В мире, где две луны

Жизнь начинается ночью и разгорается к утру. Еще роса не высохла на траве, а кругом уже стоит гул и суета. Этой ночью — решено! — будет охота, будет веселье, а до того можно заняться своими делами. — Интересно, — Лита с любопытством наклоняется, глядя как ловко Лунный Свет прошивает насквозь пояс. — Мне не приходилось работать с кожей. Лунный Свет застенчиво улыбается: — Твои руки — для другого. Это правда. У Литы руки целителя, тёмные умелые руки, не раз спасавшие Рубаку и его маленькое племя. Если бы не она, Рыжий Дротик и Росинка умерли в своё время от ран. Если бы не она, Менна никогда не выносила своего детёныша, а сам Рубака так и остался со сломанной лодыжкой. Он любит ее и ее руки. Солнце поднимается выше, греет кору деревьев. Рубака неохотно забирается в дупло — спать не хочется. Здесь, в Запретной роще, можно не бояться людей, не прятаться днем, но маленькое племя как и прежде таилось при свете солнца и просыпалось ночью, потому что таков был Путь — жить как жили многие поколения до этого. — Ты вернулся, — Лита касается губами его плеча, а он ловит краем глаза, краем сознания внезапный огонёк в её глазах и мыслях. — Надо уснуть до охоты, но… не хочется, — Рубака садится, запускает пальцы в мех. Вскидывает голову с усмешкой: — Может, ты усыпишь меня, целительница? Лита с грацией лесной кошки делает шаг вперёд, плавно опускается рядом. Теплыми пальцами гладит его плечи: — Ложись, — и смеётся. Глаза зелёным блестят, и Рубака не может оторваться — Высшие, какие же у неё прекрасные глаза! — и послушно ложится под ее руками, завороженный. — А теперь… — она не заканчивает фразу, от ее ладоней по телу разливается тепло, и внезапно Рубака начинает чувствовать каждую щекочущую ворсинку под спиной. Мех гладкий, теплый, немного колкий, и… Аххх! Теплые пальцы щекочут шею, поднимаются выше, изо всех сил сжимают пряди волос — и Рубака мягко подчиняется, выгибает шею, и Лита, наклонившись, целует его. Горячее дыхание опаляет кожу, он тянется рукой назад — дотронуться, погладить… Лита перехватывает его запястье, медленно ведет ладонью вниз, к плечу, и это так легко-щекотно-приятно, что Рубака начинает задыхаться. Каждое прикосновение отдается жаром внутри, настолько яркое, настолько настоящее, что кажется, будто касаются его обнаженных мыщц и костей. Он выгибается до смертельной боли в спине и снова падает на мех, едва удерживая на губах стоны. «Тебе нравится, Тэм» — он едва слышит мягкий мелодичный голос Литы. Нравится. О, конечно! Конечно! Он готов плакать от счастья, от любви, от того, что нестерпимо-сладко жжет в животе и сводит ноги. «Лита…» Из последних сил, сгорая, потянуться к чужому разуму. «Пожалуйста…» Она слышит, и гибким движением тянется вперед, невесомо касается пальцами бедер. Рубака вжимается в мех, зажмуривается до вспышек перед глазами и слышит собственный крик… О Высшие, продлите это хоть на миг! Наконец он падает, обессиленный, и ловит пересохшими губами воздух. Все тело сводит от перенапряжения. «Лита, Лита…» Она слышит? Он не успевает понять, только ловит касание у виска. И проваливается в бесконечную темноту. Лита, усталая, ложится рядом, смотрит на его безмятежное лицо, ловит пальцами светлые, почти белые волосы. «Спи, Тэм, ты ведь сам просил о сне… Спи до ночи, смелый волк, чтобы потом храбро вести стаю за добычей. Спи» И она тоже засыпает с ним.