фолианты ее слез.

В нем нет ни капли сентиментальности, но Клара Освальд точно пахла свежескошенной травой. Она была этим кисло-сладким свежим ароматом одного их тех теплых, завершающих май дней, когда типичные кантрисайдцы вытаскивали свои электрические газонокосилки из гаража и приводили в порядок свои участки перед двухэтажными серыми и ничем не примечательными домами, желая при этом друг другу доброго утра и хорошего дня. И сейчас, когда Клары Освальд больше нет, этот типичный весенний аромат свежести и мая преследует его даже в самых отдаленных уголках Вселенной, словно маленькая девушка с этими огромными карими глазами, даже после своей смерти продолжала приглядывать за ним. И Доктор мог сказать, что за один день без нее он постарел на еще один такой ничтожный и никому ненужный миллиард лет. Он видел многое: он многое терял, он рушился и снова возрождался, он проигрывал, он побеждал. Но за все эти бесконечно долгие, невероятно длинные годы ее смерть была самым большим потрясением в его такой жалкой жизни, где было место лишь горю, печали и грусти. И даже ТАРДИС, даже ТАРДИС (!), не переваривающая Клару Освальд, плакала по девушке, которая была слишком храброй, настойчивой и взбалмошной, которой он всегда будет гордиться. Доктор помнил Клару. Он помнил то, как она выглядела, и как старалась всегда защитить его, хотя казалось, что это он должен так сильно опекать ее. Он помнил, как она двигалась, и какой она была безрассудной и забавной с этим слегка вздернутым носиком и типичным английским профилем. Доктор помнил каждую деталь в ее облике. Ее волосы – сначала длинные и волнистые, затем короткие, но всегда блестящие и невероятно мягкие, когда, в самые редкие моменты их объятий, ему удавалось невзначай зарываться в них ладонью. И Клара Освальд, пахнущая свежескошенной травой, всегда оставляла после себя запах неудавшегося суфле. Но аромат этот был совсем не гари, а уюта, теплоты и любви. И в ТАРДИС до сих пор пахнет этой выпечкой, которая никогда у нее не получалась. А может этим суфле пахнут лишь его горькие воспоминания о ней. Ее звонкий голос все так же звенит в его голове, даже спустя еще один миллиард лет и он даже отвечает ему, когда задает какие-либо сложные вопросы, на которые не может найти ответ самостоятельно. И Клара Освальд была слишком живой. И он слишком ее любил, чтобы отпустить ее так просто. И он был там, стоял за ее ровной спиной, когда черный ворон растворялся в ней, и был, когда истошный крик сорвался с ее губ. Доктор всегда любил Клару. Он ревновал и злился на нее, но все так же не мог представить своей жизни без этой маленькой стройной фигурки в дверях ТАРДИС. Они совершали ошибки: глупые и серьезные, ругались и мирились, и давали друг другу кучу обещаний, что после этого путешествия точно прекратят. Но каждую среду, ровно как по расписанию, в семь вечера, синяя будка с этим характерным для нее звуком останавливалась рядом с заурядной лондонской многоэтажкой, чтобы показать Кларе Освальд что-нибудь потрясающее. И она, цокая своими небольшими каблучками, в своих этих милых платьицах бежала к нему в предвкушении будущего или прошлого. В предвкушении новой загадки, которой впоследствии стала сама. И как бы Доктор не старался, у него никогда не хватало духу вернуться назад в то прошлое, где Клара Освальд была еще жива, и еще раз увезти ее прочь от Земли, Пинка и чертового Лондона с его тайными улицами и Я. В его голове голос Клары все продолжал настойчиво говорить ему: - Беги, умник, и будь Доктором. И он бежал. Бежал от своей невозможной девчонки, что кинулась в его жизненную временную линию так храбро и отвержено. Бежал от Клары, которая кричала на него, из-за того, что он оставил ее на Луне. И он бежал от девушки, которая смотрела на него этими огромными карими глазами. Бежал от нее, которая заставляла его помнить, что он старается быть хорошим человеком, и это самое главное. И как бы Доктор не хотел вернуться вспять, память о ней не позволяла ему сделать этого. И он хотел закрыть глаза, чтобы не чувствовать как плачут его сердца, разрывая внутри него каждый атом. И он старался не обращать внимания на то, как трудно теперь дышать без нее, находить ее вещи - то очки в библиотеке рядом с недочитанной книгой, то полотенце около бассейна, то теплый плед в обсерватории, то очередное милое платьице в ванной комнате, которое уже давно высохло и ожидало лишь решения хозяйки надеть его. И не знало, что хозяйка больше никогда за ним не вернется. Клара Освальд была настолько его, что он даже не смел думать об этом. И боль от ее потери была такая, что слезы жгли его глаза, но при этом не катились по щекам. И эта злость на всех вокруг и на себя в первую очередь, сменялась диким отчаянием и тяжелой, неподъемной скорбью, обволакивающей его сердца черным туманом. И единственная вещь, которую ему нестерпимо хотелось сделать - обнять эту маленькую и хрупкую девушку еще разок на самое короткое мгновение и зарыться в ее волосы не только мощной ладонью, но и носом, вдыхая аромат суфле и свежескошенной майской травы.