Настя упустила момент, когда снова начала осознавать происходящее вокруг, когда к ней вернулась возможность не только видеть и слышать, но и думать. И на этот раз думать приходилось не только об учебниках и предстоящих вступительных экзаменах. И лучше бы она думала о привычных вещах, вместо того, чтобы гадать, в каком состоянии уволокли Белова и откуда у Космоса Холмогорова взялась пушка. Интуиция в лице сестры подсказывала, что Белов однозначно жив и его бычье здоровье советского, закалённого армией молодого парня сделает своё дело, и через непродолжительное время не останется и следа от этой стычки. Не верить Кате не было причин, поэтому Настя сдалась, но тут же была захвачена в плен новой озабоченностью.
— Настя, с Сашкой же всё будет нормально? — Елисеева до сих пор шла с ними, несмотря на то, что её всклокоченная нервная подружка тащила в сторону от незнакомых людей, туда, где они будут вдвоём и смогут обсудить ситуацию. Перемыть косточки, пожалеть бедного Серёжу и увериться в очередной раз, что бывшие — зло. Но Лена не хотела никуда уходить, прицепилась к давней знакомой и шла вперёд.
— Да успокойтесь, — Катя покачала светлой головой, вынула из сумки пачку сигарет, затем закурила. — Ничего с вашим Сашкой не случится… Мне больше интересно из-за чего весь сыр-бор.
Не то чтобы Катя и Настя не понимали, к кому тянутся ниточки, но хотелось услышать это от бывшей Сашиной подружки. Со слов главных свидетелей, так сказать.
— Сашка просто… — Елисеева замолчала, пытаясь подобрать необходимые слова для описания сложившийся ситуации. Попутно с этим она пыталась найти ответ, почему, встретив Настю, вцепилась в неё, как в спасательный круг и до сих пор не отпускала, идя следом. Прямых ответов не находилось, только домыслы насчёт давней общей знакомой и мирного характера Максаковой. Удивительно, даже спустя два года Лена помнила фамилию девчонки из компании Белова! Кажется, столько воды утекло с тех пор… Елисеева и правда не думала, что её сердечный друг вообще вспомнит о ней после своего дембеля, а он, оказывается, помнил, ждал встречи. Проскользнувшая мысль болью отдалась в районе груди, и вдруг стало так невыносимо тошно. Тошно от себя, от этой чёртовой жизни и от Серёжки, о котором она даже не вспомнила.
— Этот ваш Саша как выскочил из кустов, и давай к Ленке приставать! — верная подружка Елисеевой всё же решила остаться, видимо, не имея желания идти одной по ночной Москве. В большой недружной и незнакомой, но мирной на вид компании идти было куда безопаснее.
— И ты позвала на помощь? — спросила Катя, выпуская дым в противоположную сторону от сестры. Дима, идущий недалеко от девушек, тоже дымил и косо поглядывал в сторону притихнувших Оксаны и Вани. Ни один мужчина из их компании так и не вмешался в драку — Дима не желал быть причастным, Ваню не отпустила Оксана.
— Ну естественно!
— А потом что?
— А потом пришли ребята и хотели с ним поговорить… И кто-то кого-то ударил, — первый был Мухин — это подружка Елисеевой помнила отчётливо, но сказать об этом в кругу друзей Саши не решилась.
Лена всё молчала, и никто её не трогал. Настя зарылась в собственные мысли и прокручивала в голове один и тот же момент: вот Ленка подбегает к ней, дёргает за руку и кричит, вот подъезжает пламенный линкольн, завязывается неравная потасовка, Пчёла затаскивает Белого в машину, а Космос палит под ноги из пушки. Из пистолета…
Не пришлось долго гадать, откуда у него взялось оружие — Космос и Пчёла промышляли рэкетом, имели особенные связи и выполняли поручение старших из их бригады. О тонкостях этого дела Настя знала не столько от лучших московских друзей, сколько от ленинградских. Паша Хрящёв тоже работал на рынке, тоже вытрясал деньги из торгашей. Ему не было и восемнадцати, когда он свернул на рыночный путь, но выглядел куда старше своих лет. Впрочем, Космос и Пчёла до рэкета занимались фарцеванием и весьма в этом деле преуспевали. Нечего было удивляться и пистолету.
И всё-таки это был Космос, и от этого неприятно сосало под ложечкой. Но Настя стоически вытерпела водоворот нахлынувших чувств. Расслабиться ей удалось только дома, где не было шумной толпы, раскрашенной Ленки и драки.
«Не подвела тебя чуйка, космическое чудовище» — подумала Настя, вспоминая их утренний разговор.
Ноги сами привели её на пустующую кухню. Это место всегда вызывало у Насти определённые ассоциации, связанные не только с едой и семейными ужинами, но и с разговорами. Раньше, когда Настя ещё не знала холода ленинградских улиц и приезжала к бабушке только на каникулы, они все вместе лепили пельмени.
Светлана Николаевна раскатывала тесто, выделяла по куску и показывала, какой формы должны получиться мутные лепёшки и сколько начинки в них класть. Отец в это время всегда сидел рядом, и пусть делал он крайне мало — едва ли за весь вечер набирался десяток, — однако всегда норовил испачкать кого-то в муке, подразнить или рассказать историю со службы. Ох, как же он любил свои истории! Настя не знала никого, кто бы мог так увлечённо, с любовью, рассказывать о своей работе, не испытывая и толику усталости. Андрей Юрьевич мог говорить часами, начиная от нерадивых новичков и заканчивая высшими чинами, имён которых он, конечно, не называл, но давал весьма забавные клички вроде «Безухого лёлика». История шла за историей. Катю и Настю это весьма удачно отвлекало, так что они не замечали, когда пространство заполнялось пельменями.
В редкие моменты женская половина семьи собиралась на кухне и проводила время за готовкой и разговорами. Разговоры — особая душевная составляющая этой кухни. Они могли быть короткими, а могли занимать весь вечер. Настя до сих пор помнит, как просидела всю ночь напролёт, болтая с Катей на кухне и делясь своими впечатлениями от пробной реформы, затронувшей её Ленинградскую школу номер 9. Тогда казалось, что одиннадцатый класс — мука, высшее наказание несправедливых властей, хотя Катя нашла в этом возможность отсрочить взросление, возможность обдумать следующие жизненные шаги и принять взвешенное решение.
Но спустя год Настя с неудовольствием обнаружила себя всё на той же кухне, потерянной и взволнованной новыми переменами.
Возможно, она придавала слишком большое значение новой ступени своей жизни и грузила себя больше, чем того требовала ситуация. Но по-другому она просто не умела. Взращённое родителями и бабушкой чувство ответственности не давало ей покоя ровно как и совесть, грызущая изнутри за безделье.
Настя сделала себе чай, взяла вазочку со сладостями и присела на стул в углу, на отцовское место. Кухонный свет был тусклым: лампочка вот-вот могла перегореть, но в данный момент добавляла какого-то особенного очарования этому вечеру. Настя залезла с ногами на стул, положила руки на колени. Ей казалось очень увлекательным следить за тем, как густая темень летней ночи постепенно сменялась светлыми оттенками, а небо окрашивалось предрассветными красками.
К тому времени, как на кухню всплыла Катя в своей импортной зарубежной сорочке, которую ей подарил её ненаглядный молодой человек, чай совсем остыл, и пить его уже больше не хотелось.
— О чём задумалась? — Катя не хотела лезть в чужие дела, но вопрос вырвался сам собой и выдал озабоченность состоянием сестры.
Настя медленно повернула голову в сторону Кати и, протерев глаза ладонями, легко качнула головой.
— Обо всём на свете, — она не солгала — мысли были наполнены смешанной кашей всего произошедшего. Космос с пистолетом произвёл на неё огромное впечатление и всё ещё не вышел из головы, как Настя ни пыталась убеждать себя, что ничего плохого не произошло, и если б не ТТ, то так легко вытащить Белого из драки не получилось бы.
Возможно, Настя искала ему оправдание — так оно и было, — и если б она высказала свои мысли, Катя точно назвала бы это неуместной попыткой обелить образ дрянного прохвоста.
— А если конкретнее? — Катя не сдавалась, ей было интересно, чем занята голова Насти в полчетвёртого утра.
— Вспомнила прошлое, — слова почему-то дались особенно тяжело. Настя любила свою семью, уважала отца, но всё ещё таила внутри обиду на несправедливую отсылку в Ленинград в августе 84-го. Ей до сих пор казалось, что отец, не справившись с воспитанием дочери, просто избавился от проблемы нехитрым путём и сослал в ссылку, будто одного из своих солдат. Это всегда омрачало картину счастливой семьи Максаковых.
Андрей Юрьевич был упрямым человеком, и свою неправоту признавал в редких случаях, даже если прекрасно знал, что поступал неправильно. До Насти доходили слухи, что мать и дядя Юра активно пытались исправить ситуацию и отговорить полковника от радикального шага, но всё всегда заканчивалось ссорами.
А потом Настя просто смирилась и привыкла, не желая быть камнем преткновения между матерью, дядей Юрой и отцом. Первое время было тяжело, но бабушка была ласковой и заботливой, понимающей и, на удивление, весьма юркой и современной женщиной. Она никогда не ругала её за тягу к макияжу, за запоздалые возвращения и даже за сигареты. Только вспоминала свою молодость и жалела, что ей слишком много лет, чтобы развлекаться и отплясывать в доме культуры под новомодную музыку.
С бабушкой у Насти сложились особые доверительные отношения. Она безгранично уважала её и её прошлое, никогда не перебивала, когда речь заходила о военных годах в блокаде и детстве, старалась во всём помогать. За это Мария Тимофеевна была особо благодарна внучке.
— Ну, о детстве, о бабушке… — пояснила Настя, ковыряя ногтем из ниоткуда взявшуюся дырку в дереве стола.
— О Космосе, — добавила Катя, присаживаясь рядом с дымящийся кружкой крепкого чая. — Я угадала?
Сказать было нечего — Катя знала её как облупленную. И пусть между ними нередко вспыхивали ссоры, они были столь скоротечны, что в памяти не оставались.
— Угадала.
— Не накручивай себе лишнего. Ты прекрасно знаешь Космоса… Мы его прекрасно знаем, — Катя вздохнула так тяжко, что создавалось впечатление о её искреннем сожалении из-за правдивости последнего факта. — Он же не просто так рэкетом промышляет…
Настя уже обдумывала это, и возвращаться к решённой теме совсем не хотелось. Она махнула в воздухе рукой и зажмурилась, когда почувствовала жжение напряжённых глаз.
— Я знаю, я знаю… Просто это было неожиданно. Очень неожиданно, Кать. Но сейчас нормально, я свыклась даже.
— Быстро ты…
— Да, быстро.
Вина ли в том, что в Космосе Настя всегда видела защиту и опору, она не знала. Холмогоров был её личным Эверестом, большой горой, через которую даже муха не пролетит — замёрзнет на высоте заснеженных вершин. И одна мысль, куда может привести его дорога лёгких денег вызывала мурашки.
И может, она всё-таки накручивала?.. Стоило расслабиться, а лучше поспать.
— Давай в койку, а то скоро мама вернётся с дежурства…
.
Всё утро Настя честно готовилась к экзаменам. Как и в прошлый раз оккупировала кухню, разложила по столу учебники, тетрадки, несколько ручек и карандашей, и погрузилась в мир знаний. На какое-то время это даже отвлекло от собственных хаотичных мыслей, что скользили от выбора профессии до вчерашней нелицеприятной картины. Ей всё не давали покоя неприятные ощущения чего-то глобального и неизбежного. Быть может, она мастерски накрутила себя, выдумала будущее с плохим концом и всячески убегала от его мысленной прорисовки, но по итогу всё равно возвращаясь к размышлениям о худшем. Фарцевание, рэкет, свободная жизнь… Могло ли это привести к будущему простого советского гражданина? Вряд ли. Несмотря на уверенность Насти получить диплом о высшем образовании, она не видела себя работающей ни на заводе, ни в конторе. Все её планы на будущее сводились к поступлению, и лишь нечёткими мазками она рисовала далёкое семейное будущее и любимую профессию. Наивные мечты вчерашней школьницы имели место, но в это ли время?.. Восемьдесят девятый год всё ещё хранил дух партий и строгих советских установок, но если взглянуть объективно, то города начали делиться. Делиться на районы разных мужских групп, не брезгующих решать вопросы грубой силой.
Вчера ночью или, скорее, сегодня утром, Настя и Катя ещё задержались на кухне — разговорились о творящихся в Москве делах. И пришли к неутешительному выводу, что среди молодёжи множатся маргиналы, и что выбор профессии теперь не означает предопределённость профессионального будущего.
Настя откинулась на спинку стула, загнула уголок очередного учебника на нужной странице и отложила его в сторону. Её тетрадка пестрила разными определениями и датами, основными заметками, но это не помогало уйти от размышлений и сосредоточиться на деле. Ей вообще казалось, что в ближайшее время с головой окунуться в подготовку не удастся — подсказывала всё та же интуиция, что вещала о больших переменах.
Время меняется, как и страна, как и люди в ней. И сейчас Настя находила в себе желание жить не по родительским установкам, а так, как хочется ей. Отцовская диктатура, проскальзывающая в воспитании с самого детства, сказывалась не только на Насте, но и на Кате. Поэтому та давно жила так, как считала нужным. Не переходила границы, но давно отошла на самостоятельную тропу. Отец знал, что его старшая дочь встречается с фарцовщиком, но ничего не предпринимал — с Катей это было бесполезно. Эмоциональный контакт он потерял с ней достаточно давно, и пусть родительская любовь была тепла, она практически не выражалась. Таков был Андрей Юрьевич — хороший начальник, неплохой муж и отец… Ему проще было убегать от проблем. В профессиональном плане он вёл себя совсем по-другому: врага встречал всегда в лицо и боялся лишь быть ненужным государству, но в семейном плане всё обстояло иначе. Сильный и слабый одновременно.
Настя отринула мысли об отце, и руки сами собой потянулись к телефону, набрали давно заученный номер. Настя не помнила, когда в последний раз звонила Белову. С матерью его она общалась крайне редко, несмотря на хорошие отношения между ними, и часто связывалась с ним не напрямую, а через Космоса или Фила — так было удобнее.
— Здравствуйте, кто это?
— Тётя Таня, здравствуйте. А можно мне Сашу?
— Здравствуй, Настенька! А Сашка ушёл, минут двадцать назад как… А что ты хотела?
— Ничего особенного, просто прогуляться.
— Я передам ему, что ты звонила.
.
Дозвониться Максаковой удалось только до Фила, и то чудом. Валера забежал домой за деньгами и попался аккурат на звонок подруги. Они договорились встретиться возле старой школьной площадки и попрощались.
Школьная футбольная коробка использовалась зимой вместо катка — в стуженные декабрьские дни ответственные школьники под руководством трудовика или ещё какой руководящей личности заливали место водой, а потом с упоением играли в хоккей. Девочки же предпочитали кататься и воображать себя всемирными звёздами фигурного катания. Летом же здесь играли в футбол или сдавали нормативы. Всегда стояли пыль и гомон.
Это место навевало на Настю тёплые воспоминания из далёкого детства. Ей всего восемнадцать, но события десятилетней давности казались такими далёкими… Бесконечно давно было это детское искреннее счастье, вера в Деда Мороза и сказочную жизнь. Даже любимый мотив «качелей» из «Электроника» не вызывал бурной реакции, только теплоту воспоминаний с привкусом сожаления.
— Валер, а ты скучаешь по школе? — Филатова долго ждать не пришлось — он появился перед Настей высокой тенью спустя пять минут, после того как она пришла на назначенное место.
— Я-то? — Фил издал весёлый смешок и качнул головой, — Какая школа, Насть? Я из неё всё время свалить пытался, чтобы мне мозги не парили.
— Да ладно тебе, весело же было!.. Ну вспомни хоть, как вы экзамены сдавали или как с сигаретами по кустам прятались!
— Было дело, да… Кос с Пчёлой от Беломора зеленели, а сейчас по полпачки за день выдуть готовы.
Придаваться воспоминаниям было весело. Максакова не была рядом с друзьями весь учебный год, приезжала только на каникулах, но и этого ей было достаточно, чтобы помнить все забавные истории или участвовать в них. Когда дело доходило до баек, Космос никогда не затыкался. И эта черта со временем никуда не делась.
Они обошли школу и вышли в пыльные переулки. Шли куда глаза глядят и не задумывались о конечной остановке, просто гуляли и наслаждались обществом друг друга.
Фил не особо был близок с девушками. По крайней мере, дружбы с ними не водил, а серьёзные отношения намечались лишь раз в его жизни, да и те оставили после себя неприятные воспоминания провалившегося подросткового романа. Но Настя была исключением из правил. Он воспринимал её не как девушку, а как друга. Если точнее, то как сестру. Валера смотрел на Настю и видел в ней свою младшую сестру, подругу, что доверяет ему как никому другому.
— Филька, — Настя звала его так довольно часто, и Валера против ласкового прозвища не был, — я сегодня с утра ни до Космоса, ни до Пчёлы не дозвонилась. Куда они пропали?
— Та хер их знает, — говорить о произошедшем Насте не хотелось. Ей незачем было забивать голову чем попало накануне своего поступления. По крайней мере, Фил был уверен, что эта информация подруге ничем не поможет. Рассказывать про вчерашнюю драку и то, чем она может обернуться, не хотелось. Ровно так же, как и говорить, что с утра Космос поехал разговаривать со своими старшаками насчёт Белова, а Пчёла крутился за двоих на рынке. И если верить Настиным наручным часам, то совсем скоро ему надо будет с ней прощаться и идти к друзьям. Узнать, наконец, какие последствия выпадут на их несчастные головы. В том, что последствия будут, Валера не сомневался, как и в том, что Белого они одного не оставят. Какие они друзья, если бросят его одного на амбразуру?
Настя хотела завести разговор о вчерашнем, но не решалась. Она не знала, стоит ли вообще затрагивать эту тему, и как подступиться в случае чего. Ей до ужаса хотелось поделиться с Валерой собственными переживаниями и опасениями, рассказать всё как на духу. Опасаться того, что Фил расскажет об этом Космосу, не было причин — он умел хранить секреты, ему можно было довериться. Другое дело, что в ответ она имела шанс получить прямой или завуалированный совет успокоиться и не лезть в мужские дела.
А что ещё мог сказать Валера? Если с кого и требовать ответа, так это с Космоса… Он же вечная причина её головных болей.
И как же не хватает Сашки Крыловой! Вот с кем Настя могла болтать без умолку и делиться внутренними переживаниями без опаски быть непонятой, без заранее заученных ответов. А подружка, как назло, пряталась от собственных страхов за пределами Москвы. Разделила их железным занавесом разных городов Совета и на связь выходила редко. Это Максакову очень печалило.
С детства Настя не проявляла чудеса открытости, и заводить друзей ей было тяжелее, чем сверстникам. Она была дружелюбной и доброй, но редко кого подпускала к себе настолько близко. Попросту не получалось завязывать тесные дружеские отношения с другими людьми. Её верные друзья — четвёрка неугомонных мальчишек, крылатая девчонка, сестра и двое ленинградских одноклассников. Настя чуяла сердцем, что последних она лишится в течение года.
— Так значит, скоро вновь соревнования?
— Да, — мечтательно протянул Фил, улыбаясь, — только медкомиссию пройти, и всё.
Рядовое дело, но муторное.
— Переживаешь?
— Из-за чего мне переживать? Я же здоров как бык!
— Так тебе столько по маковке давали — не сосчитать!
— Ну так я и сдачи давал!
Бокс был для Валеры отдушиной, хобби и желанной работой. В спортзале он проводил достаточно много времени, готовясь к разным соревнованиям. Жизни без любимого спорта Валера представлять не хотел. Чувствовал он себя отлично даже после изнуряющих тренировок и выездных соревнований, что уж говорить об обычной жизни.
Настя на миг вспомнила, как умело вчера Филатов орудовал кулаками и без проблем справился с несколькими ребятами. Валера был мирным и дружелюбным парнем, но заступиться за друзей или дать сдачи мог без проблем.
И чувством юмора этот человек спорта был не обделён — Настя постоянно смеялась. Его шутки разительно отличались от шуток Космоса или Вити, а дружеские подколы воспринимались куда мягче, были безобиднее. Пчёлкин и Холмогоров же в этом плане границ не знали, законы им были не писаны.
Они остановились возле ларька с мороженым, Фил купил Насте стаканчик и, махнув рукой, побежал в неизвестном направлении.
Может, к ребятам, может, на свою очередную тренировку.
«День обещает быть спокойным», — так думала Настя, прогуливаясь по солнечной Москве, но возле подъезда её поджидала Ленка Елисеева. Что она тут забыла, Настя не знала, но игнорировать её присутствие не собиралась.
Ленка вскочила со скамьи сразу, как завидела знакомый силуэт.
— Насть, давай поговорим.
Вот так, требовательно и без приветствий…
