В мире, где две луны

Мерзлое дерево плохо режется, и ему приходится нажать, чтобы зарубка стала заметной. Раньше Рубака мог делать их с земли, сейчас их много, пугающе много, и ему приходится забираться на скользкие ветки. Когда-то он сдирал пальцы, боясь упасть, а теперь может залезть и с закрытыми глазами. Слишком много сменилось лун и сезонов. Он пытался считать - восемь раз по восемь и еще… Восемь раз по восемь лун, а его Лита так и не вернулась. Он ждет. Отмечает каждую проходящую ночь и каждую ночь охоты. Сначала это было легко. Но луны менялись, проходили сезоны, и каждый день, каждая ночь в пустоте и холоде прибавляла еще немного невыносимого одиночества. Может быть, его древесное гнездо так и останется пустым до самой его смерти? И его детеныши вырастут - в другом мире или в другом времени? Эльф не мог о таком думать - это слишком невыносимо. И Рубака все чаще возвращался к Пути, которым жило его племя. Он несся вперед, как положено вожаку и вождю, он первым знал, где добыча, он весь был волком в погоне, а волки не знают прошлого и будущего, для них есть только “сейчас” - и “сейчас” это погоня, ветер в ушах, запах страха и крови, напряжение в каждой мышце - и бесконечное, не-волчье уже, а его, Рубаки, счастье: “Эй, Фар! Смотри!” Он оборачивается только на секунду. Восторг разлетается на осколки. “Сейчас” разбивается о неизменность прошлого. Рядом нет Звездочета - и даже остальное племя держится позади, и никто не занимает его место возле Рубаки. Рубака застывает, пытаясь хотя бы вспомнить его ответный взгляд, но все становится еще хуже. “Фар, если ты где-то там, и если ты меня слышишь… Возвращайся скорее, без тебя охота - совсем не та”. Время идет, и Рубака все меньше чувствует себя волком, все больше сдаётся времени. Он перестает замечать изменение лун - они все одинаковые, дни одинаковые, и в каждом из них - ожидание и боль. Нет его любимого друга, нет прекрасной Литы, его спутницы, нет детенышей... Он потерял не любовь, не семью, а четыре части своей души. Может быть... может быть, завтра его сердце остановится, и он станет духом, а его бесполезное тело вернётся в снег, как и должно быть. Ветка скрипит. Он даже не вынимает клинок. Враг сейчас с легкостью мог бы его убить. "Рубака... - голос Ночной Птицы звучит тоской и любовью. - Пойдем, ты весь промерз". Он не хочет идти. Он хочет, чтобы снег занес его, но даже подумать об этом нет сил. "Пойдем", - повторяет она, обнимая его за плечи. Дротик, ее верный спутник, осторожно спускается к нему на ветку и помогает Рубаке встать. "Мы тебя не оставим", - с теплотой произносит он. Рубака верит. Они уводят его в древесное гнездо. Не в силах стоять, Рубака падает лицом в мех, а мех пахнет Птицей и Дротиком, и сколько ночей они уже провели тут... вместе. Он прикрывает глаза, чувствуя, как больно дышать и думать. Темнота и холод собственного гнезда окутывают его. "Не страдай один", - Ночная Птица опускается рядом с ним, гладит руки и плечи. Рубака сильнее зарывается лицом в мех, а в груди жжет и болит, как незажившая рваная рана. Если бы... был целитель... Рыжий Дротик подхватывает его и прижимает к себе - у него легкие руки древотворца. Он весь горячий и живой, Рубака чувствует его запах (дерево, трава, мокрая шерсть) и слышит, как бьется его сердце... и понимает, насколько сам застыл от холода. - Не страдай один, - шепотом повторяет Дротик. Рубака беспомощно замирает в его мягких обьятиях. Ночная Птица обнимает его за талию, а он гладит ее руки - у нее сильные руки охотницы, и он давно знает эти прикосновения. - Ты рано отчаялся, друг, - говорит она. - Иди сюда. Чужие руки обнимают его крепко и мягко. Рубака весь стиснут их телами, и ему кажется, что у них на троих - одна теплая кровь. Вот только кожа у него согрелась, а сердце - нет. Он отчаянно тянется вперед - поймать, почувствовать в пальцах что-нибудь, кого-нибудь живого. Он ловит длинные огненно-рыжие волосы Дротика, ловит взгляд его зеленых глаз... Почти как у Литы глаза... Он что-то бессвязно шепчет, приникает к чужому жесткому плечу, чувствуя, как сильно жжет под закрытыми веками. - О, Рубака, - Птица без слов понимает его настроение, прижимается к нему всем телом, Дротик осторожно стирает слезы со щек. Рубака плачет, плачет и понимает, что задыхается, умирает, что болит где-то в груди и в горле... и что он не может перестать. Они не произносят ни слова, только гладят его и целуют - лицо, шею, плечи - приникают, держат осторожно, а он все умирает и умирает от раздирающей боли. Когда голоса и слез не остается, он бессильно утыкается Дротику в плечо. - Все в порядке, - Птица касается губами его плеча. - Мы здесь. Рубака кивает. Только бы они были здесь, только бы чувствовать... их, а не пустоту. - Не уходите, - просит он, чувствуя себя беспомощным детенышем. - Не будем, - хором заверяют его с разных сторон. Дротик прижимает его к себе - действительно, как детеныша. - Спи, Рубака, - мягко добавляет Птица и тянется куда-то в сторону. На Рубаку и Дротика ложится тяжелая шкура. - Спи. Все будет в порядке. Лита и Звездочет обязательно вернутся. А до этого времени... мы будем с тобой.