Комната в твоей голове

Ханна смотрит на здание отеля, комкая записку, написанную её собственной рукой на обратной стороне списка имён. Что она станет делать, если ничего не выйдет? Впишет туда имя Криса, посвятит ему запись номер тринадцать и заставит Тони проследить, чтобы она отправилась – кому? Тому, кого, если верить сну, уже не будет в живых в случае её неудачи? Или тому, кому, если сну не верить, никакая опасность не грозит? Тому, кого её жизнь вообще никак не касается? Какая нелепая мысль. В случае неудачи она сотрёт эту запись, и, если останутся силы, попробует поговорить со школьным консультантом. Если же сил, что вероятнее, не останется, что ж, в действие вступит первоначальный план с двенадцатью записями и ожидаемым финалом. Ханна тяжело и прерывисто вздыхает, всё ещё не в силах оторвать взгляда от здания. Над мраморно-белыми стенами высится стеклянное сооружение, отражающее глубокую синеву неба, а на фасаде расположена круглая эмблема с изображением головы льва. «Я сама как Трусливый Лев, - вдруг отстранённо думает девушка. – Как Трусливый Лев, который пришёл сюда за храбростью». Она снова включает диктофон, и поправляет микрофон в своём рюкзаке так, чтобы он был снаружи, но оставался накрытым матерчатой крышкой. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь решил, будто она репортёр, вооружённый старинной техникой и невиданной наглостью. - Вот и всё, - выдыхает она, поворачивая голову к микрофону, и делая шаг вперёд. – Я на месте, но совершенно не представляю, что собираюсь делать. Так что, сейчас я просто зайду в здание, и буду надеяться, что… Она не заканчивает фразу, потому что и сама не знает, на что ей надеяться. Всё словно в тумане, мысли в голове спутались и улетучились, оставив только странную лёгкость, и кажется, что земля вот-вот уйдёт из-под ног. Решительным шагом, не давая себе опомниться, Ханна заходит внутрь, и просто идёт вперёд, мимоходом отмечая, что никто даже думает её останавливать. В поисках лифтов она окидывает испуганным взглядом светлое и просторное помещение без единого намёка на вычурность, и почти тут же встречается глазами с молодой симпатичной женщиной за стойкой ресепшена. Женщина улыбается, и кивком показывает девушке, чтобы та проследовала к ней. - Здравствуйте, - пытается улыбнуться в ответ Ханна, ступая на мягкий серый ковёр с логотипом отеля. - Вы к кому-то? Время словно замедляется. Кажется, целую вечность Ханна смотрит на женщину за стойкой, на её безупречно уложенные тёмные волосы до плеч, на белый ворот рубашки, оттеняющий смуглую кожу, на её – пока ещё – дружелюбную улыбку. На стене, за её спиной играют, словно переливаясь один в другой, неясные узоры, напоминающие рисунки на минералах в разрезе – жёлтые, оранжевые и голубые размытые линии… - Да, - отвечает девушка, и сама удивляется тому, что заговорила. Время возвращается к привычному ходу, и Ханна дрожащими пальцами разворачивает записку, которую так и комкала в руках. – Я к мистеру Корнеллу, он должен быть в номере… 1136. Женщина смотрит на неё вопросительно, а затем недоверчиво заглядывает в зачем-то протянутую ей записку. Что ж, номер сходится, но мало ли откуда он у неё. - Простите, могу я спросить, кем вы ему приходитесь? - Я его дочь, - выпаливает Ханна, и снова себе удивляется. Нет, сейчас её точно попросят уйти. Зачем она так сказала, она ведь даже не знает, есть ли у него дочь. И почему она вечно такая… - Дочь? – переспрашивает женщина, пристально вглядываясь в её лицо. - Старшая, - мигом отзывается Ханна, снова мысленно выругавшись: да что же она творит? Женщина заглядывает ей прямо в глаза, словно пытаясь прочесть её мысли. Интересно, этому учат работников ресепшена? Девушка почти физически ощущает, как та впивается своим цепким, оценивающим взглядом в её лицо, глаза, волосы… и, кажется, едва заметно кивает. Молодая женщина по имени Кайла тем временем думает о том, что эта, явно чем-то взволнованная и испуганная девочка на оголтелую фанатку уж точно не тянет. Во-первых, возраст. В этом возрасте они слушают в основном Ариану Гранде и Эда Ширана, хотя, конечно, чем чёрт не шутит. Но, во-вторых, её взгляд. Он кажется встревоженным, при том, встревоженным всерьёз. Это не тот вполне приятный, хотя и горячечный мандраж, граничащий с откровенным напором, с каким разномастные фанатки прорываются в отель к знаменитостям. Нет, всё другое. Кажется, будто девочка чего-то боится, сильно спешит и готова вот-вот разрыдаться. А вот на дочь, думает Кайла, она походит вполне. Конечно, в полной мере доверять ей было бы глупо, но если на секунду представить, что у неё что-то случилось, и она мчалась за помощью к отцу, который почти всё время в разъездах, то… да, это выглядело бы именно так. Придирчивым взглядом она окидывает волнистые каштановые волосы девочки, ещё раз заглядывает в её светло-зелёные глаза, и едва сдерживается, чтобы не кивнуть. - У вас есть с собой документ, подтверждающий личность? – спрашивает она, впрочем, только для отчистки совести. И в этот момент девочка смотрит на неё так, будто вся её жизнь зависит от того, чтобы ей поверили. Она отрицательно качает головой, бормоча что-то вроде: «… я так торопилась!», и кажется, уже собираясь сделать шаг назад, но Кайла кивает ей в этот раз вполне отчётливо, а затем легко улыбается, и называет нужный этаж. В конце концов, она редко ошибается в людях. И сейчас никакого дурного предчувствия у неё нет. *** Времени до полуночи почти не остаётся. Дурное предчувствие, тяжёлое, холодное и тёмное, заполняет грудную клетку Ханны, буквально мешая ей дышать. Она не хочет думать о том, что, возможно, уже опоздала. Ей хочется бежать, но ноги словно налились свинцом. Зайдя в лифт, она смотрит на своё отражение в зеркале, пытаясь отдышаться и придать хоть каплю уверенности собственному перепуганному взгляду. Хорошо, что она здесь одна, иначе кто-нибудь бы точно услышал, как громко стучит её сердце. Но главное, увидел бы, как она находит в рюкзаке, пачку лезвий, неловко распаковывает, и достаёт одно из них. Плана всё ещё нет, и ей не просто страшно, – она в ужасе, но каким-то образом, она всё же, видит дорогу на шаг вперёд. Ханна прячет открытую пачку в рюкзак, снова поправляет микрофон, в этот раз, запрятав его поглубже, и осторожно дотрагивается до острого края лезвия, словно желая убедиться, что такая маленькая вещь, и правда, способно нанести непоправимый вред. Но сейчас оно нужно ей не для этого. Нет, это будет её последний аргумент. Она попробует превратить свою слабость в силу, и если не выйдет… Дверь лифта открывается, и Ханна, на секунду зажмурившись, выходит. Плохое предчувствие только усиливается, когда она ступает на цветной полосатый ковёр в пустом коридоре. Однако, пройдя всего несколько шагов, девушка понимает, что кроме неё здесь есть ещё один человек. Крепкий мужчина с очень коротко остриженными волосами стоит рядом с одной из дверей, пытаясь открыть её, но она, очевидно, не поддаётся. Подойдя чуть ближе, Ханна может рассмотреть номер, указанный на висящей у двери табличке, состоящей из двух половинок. Серая половинка – 11, белая – 36. - Он не открывает? – дрожащим голосом спрашивает девушка, пряча лезвие в правой ладони, отведённой за спину, видя, что мужчина уже собирается уходить. - А вы…? – он не заканчивает фразу, словно ожидая, что она представится или как-то объяснит, почему вообще задаёт здесь вопросы. По его взгляду трудно понять, рассержен он, напряжён или же просто сосредоточен. Ханна отмечает, что тон его довольно резок, хотя и не груб. Скорее всего, это либо охранник отеля, либо личный телохранитель. Судя по отсутствию формы – скорее второй. И раз он пытался открыть дверь, наверное, что-то уже случилось, а значит, времени на раздумья нет. И она говорит, не раздумывая: - Я была здесь рядом, и услышала… не важно. Вы должны открыть дверь, там что-то не так! - Я попрошу вас уйти, - твёрдо отвечает мужчина. - Я не уйду, пока вы не откроете дверь, и не проверите, всё ли… - Мисс, - голос мужчины звучит теперь почти угрожающе, - Я вынужден просить вас уйти, и повторять я не стану. - Нет. Не вполне сознавая, что делает, Ханна отступает на шаг, чтобы он не смог, в случае чего, перехватить её руку, и быстрым движением заносит правую ладонь с зажатым в ней лезвием над своим левым запястьем. В её мыслях стремительно проносятся эпизоды из школьной жизни, которая кажется сейчас неправдоподобно далёкой. Она почти слышит, как её обвиняют в том, что все трагедии она делает своими личными, что всё сводит к себе. Но разве сейчас это важно? Пусть она выглядит как нестабильная, поехавшая истеричка, если только это поможет. Другого выхода она не видит. - Вы должны открыть дверь, - повторяет она. – Или выбить её, если нужно. Иначе я залью кровью весь коридор, и у вас будут неприятности. - Успокойтесь, - в этот раз подчёркнуто примирительно просит её мужчина, вытянув руку вперёд, словно желая преградить Ханне дорогу. – Если что-то не так, я попрошу охрану отеля сломать дверь, а вы сейчас просто… - Вы не понимаете! – девушка сама не замечает, как повышает голос. – Нет времени кого-то просить! Он собирается сделать что-то ужасное, а вы просто стоите. Мужчина раздражённо качает головой, делая очередную попытку открыть дверь своим ключом, но та снова не поддаётся. - Закрыто на щеколду изнутри, - коротко бросает он, а затем настойчиво стучит, - Сэр, - обращается он к человеку за дверью, - с вами всё в порядке? - Да не в порядки с ним ничего! – срывается на крик Ханна. Теперь, когда все до единого знаки из её сна совпали с реальностью, она больше не сомневается в том, что совпадёт и последний. – Скажите… просто скажите, что он меня не знает, но если сейчас же не откроет дверь, я перережу себе… - Сэр, рядом со мной стоит девушка, говорит, вас не знает, но грозит вскрыть себе вены, если вы не откроете. У неё в руке лезвие, но она говорит, что проблемы у вас. К тому же, несколько минут назад звонила ваша жена, и просила проверить… За дверью – ни звука. Ханна безо всяких эмоций понимает, что приехала слишком поздно. Всё было зря. Она прожила ещё один день, снова не сделав этот мир даже капельку лучше, и, вместо этого, принеся в него новую боль, потому что даже машину вести не смогла аккуратно. - Всё будет в порядке, мисс, - говорит ей мужчина. – Я выбью дверь, если это понадобиться, но вам придётся уйти. Иначе я вызову охрану отеля или полицию, и у вас будут серьёзные неприятности. - А похоже, что у меня их нет? – тяжело усмехается Ханна, демонстрируя лезвие и руку с задранным вверх рукавом футболки. – А его вы не от меня должны были защищать, а от него самого. - Вы что-то слышали? – с сомнением спрашивает мужчина. Что-то в голосе девушки вдруг подсказывает ему, что она не лжёт. Она не может ответить ничего, что прозвучало бы достаточно правдоподобно. Но это теперь и не важно. Она уже собирается уходить, но в этот момент раздаётся лёгкий щелчок, и охранник с явным облегчением переводит дыхание. Дверь открывается. На пороге стоит мужчина в потёртых джинсах и мятой серой футболке, с растёпанными волнистыми волосами до плеч и совершенно потерянным, непонимающим взглядом. Он смотрит на Ханну так, словно пытается что-то понять или вспомнить, его рассеянный взгляд скользит по лезвию в её руке. В полном замешательстве Ханна делает шаг навстречу, не замечая того, что охранник всё ещё преграждает ей путь. Человек за порогом номера, несомненно, именно тот, к кому она спешила и уже думала, что не успела. Утром, когда она искала совпадения с Дейтройтом в поисковике, она лишь мельком взглянула на его фото, но, безо всяких сомнений, это именно его она видела тогда, в полудрёме с резиновой лентой вокруг шеи, со струйкой крови у рта. Ей кажется, что стоит переступить порог номера, как её ботинки тут же облепят гномы в красных колпаках. Ханна хочет спросить, можно ли ей войти, но не может выдавить из себя ни слова, и лишь вопросительно смотрит на Криса, делая ещё один крошечный шаг к двери. Проходит несколько тягостных секунд, прежде, чем он неуверенно кивает и отступает в сторону, немного пошатываясь. - Мисс, вы должны оставить оружие, - говорит ей охранник. - Отдайте мне лезвие, - спокойно уточняет он, видя её полное замешательство. Но она лишь крепче сжимает его в руке, не замечая, как на её пальце остаётся глубокий порез. Она хочет пообещать, что ничего плохого не сделает, что выбросит лезвие, как только убедится, что Крис не собирается себе навередить, но в горле у неё пересохло, и она молчит. - Я вас пропущу, - словно прочтя её мысли, уверяет охранник. – Пропущу, если вы прямо сейчас бросите лезвие на пол. Иначе я буду вынужден вызвать полицию или применить силу. И Ханна разжимает ладонь, выпускает лезвие, глядя на охранника со смесью надеджы и благодарности. На ватных, негнущихся ногах она переступает порог номера, и, неглядя, закрывает за собой дверь, оставив её незапертой. Какое-то время она просто смотрит на мужчину, так и стоящего напротив неё. Она чувствует странную отрешённость, будто всё это происходит не с ней, вскользь отмечая, но не фиксируя в памяти, что лицо его покрыто тонкой сеткой морщин и усталости, как зеркало – пылью. Кажется, стоит стереть эту пыль, и увидишь своё отражение. Что делать дальше, она просто не знает. Она на месте. Он здесь, и он жив. Но облегчения, отчего-то, не наступает. - Мистер Корнелл, - полувопросительно произносит Ханна, – Кажется, я знаю, что вы собираетесь сделать. Не знаю, какие у вас причины, но... я вас понимаю. - Всё в поядке, сэр? – раздаётся голос охранника из-за двери. – Мне стоит позвать охрану? Ханна качает головой в беззвучном “не надо”, чувствуя, как по её щеке стекает слеза. - Не надо, - кажется, целую вечность спуся отзывается Крис. – Всё... всё нормально. Это первые слова, которые слышит от него девушка, и вдруг окончательно понимает: он не просто чувствует себя плохо, он не в себе. Язык у него заплетается, как у пьяного, вот только запаха алкоголя здесь и в помине нет. - Вы что-то приянли, - говорит она, и это скорее утверждение, чем вопрос. - Я просто очень устал, - с трудом отвечает Крис, не вполне сознавая, с кем говорит. – Просто очень устал. Гудящая тишина заполняет комнату, кажется, очень долго. Ханна боится пошевелиться, чтобы ничего испортить и не спугнуть. - Кто ты? – вдруг, словно очнувшись, спрашивает он. - Никто, наверное, - быстро отвечает девушка. - Как ты здесь оказалась? - Но вы же только что сами… не важно. Я приехала, чтобы вы не сделали… чтобы вы не… И почему ей так сложно найти слова, когда она просто обязана хоть что-нибудь объяснить? Пожалуй, она и сама точно не знает, зачем приехала. Чтобы помешать ему совершить ошибку? Или чтобы он помешал совершить ошибку ей? - Уходи, - устало произносит мужчина. И всё рушится. Она не смогла найти нужных слов, упустила возможность. Ханна медленно отступает назад, чувствуя, как внутри снова разрастается безликая пустота, абсолютное ничто. Она не справилась. И вдруг взгляд её падает на открытую сумку в спальне за распахнутой дверью. Вещи вокруг разбросаны, а поверх сумки лежит красная эластичная лента, похожая на ту, из её видений, когда он был уже... - Нет! - неожиданно для самой себя выпаливает Ханна, так и не закончив до конца свою мысль, и старательно отгоняя образ мужчины с красной лентой, затянутой на горле. И тут же в её сознании появляется другой образ. Та самая вечеринка в доме у Джессики. Тёмная комната, где она кричит Клэю, чтобы тот оставил её в покое и уходил. И он уходит. Уходит, явно чувствуя, что с ней что-то не так. Если бы он не послушал её и остался, она бы была спасена. Сразу. Бесповоротно. Но он ушёл, и этого уже не вернёшь. Затем в памяти всплывает всё та же комната, и образ Джессики, беззащитной перед Брайсом Уокером с его неконтролируемыми первобытными инстинктами. Тогда её буквально парализовало, и она не сумела её защитить. А после… после была авария с дорожным знаком, из-за которой погиб Джефф – косвенно и по её вине. И, в довершении всего, Ханна помнит и никогда не забудет, как не смогла защитить и себя от Брайса, на той, другой вечеринке, в джакузи. И сейчас все они, включая её саму, каким-то образом сливаются в другого человека, которого ещё можно спасти, которому можно помочь. Она не повторит ошибку Клэя, послушавшего её «уходи». Она не станет повторять своих же ошибок. Она останется, даже если он попытается вытолкать её за дверь и позовёт охрану. - Никуда я не уйду! – повторяет Ханна, и её голос дрожит, но в этот раз не от растерянности и страха, а от злости. Она зла на себя и на мужчину, что стоит перед ней. На тех, кто меньше всего виноват, но от кого сейчас, действительно, что-то зависит. – До сегодняшней ночи я вообще ничего о тебе не слышала, кроме полутора песен, но задержалась… отложила всё на целый долбанный день ради тебя. Я даже не была уверена, что ты будешь здесь. Да, чёрт, побери, я не была уверена, что ты вообще существуешь! Но теперь я вижу, что всё точно так же, как было во сне, даже этот… что это, эспандер? У Ханны кружится голова от переизбытка кислорода. Она забывает про формальность и вежливость, и, наверное, впервые в жизни просто говорит всё, что думает, не заботясь о том, как это могут истолковать. Она не может остановиться, и это её пугает. Слова буквально толкают друг друга, вырываясь наружу прежде, чем она успевает обдумать их смысл. Но когда она упоминает о сне, то невольно отмечает, как что-то неуловимо меняется во взгляде Криса. - Ты что-то принял, – говорит Ханна, стараясь успокоиться, и не замечая, как к ней приходит что-то вроде решения. – Давай ты просто… просто пойдёшь сейчас в ванную комнату и сунешь два пальца в рот, чтобы прочистить желудок. Однако мужчина не двигается с места. Если бы он был в ясном сознании, то наверняка сделал бы хоть что-нибудь. Скорее всего, выгнал бы назойливую школьницу, но даже это было бы лучше бездействия. Однако Ханна чувствует, что стоит ей уйти, и он вернётся к своей затее. Она узнаёт этот взгляд. Ей хочется отхлестать его по щекам, чтобы он пришёл в себя, но она лишь сжимает ладонь, всё ещё не замечая глубокого пореза. - Зачем ты здесь? - спрашивает Крис. Он говорит почти неразборчиво, так что Ханна читает вопрос в основном по губам. Что же он такое принял? Успокоительное? Пачку успокоительного? - Говорю же я, сон, - выдыхает Ханна, чувствуя, что сейчас лучше всего говорить правду. - Мне приснилось, что ты будешь здесь. Вернее, приснилось только место, время и имя, а потом… потом я увидела тебя мёртвым, с вот этой штукой. Она указывает на сумку за дверью спальни, и с её пальцев на пол струйкой стекает кровь. - Ты поранилась, - говорит Крис, и снова Ханна улавливает суть скорее по жесту и взгляду. Стоит только обратить на это внимание, и острая боль моментально пронзает её руку до самого локтя. Ханна вздрагивает, лямка рюкзака сползает с её плеча, и он падает на пол. Она тут же опускается на корточки, чтобы его поднять, но вместо этого, закрывает лицо руками и плачет. Нет, она больше не может, у неё нет сил! Она впервые проделала такой путь за рулём, она сбила собаку, соврала на ресепшене, закатила истерику у номера, и ей больно. Ей больно! Проходит некоторое время, прежде чем кто-то тяжело кладёт ей на плечо слегка дрожащую руку. Первый импульс – крикнуть: «Не трогай меня!», бросить всё, убежать и уехать, чтобы больше уже никогда не видеть себя такой. Не умеющей нормально общаться и постоять за себя без истерик и срывов, не умеющей ни принять, ни предложить помощь. Но она этого не делает. - Иди в ванную комнату, - севшим голосом повторяет девушка, поднимая на Криса заплаканные глаза. – Пожалуйста. И он её слушает. Слушает просьбу, а не истеричный приказ. И Ханна чувствует, как напряжение постепенно её отпускает, разжимая тиски на висках и разливаясь слабостью в теле. Она наблюдает, как Крис нетвёрдым шагом проходит через основную комнату и открывает дверь в ванную. Она не уверена, что там он может быть в безопасности от самого себя, но собирается хотя бы убрать подальше этот чёртов эспандер. Однако, остановившись у кровати в спальне рядом с разобранной сумкой, Ханна не может заставить себя даже дотронуться до этой красной эластичной ленты. Словно перед ней чудовище из детских кошмаров, горящие красным глаза под кроватью, серый волк в чаще леса, змея, готовая ужалить. Гномы в остроконечных красных колпаках, которые вот-вот набросятся, чтобы разорвать её на части. Из ванной доносится шум воды, перекрывающий все прочие звуки. Ханна быстро и небрежно забрасывает сумку вещами, раскиданными по кровати, садится на край и закрывает глаза. Шум воды успокаивает и почти усыпляет. Где-то в рюкзаке щёлкает кнопка диктофона, сообщая о том, что плёнка в кассете закончилась. Несмотря на пульсирующую боль в руке, Ханна чувствует, как в её груди медленно ослабевает сжатая до предела пружина. *** Когда стук в дверь его номера становится настойчивее, и шум в коридоре нарастает, он почти может разобрать зовущие его голоса. Первый, мужской, несомненно, принадлежит его телохранителю, а второй, незнакомый - женский? Девичий? Он не может разобрать слов, но то ли по интонации, то ли чисто интуитивно понимает, что за дверью ребёнок, которому нужна помощь. Конечно, голос не детский, скорее юный, но сейчас в его мыслях всё путается, и кажется, что этот голос звучит почти на той же частоте, что детский плач среди ночи, или крик о помощи ребёнка постарше, – существенной разницы для него сейчас нет. Он видит в этом продолжение кошмара, и хочет проснуться. Но голоса за дверью всё звучат и звучат, не давая сделать то, что сейчас кажется ему единственно правильным и логичным. Двигаясь, как в тумане и не до конца сознавая собственных действий, он, всё же, идёт на голоса, откладывая момент избавления от непереносимой усталости и съедающей изнутри пустоты. И видит перед своей дверью девочку, в чьём взгляде скорее угадывает, чем распознаёт смесь растерянности, надежды и ужаса. Он не слышит, что она говорит, но, пытаясь сфокусировать взгляд, видит что-то острое в её руке. Телохранитель о чём-то спрашивает, а девочка, кажется, молча просит, чтобы её впустили. Всё выглядит размытым, далёким и нереальным. Девочка роняет предмет, блеснувший металлом в разноцветном ковре коридора, заходит внутрь, и долго смотрит ему в глаза. Крис не задумывается об этом, но знает, видит, что она не проследила его с концерта, что ей не нужен его автограф или что-то ещё. Она совсем ребёнок, у неё чуть пухлые щёки и нетвёрдый голос, не выдающих фальшивых нот. Он не до конца понимает, что она говорит, но, что бы это ни было, она не врёт. Единственное, что выхватывает вспышка в его сознании, как сполох молнии высвечивает фрагмент картины из темноты – это фраза о сне. Это кажется ему смутно знакомым и важным. Он знает, какими правдоподобными могут быть сны, какое впечатление они оставляют на долгие дни, а иногда и годы, верит в метафоричность и скрытый смысл. Девочка говорит, что-то о том, что видела его во сне мёртвым и, кажется, постепенно теряет надежду. Он замечает кровь на её руке, хочет метнуться и помочь обработать рану, или хотя бы протянуть бумажный платок, но не может двинуться с места, словно что-то его парализует. А потом она уже совсем по-детски садится на корточки и плачет так горько, что его рука сама опускается ей на плечо. Что она говорит? Он должен быть в ясном сознании, чтобы понять её, иначе не сможет ей помочь. И он прикладывает все усилия, чтобы понять её слова и выполнить её просьбу. *** Ханна не знает, сколько проходит времени, прежде чем возвращается Крис. Она не слышит его шагов, и поднимает на него взгляд только когда чувствует, что кто-то садится с ней рядом. Его мокрые волосы небрежно стянуты резинкой, глаза покраснели, но всё ещё растерянный взгляд теперь кажется более осмысленным. Когда он протягивает ей полотенце, смоченное холодной водой, Ханна чувствует запах химической мятной отдушки. Она прикладывает полотенце к порезу на пальце, и смотрит, как кровь впитывается в мягкое белое волокно ткани, медленно растекаясь по ней, как акварельная краска. В этот момент её собственные руки больше не кажутся ей чужими. Ногти, покрытые синим лаком, тонкое серебряное кольцо на среднем пальце и тонкий глубокий порез на безымянном – всё это реально, буквально до боли. Ханна заматывает полотенцем руку, чуть наклоняется к Крису, и жалобно утыкается лбом в его плечо. Слёзы вперемешку с угольно черной тушью оставляют размытые пятна на его футболке. После секундной заминки он успокаивающим, хоть и нетвёрдым жестом, проводит рукой по её волосам. И Ханна чувствует, как с каждым всхлипом, с каждой едкой чёрной слезинкой, её покидает мрак, копившийся в ней несколько долгих недель. Наверное, именно тогда к ней и приходит понимание, которое она вряд ли смогла бы оформить в слова. Теперь она знает, зачем проделала этот путь. Все это время ей нужен был кто-то взрослый, кто сможет её понять. Этим человеком мог стать её отец, но он никогда не уделял ей достаточно внимания, да и довериться ему казалось сравнимым с новой пыткой. Нет, это должен был быть кто-то со стороны, извне. Именно поэтому первым её порывом и было пойти к школьному психологу, мистеру Портеру. Но его равнодушие казалось предсказуемым, и ему не грозила беда. Нет, он никогда бы не смог понять её. И тогда она решила поверить сну, хоть это и выглядело безумием. Она оттолкнула спасательную шлюпку, но ухватилась за соломинку. Если где-то, куда можно доехать меньше, чем за день, и правда был взрослый, который переживает то же, что и она, Ханна должна была хотя бы попытаться его найти. Чтобы остановить его. Чтобы он остановил её. Ей хочется, чтобы кто-то сказал ей, что всё будет хорошо. Не обязательно словами, слов и так в последнее время было сказано слишком много. Поэтому ей достаточно просто плакать, прижавшись к чужому плечу, чувствуя, как бьётся чужое сердце. Бьётся, ей хочется верить, отчасти благодаря ней. Но вскоре слёзы заканчиваются, и Ханна, неловко отстраняясь, вытирает потёкшую тушь рукой, обмотанной полотенцем. - Всё будет хорошо? – тихо спрашивает она. – С тобой. Крис что-то отвечает, наверное, утвердительно, но на неё вдруг накатывает такая усталость, что смысл ускользает. Эта усталость граничит с опустошением, но в этот раз опустошение кажется почти приятным и правильным. В нём есть смысл. Всё, что происходит после, всплывает потом в её памяти какими-то отдельными фрагментами. Она помнит, как спрашивает Криса, зачем он хотел это сделать, и по его взгляду видит: он не хотел или не вполне понимал. Когда он смотрит на спортивную эластичную ленту, которую Ханна лихорадочно закидала вещами, ей кажется, что она читает в его глазах ужас. Конечно, он этого не выдаёт. Она помнит, как он на минуту выходит из номера, и что-то говорит своему охраннику, который остановился, очевидно, в соседнем. Ханна перебирается на мягкий коричневый диван справа от кровати, и, облокотившись спиной о светло-зелёную подушку, слушает обрывки их разговора. Кажется, Крис говорит, будто она дочь каких-то знакомых, что она просто перепугалась, что волноваться не о чем. Он говорит, что он принял лишнюю таблетку акти… ати… нет, она не разберёт, - и лёг спать, заперев дверь. Потом она слышит шаги и обрывки разговора по телефону, а после, кажется, Крис приносит ей пластиковую бутылку воды. Она помнит, что он почему-то просит у неё прощения. Помнит, что снова сумбурно рассказывает ему о своём сне, и немного о том, что ему предшествовало. Она говорит, что не хотела жить, и сама замечает, что произносит эту фразу в прошедшем времени, и что это даётся легко. Он отвечает ей что-то успокаивающее и правильное, пусть она и не вполне помнит, что. Он вообще ведёт себя как хороший надёжный взрослый, какого она всегда хотела бы видеть где-то в своём окружении. Ещё она помнит, как просит его выбросить чёртов красный эспандер. - Можешь швырнуть его прямо в окно, - слабо улыбаясь, произносит Ханна, к которой на миг возвращается прежнее чувство юмора. – Хотя, я всегда считала, что рок-звёзды выбрасывают из окон отелей телики, а не удавки. И, конечно, она собирается уходить. Тут и думать нечего, ей надо ехать домой. Крис спрашивает, где она живёт, и она отвечает, что если не путаться с дорогой, то это где-то девять часов езды. Конечно, он говорит, что она должна остаться, но нет, это глупость. Сейчас она чуть-чуть соберётся с силами и… Ханна проваливается в полудрёму, не разувшись и не успев принять удобную позу. Она не чувствует, как её укрывают одеялом, и не слышит, как уже в сотый раз вибрирует её телефон в рюкзаке. Завтра в ответ на все голосовые сообщения от мамы она соврёт, что оставалась ночевать у подруги, чтобы успеть подготовить школьный проект, и просто забыла предупредить. После этого, она, конечно, окажется под домашним арестом. Но одно из голосовых сообщений, которые она услышит завтра, оставлено не её матерью. «Мисс Бейкер, - говорит на нём низкий и чуть хрипловатый женский голос, - я звоню вам из ветеринарной клиники Дирборна, по поводу щенка, что вы привезли. Мы провели небольшую операцию, и уверены, что с ней всё будет в порядке. А вот по поводу её хозяина… дело в том, что этот и ещё несколько других щенков, принадлежали владельцу заправки, чья собака несколько месяцев назад ощенилась, и он собирался всех их пристроить. Спрашивал, не захотите ли вы взять щенка к себе, раз уж так вышло, что вы… Словом, перезвоните нам завтра по этому номеру». Уже засыпая, Ханна всё ещё помнит, что должна сказать Крису: ему обязательно нужно к врачу. А ещё прервать тур – он же в туре? – и отдохнуть. Мысли путаются, перетекая одна в другую. Ей нужно прервать этот тур и отдохнуть. Ей обязательно нужно к врачу, чтобы проверить, не заразил ли её Брайс чем-то таким, от чего придётся пропить недельный курс антибиотиков. Ей нужно восстановить силы, а потом… потом она вернётся в школу, и всем им ещё покажет! Она будет не одна, с ней будет Клэй, если, конечно, захочет её выслушать и понять. И с этой мыслью сон накрывает её окончательно своей тёплой молочно-белой пеленой, смывая все жуткие видения предыдущих суток, и превращая мистические артефакты в обыкновенные вещи. Вода в ванной всегда прозрачная и чистая, лезвия нужны, чтобы заточить карандаш, эластичная лента годится лишь для занятий спортом, а гномы в красных колпаках существует только на иллюстрациях в детских книжках. И, когда в эту комнату приходит рассвет, девочка спит на диване, не видя снов, а мужчина сидит без сна на кровати, напряжённо думая о чём-то, пока в голове его фоном играет припев его собственной песни.