилием книг. Ещё в комнате было кресло, столик, комод. Откуда-то доносился запах яичницы и её тихое шкварчание. Тальков тут же осознал, что дико голоден. Поднявшись с дивана, он вышел в коридор, обклеенный красными «кирпичными» обоями. Звук доносился из дальней комнаты. Туда Игорь и заглянул. Увиденное заставило его замереть на пороге: Николай медленно нарезал хлеб на деревянной доске, жмурясь. На сковороде томились яйца. В чашке остывал кипяток. Не глядя на Талькова, мужчина в старомодном костюме заговорил: — Теперь тебе нечего бояться. Всё прошлое отсеется от тебя. В этом идеальном мире будем лишь мы: ты и я. И, конечно, твоё творчество. Голос звучал так уверенно и властно, что Тальков даже удивился. Но ещё больше он удивился, когда понял, что не хочет спорить. Он согласен. Потому что именно с этим странным человеком ему каким-то удивительным образом так несказанно хорошо. Тем временем, сутулясь, «старомодный» разложил лопаткой яичницу по тарелкам и поставил их на стол. Не глядя на Игоря, с совершенно стеклянным взглядом, сел за стол и принялся медленно есть, жуя с трудом. — Разучился жевать, — по-старчески проворчал, стараясь подчерпнуть жареное яйцо вилкой. — Что? — поражённо распахнул глаза Тальков и тут же как-то умилённо улыбнулся. Почему по сердцу разлилось такое тепло от вида этого прилежно причёсанного, странного мужчины в старинном костюме? С трудом жуя, свободной рукой он потянулся к древнему радио и нажал на белую кнопку. «О походах наших, о боях с врагами…» — звонкий голос Шульженко заставил Талькова вздрогнуть и пройти в кухню. — Всегда слушал эту станцию, — ворчливо пояснил Николай. «Давай закурим, товарищ, по одной…». Игорь медленно подошёл к нему и опустился на корточки. — Я, кажется… — заговорил он, кладя ладонь на его колено, — я люблю тебя. И сердце сжалось от своих же слов. Но мужчина был счастлив. — И я тебя, — спокойно ответил Николай, метнув взгляд на лицо певца, — теперь ты мой. Сделав паузу, он медленно облизнул губы. — А сейчас ешь.