Летний дождь

Найти могилу Димы получилось не сразу. Несмотря на то, что номер захоронения был написан ровным почерком на листе, музыкант слегка заплутал. Было прохладно. Солнце приятно золотило листву деревьев, а вся атмосфера кладбища была такой умиротворяющей, что Игорь неожиданно для самого себя успокоился. И когда аккуратная дорожка между рядами вывела его к могиле Нагиева, мужчина даже не сразу понял, что на овальной фотокарточке изображён он… Дима, который ещё совсем недавно был живее всех живых. Сердце забилось чуть учащённей. Во рту пересохло. С фото на него смотрели улыбающиеся глаза Дмитрия. Чёрные волосы были убраны в хвост; надет на нём был чёрный пиджак поверх синей футболки. Тальков прекрасно помнил эту фотографию: Нагиев фоткался на получение прав. Кто бы тогда мог подумать, что через совсем короткий срок эта карточка понадобится для украшения могильной плиты. — П-привет, — тихо произнёс Игорь, собравшись в мыслями. Пройдя к могиле, он положил ладонь на каменную плиту, ощутив её прохладу. Видимо, Карина позаботилась о должном захоронении кузена и не поскупилась на могильный камень. Какое-то время Игорь стоял, прикрыв глаза и охлаждая ладонь. Перед глазами пронеслась вся их с Димой совместная жизнь. Ведь всё было очень хорошо… когда-то было. Это стоило помнить. Поднялся ветер и послышался тихий шёпот листвы. Тальков открыл глаза и осмотрелся: вокруг не было ни души, только умершие внимательно наблюдали за ним со своих плит и крестов. Присев на корточки, певец положил на ещё свежую землю четыре гвоздики. Нагиев никогда не любил цветы. Воспринимал разве что гвоздику. На могиле Тальков обнаружил венок из красных роз. На чёрное ленте красовались золотые буквы: «Честному и благородному милиционеру и просто хорошему человеку от коллег… Помним, любим, скорбим…». Коснувшись пальцем ленты, Тальков расположился на корточках удобнее и достал из кармана куртки бутылку коньяка, которую купил по пути на кладбище. Открыв крышку, поднёс горлышко к губам и сделал глоток. — Вот так оно всё вышло, — произнёс он с горечью, облизываясь. Алкоголь заставил кровь слегка забурлить. Игорь отпил ещё раз и ещё. — Теперь уже и молодые мрут как мухи, — раздался старческий голос за спиной, — а эти паскудники… маги хреновы… Музыкант медленно повернул голову, не вставая. Двумя могилами позади стоял старик в чёрном одеянии и сером фартуке. Недовольно морщась, он хватал с могил что-то яркое и прятал в пакет. — Суки такие, — добавил он и взглянул на Талькова, — да это я не вам. Сектанты расплодились. То и дело нахожу мёртвых крыс, подкопанных на могиле, чьи-то ногти… — Люди с древних времён таким занимались, — меланхолично ответил Игорь, — к сожалению. — Так оно и есть. Я тут работаю сорок лет и за эти годы немало повидал. Хоть книгу садись, да пиши, — пройдя к другой могиле, старик забрал и с неё что-то, — вот перья голубя перевязаны и кровью забрызганы… Суки. — Неужели это кому-то помогает? — делая ещё один глоток, Тальков посмотрел на Диму. Тот словно улыбнулся ему с фотографии. — Не помогало бы — не делали б. Только плата какая, — распрямившись, старик приблизился к могиле Нагиева. Тальков смог разглядеть морщинистое простое лицо и короткие седые волосы. Старик как старик. Ничего выдающегося. — И этот молодой. Сколько ему было? — Тридцать пять. — Ужас. Но эти могилы хотя бы спокойные. Не шумят ночами, — махнув рукой, старик пошёл дальше по дорожке. — Что вы имеете ввиду? — поражённо спросил Тальков, глядя ему в спину. — Ну, не все же покойники обладают мирным нравом. Знаешь, сынок, чего я видел однажды? — старик остановился и обернулся, странно улыбаясь. — Что? — Ходила одна старуха на могилу. Колдовала. Каждую ночь почти приходила: читала заклинания, свечи зажигала, обряды проводила и делала жертвоприношения. Долго ходила, года два. И часто. А как-то ночью я странный звук услыхал и пошёл на него. Увидев в свете луны силуэт, поднимающийся из этой самой могилы, я замер и чуть не рехнулся на месте! Рванул обратно и заперся в сторожке. В окно смотрел, как шатающийся чёрный силуэт еле идёт по дороге. Голова жутко свесилась вправо, руки были согнуты, как у бегуна, а левая нога вывернута. Словно инвалид какой-то. Но какой же это инвалид из могилы вылезет?! Дождался утра и пошёл проверять: могила была раскопана и гроб открыт. Когда начальство приехало, я соврал, что был в другом конце кладбища, цыган прогонял и потому не слышал ничего. Кто б мне поверил? Это ж были первые годы моей службы тут. Но картина эта перед глазами стоит ярче, чем день сегодняшний. Тальков ощутил, как по спине поползли мурашки. Медленно встал, сжав крепче бутылку: — И как вы это объясняете? — Леший его знает. Я с покойниками разговариваю, но знаю, что они мне не ответят, хоть и слышат всё. А тут такое… Но самое странное то, что после обследования могилы, я нашёл там закопанные свёртки с крысиными хвостами, кишками и различные записки на непонятном языке. И ещё там была такая записка: «10 июня 1953 года». А потом я и сообразил, что это и есть сегодняшний день! Старуха дату написала, когда покойник выйти должен был. И вышел. Я всё тогда сжёг. Жуть. Игорь сглотнул и осторожно спросил, сам не зная, зачем: — А сейчас что с этой могилой? — Нету её давно уже. Яма ж одна осталась. Со временем там другого кого-то захоронили. Мрут все как мухи… Тальков закусил угол губ и вышел на дорогу: — Вы коньяк любите? — А кто ж его не любит, — улыбнулся старик, — но не злоупотребляю. — Держи, — подойдя к старику, Игорь отдал ему бутылку и развернувшись, быстро зашагал прочь. — Ого! Спасибо, добрый человек! — услышал он довольный окрик позади себя. От рассказа сторожа певцу стало не по себе. «Нервы ни к чёрту» — подумал он с раздражением. И неожиданно остановился. Ему показалось, что на одной из плит мелькнуло знакомое лицо. Замерев, он повернул голову вправо и ошалел: прямо с фотографии на него смотрела Лера. Она редко улыбалась. Вот и на этой карточке была какой-то слишком грустной. Сглотнув, Тальков приблизился и печально улыбнулся. Он просто рассматривал лицо подруги, совсем не сразу сообразив, что та похоронена через три могилы от Нагиева. Совпадение? Какое чертовски странное… И только осознав это, Тальков попятился назад, после чего развернулся и почти бегом покинул кладбище. Когда он торопился к воротам, в шорохе листвы так и слышалось грустное: «вернись, вернись…».

***

Добравшись до машины, он почти что запрыгнул в салон и погнал в город. В голове всё перемешалось: умерший Димка, его свежая могила, странный сторож, чёрный силуэт из его истории, Лера… Если жизнь и дальше продолжит подкидывать такие совпадения-сюрпризы, ему точно придётся обращаться к психиатру. А этого музыканту более, чем не хотелось. Оно ведь как в шоу-бизнесе: стоит пациенту-знаменитости выйти из кабинета, как добрый доктор уже звонит журналисту и продаёт ему снимки и прочую «любопытную информацию». Наутро газеты запестрят убогими: «Тальков посещает психиатра», «Популярному рок-музыканту мерещатся призраки». Думая об этом, Игорь нервно рассмеялся и даже ударил по рулю кулаком. Хватит ему разборок с коммунистами, которые истерят в его сторону разномастными словами. Хватит ему проклятой продажной власти, которой он ещё посвятит пару «ласковых песен». Если в прессу прольётся его посещение психиатра — карьере конец. И вся масса песен останется не спетой. Этого Тальков допустить совершенно не мог. Потому оставалось разбираться самому. Музыкант поехал к музыкальному клубу «Синий глобус». Припарковав машину, он вошёл в полутёмный зал, где за столиками сидели редкие посетители. Ему не хотелось ехать в пустую квартиру. Хотелось побыть среди людей. Просто посидеть и, быть может, пописать песни. Внутри бесновалась тревожная печаль и её можно было передать в строки. Засев за дальний столик, Игорь заказал эскалоп с картошкой и апельсиновый сок. Закурив, достал из кармана куртки ручку и блокнот. Принялся писать. «Я мечтаю вернуться с войны, На которой родился и рос. На руинах нищей страны, Под дождями из слёз…». Первое четверостишие далось легко. Игорь сам удивился этому. Поставив троеточие, пробежался взглядом по написанному. — А что думаете о Достоевском? Он для вас тоже «слишком мрачен»? — громкий голос привлёк внимание Талькова. Подняв голову, он увидел группу людей, располагающихся за соседним столиком. Трое мужчин и дама. Женщина была облачена в приталенное чёрное платье в пол. Её чернильные кудри спадали на плечи. Лица было не рассмотреть, поскольку она села спиной к певцу. Напротив расположился бледный статный мужчина в коричневом старомодном костюме и атласной рубашке. Причёсан он был по пробору, русые волосы были слегка прилизаны. Крупный ровный нос, блестящие серо-зелёные глаза, тонкие губы и красивые длинные пальцы пианиста — этим и бросался в глаза незнакомец. Несмотря на симпатичные «исходные данные», было в нём нечто странное, слишком медлительное. Он долго усаживался за стол, как-то странно посматривая на женщину. Старомодный наряд смотрелся совершенно нелепо. Так и хотелось спросить: «Ты с кого это снял, с прадедушки?». Двое других мужчин выглядели солидно: чёрные строгие костюмы и седые бороды. Они были похожи как братья, только один носил густую чёрную шевелюру, а второй был почти лысым. — Западная литература увлечена ныне многосторонним исследованием «отчуждения», Достоевский же не только ставил эту проблему, а также шел в ее художественном анализе за пределы экономической сферы — к отдаленнейшим формам психологического и духовного отчуждения человека от человека. Он изобразил буржуазную «идею» в ее крайней, предельной, фантастически завершенной форме. Удивительно ли, что его произведения сохранили жгуче-живое значение для художников, изображающих гибнущее общество, в котором буржуазная «идея» в ее крайней, предельной, фантастически завершенной форме стала явью; Достоевский доводил реальное до степени неправдоподобного, в современном капитализме неправдоподобное сделалось реальным. — отозвался тот, что был одет в старомодное, — без философских рассуждений Достоевского литература российская была бы скудна. Игорь невольно заслушался. Он любил рассуждать об истории и литературе. А этот человек, казалось, знал немало. И любил это же. Незнакомец, черты лица которого вдруг показались Игорю отдалённо знакомыми, вдруг посмотрел прямо в глаза певцу. Тот кашлянул и потушил сигарету в пепельнице. — А вы согласны со мной? — едва заметно улыбнувшись, спросил «старомодный». — В целом, да. Согласен, — снова глядя на свой начатый стих, мимоходом ответил Тальков. — Лаконичность — это хорошо. И стихи у вас хорошие. Игорь посмотрел на мужчину исподлобья. Тот криво ухмыльнулся, глаза его было словно пусты. Но что-то в них явственно плескалось… интерес? «Где я его видел?» — напряжённо подумал Игорь, скользя взглядом по привлекательному лицу. Спутники незнакомца общались с официанткой и не обращали на них никакого внимания. — Только я не считаю Советский Союз столь бездарным, — добавил незнакомец. — Не вы один. Многие любят «Совок». Что уж поделать, — нервно отозвался Тальков и дёрнул плечом, — может, когда-то придёт осознание. — Осознание чего? Неправильности коммунистического строя? Ох, товарищ, всё к тому и идёт. Только гляньте, что в стране творится, — покачав головой, отозвался мужчина всё с той же улыбкой. Тальков молча уткнулся в листок, делая заметки: «И, поверженный в бою, Я воскресну и спою…». Но громкий голос снова прервал его работу: — Расскажете подробнее, чем вам так не угодили «Совки»? Тальков медленно поднял голову. Взгляды встретились. И что-то внутри подсказало Игорю, что стоит согласиться. Ему будет интересно. — Разговаривать, сидя за разными столами, конечно, оригинально, но я предпочту выйти на улицу и там поговорить, — дёрнул бровью, сухо ответил Тальков. Ради того, чтобы не ехать в пустой дом, приходится завязывать странные знакомства. Приехали. — О, конечно. Погоды нынче стоят отменные, — все ещё странно улыбаясь, незнакомец медленно отодвинулся от стола и с трудом поднялся. Простившись с каждым спутником, он медленно, по-старчески пошёл в сторону двери, не выпрямляя спину. Игорь спрятал стих в карман, внимательно наблюдая за новым знакомым. Уже доходя до выхода, тот словно «разошёлся» и передвигался нормальной походкой. У двери задержался и взял брошюрку. Поднеся к лицу, какое-то время читал, а затем вышел на улицу. Ошарашенный Тальков поднялся и последовал за странным типом, забыв на столе ручку.