Вернуться, чтобы пойти вперёд.

      Океан, заполненный янтарным светом заходящего солнца. Побережье, обведённое полоской пляжа. Крыши домов. Зелень деревьев. Здесь всё тоже самое, к чему привыкли мои глаза за последние годы, но всё иначе. Всего несколько яхт и рыбацких лодок вместо целой флотилии больших и малых посудин под предводительством шикарных трансокеанских лайнеров с компанией пузатых, черных великанов нефтяных танкеров. Россыпь домишек на разлинованном вдоль и поперек ниточках улиц побережье тихой бухты вместо сверкающих тысячью окон небоскрёбов. И тишина вместо круглосуточного, убойного и бодрящего микса из шума моторов и хаоса голосов.       Как же я раньше любила и ненавидела этот город. Какие только бедствия моё мстительное воображение не насылало на эти улицы, когда мирозданию вздумалось убить моего отца. Цунами, землетрясения, ураганы, эпидемии, восстание зомби! Просыпаясь поутру, я только и хотела, чтобы к вечеру все распрощались с жизнью. Тогда с наступлением темноты довольная, но опустошённая и изнывающая от боли я смогла бы, наконец, сдохнуть. Я задыхалась в этой дыре, как в безводной пустыне, где воздух обжигает снаружи и изнутри. Вокруг сновали люди, но все они были призраками, пришельцами из ненавистого мира.       Потом случилось чудо. Луч света по имени Рэйчел осветил кромешную тьму и дал мне силы жить! Вместо боли одиночества моя бунтующая против всего мира душа обрела опору. Мы грезили о безумной мечте, едва не ставшей явью. Может быть, такие фантазии как раз и рождаются, чтобы рухнуть, оставив витавших в облаках дурачков и дурочек в отчаянии? Для одних такой крах станет концом пути, другие смогут дождаться настоящего рассвета и счастья, пусть даже пополам с горечью. Мне посчастливилось, я дождалась. Сто раз стёртая из памяти, двинутая на фотках всякой херни хиппи Колфилд вернулась ко мне и за неделю, стала для синеволосой, не подпускающей к себе никого хулиганки... спасением.       Она понимала меня, когда все вокруг только и делали, что орали или вздыхали, чтобы забыть меня и пойти по своим делам. Она шла за мной, когда остальные покрутили бы у виска, назвав синеволоую дуру сумасшедшей оторвой. Благодаря ей я не сошла с ума, когда нашла то, что осталось от тела Рэйчел. В конце концов, Макс спасла меня во всех смыслах. Спасла ценой разрушения того самого, тысячу раз мной казнённого города.       С тех пор прошло десять лет. Десять лет кошмары прошлого охотились за беглянкой, а я с переменным успехом пыталась забыть обо всём, чтоб не сойти с ума и оправдать надежды поверивших в меня. Вернуться в Аркадию в первую годовщину смерча я не могла, потому что только-только вдохнула полной грудью воздух Сиэтла. На вторую, третью и даже пятую годовщину под строгим взглядом совести на душе скребли кошки, но я всё равно ограничилась быстрой проверкой новостей и наглым кивком в сторону кучи навалившихся на меня дел. Когда в десятый раз настал день моего второго рождения, я поняла, что не могу больше бежать от того, что оставила за собой в тихой бухте на побережье Орегона.       Уговаривая себя решиться, я почти не спала несколько ночей: просыпалась в слезах, шла на кухню и глушила кофе, чтобы справиться со сводящим с ума ужасом. В одном из снов против меня обернулась злая мечта о зомби-апокалипсисе. Мне снилось, как я въезжаю в город и тут же подо мной и вокруг меня начинает трещать и раскалываться асфальт, потому что жаждущие мести мертвецы дождались, наконец, своего часа. В другом сне асфальт оставался целым и я свободно колесила по городу, но... С каждого тротуара, на каждом углу, со всех дворов и окон хмуро, пристально и молча смотрели то ли восставшие с того света жертвы стихии, то ли получившие сакральное знание родственники погибших.       Утром я вытряхивала этот бред из головы, но легче ни хрена не становилось. Я не верила в восставших из руин зомби. Но если я после всех лет работы над собой, в сотнях миль от давным-давно разобранных руин, превратившись в полноправную часть мегаполиса, я просыпаюсь в холодном поту от одной-единственной мысли о возвращении... Что, чёрт дери, со мной будет, когда я всё же пну свои страхи под зад и пойду в пасть личного ада?       По правде говоря, пнув себя, я должна была получить добавки от Макс. Я бы в ответ пнула её, а потом мы вместе поехали бы из Вашингтона в Орегон. Вместо этого, не дожидаясь октября, судьба зашвырнула Макс на другое полушарие, на восток Африки, где наше власти вроде как добивают остатки мирового терроризма. К картинам разрушений после стихийных бедствий моя Макс уже привыкла, а вот снимать, когда совсем рядом свистят пули и грохочет чёрт его знает какое тяжёлое оружие, под постоянным риском оказаться в плену фанатиков — это уже задача повышенной сложности! Но всё было бы в лучшем виде, если бы не звонок по Skype, прерванный какой-то чёртовой тряской, криками, стрельбой, а потом ещё взрывом! И тишина. Чёртов, грёбаный, сраный месяц тишины и дежурных заявлений босса Макс о том, что всё под контролем!       Неизвестность и бессилие убивают, но будь я проклята, в этом должен быть смысл! Смысл, о котором бесполезно гадать из Сиэтла. Поэтому я здесь, у до боли родного, облупленного, пережившего смерч билборда с приветствием на въезде в город. Приветствие? Аркадия, ты это серьёзно или издеваешься? Ладно, шучу-шучу...       Подумать только, всего лишь двенадцать лет назад я жила мечтой пронестись на своей тачке вместе с Рэйчел мимо этого приветствия, показать фак, чтобы уходящему из моей жизни городишку мало не показалось. Сейчас я прикасаюсь к подгнивающему дереву, как к кончикам пальцев без вины виноватого, подставленного из-за меня самой настоящей чертовщине родного человека, который может понять и простить, а может и отшатнуться, чтобы залепить звонкую пощёчину посмевшей вернуться нахалке.       Мне бы хватило одной занозы в подушечку пальца или под ноготь, чтобы почувствовать себя незваной гостьей, но... На пальцах не осталось ничего, кроме сухих чешуек белой и синей краски. Приласкав ещё разок взглядом буквы, из которых складывалось название города и полустёртые контуры маяка, я подняла глаза к настоящему, сверкающему бликами маяку. Кто знает, может быть разделившая со мной моё счастье и боль скамейка ещё цела? Что стало с Блэквеллом? Потрудился хоть кто-нибудь возродить «Два кита»? И кто живёт там, где жила я? Если, конечно, на расчищенном от развалин нашего дома месте не устроили, скажем, детскую площадку.       Я не знаю, что меня ждёт. В лучшем случае я пройдусь по местам детства, вынужденным расплатиться за продление моей путёвки в жизнь кровавой монетой. Потом сделаю всё, что смогу, чтобы найти могилу мамы и... прикоснувшись к навеки укрывшей её от всех ветров земле, пойму, что убеждавшие меня двигаться вперёд были правы и поэтому, жива Макс или нет, я ни за что на свете не должна сходить с пути, по которому шла все последние годы. В худшем случае я сломаюсь и побегу к маяку, к тому самому обрыву, с которого были выброшены на ветер обрывки фотографии с синей бабочкой. Спрыгнув вниз, я поставлю точку в неоправданно затянувшейся истории одной эгоистки.       Я боюсь и радуюсь. Хочу бросить машину, чтобы бегом ворваться на знакомые улицы, и в тоже время я не знаю, где взять сил на один-единственный шаг. К чёрту! Не для того я себя сюда за шиворот притащила, чтобы столбом стоять.