Последнее КИНО Ли Мин Хо

Технически поворот пройден. Но плечо Паши сжимает стальная хватка минховского бодигарда, требующего немедленной остановки. Телохранитель почти за шкирку пересаживает лихача в салон и сам садится за руль. Неожиданно, поэтому никому не приходит в голову выразить вслух всеобщее опасение, что так они могут опоздать на поезд. Тем не менее, доезжают вовремя, без суеты сдают машину, выписываются из гостиницы, и на вокзале наконец-то происходит долгожданная встреча с корейской съемочной группой и менеджером. Всю обратную дорогу Ли Мин Хо с благостным лицом выражает в камеру восхищение прекрасными видами Санкт-Петербурга, даже демонстрирует фотографии со своего телефона. Фотографии и комментарии к ним ему по-быстрому накидал Саша, пока они все еще были относительно вменяемы. Ни звонков, ни шагов, ни звона ключей, Еле слышно часы у кровати стучат, В этом доме все давно уже спят. Только капля за каплей из крана вода, Только капля за каплей из времени дни, Ты пойдешь рубить лес, но увидишь лишь пни. Корейский менеджер глотает успокоительное. Кеша отсыпается. Паша созванивается с няней и пытается объясниться с Кирой. Кира прислала Паше фотографию чека из секс-шопа с тонким намеком о намерении применить по приезду весь этот перечень покупок непосредственно к его пухлой тушке, хотя и отнюдь не потому, что сильно соскучилась. Саша и Леша на всякий случай прочесывают просторы интернета на предмет компромата, но находят лишь редкие, случайные, совершенно тривиальные кадры своих перемещений на фоне питерских достопримечательностей. В этом мотиве есть какая-то фальшь, Но где найти тех, что услышат ее? Бодигард втихаря чему-то мечтательно улыбается (но это уже совсем другая история…). Коля проверяет неоплаченные штрафы, накидывая примерный текст о бдительности и доблести санкт-петербургской дорожной полиции. Путешествие из Петербурга в Москву проходит чинно-благородно, хоть в СМИ прямым эфиром пускай. Завтра в восемь утра начнется игра, Завтра солнце встанет в восемь утра. Крепкий утренний чай, крепкий утренний лед. Два из правил игры, а нарушишь — пропал… А мне приснилось: миром правит любовь, А мне приснилось: миром правит мечта. И над этим прекрасно горит звезда, Я проснулся и понял — беда… В Москве, конечно, началось. Режиссер, лицезрея перед собой возвращенца, эмоции по этому поводу никак не обозначивает, но съемочный процесс все же налаживается. То ли на него все-таки начальство надавило, то ли состояние главного исполнителя находит удовлетворительным. Мин Хо, хоть и не слишком хорошо понимая русскую речь, физически ощущает, что между актерами и съемочной группой отношения сложились дружеские, почти родственные. И только вокруг самого Мин Хо словно вакуум. Даже команда «Мотор!» не исправляет ситуацию. Относительное удовлетворение режиссера и коллег его актерскими потугами никак не переносится на его личность. Под работающими камерами Мин Хо испытывает гнетущее чувство пустоты и ненужности. Через некоторое время Ли Мин Хо уже не может разобрать, его это ощущения или это ощущения его героя — лишнего и неприкаянного, скользящего тенью вдоль бытия, отделенного от него глухой прозрачной стеной. В наших глазах звездная ночь, В наших глазах потерянный рай, В наших глазах закрытая дверь. Что тебе нужно? Выбирай! Все можно стерпеть: вспышки ненормального режиссера, периодически матерящего всех и вся на площадке, тыканье пальцами и смешки из-за своих непроизвольно вырывающихся «Ащщ», одинокие вечера в гостинице, частое перекраивание графиков. Все, но не эту давящую, непробиваемую стену отчуждения, от которой волнами накатывает вязкая и липкая депрессия. Я не люблю, когда мне врут, Но от правды я тоже устал, Я пытался найти приют, Говорят, что плохо искал. Результат их совместного труда Ли Мин Хо воспринимает без особой радости и гордости за проделанную работу, несмотря на то, что уже более чем в курсе относительно запредельной гениальности своего героя. Алкоголик, наркоман, безответственный, в сущности, тип. Да, творческий и сложный, неоднозначный и легендарный, но ничего из этого Ли Мин Хо не играл. Он, можно сказать, вообще не играл, а лишь присутствовал на площадке и произносил текст, изредка меняя акценты и интонации. Режиссер орет дурью, если замечает, как кореец пытается добавить эмоций и экспрессии. Солнце мое — взгляни на меня, Моя ладонь превратилась в кулак, И если есть порох — дай огня. Вот так… Мин Хо припоминает историю о доведенной до истерики Пенелопе Крус и интересуется у Паши, уместно ли ему будет от души выматериться. Паша советует ему не стесняться — режиссера это точно не оскорбит. И дело постепенно идет на лад. В общем, по итогам Мин Хо, оценивая себя на экране, приходит к выводу, что никогда он еще не работал меньше, не выглядел хуже и не выбирал столь неудачный образ (немытый кочегар и бездельник, пьяница и пофигист, грубо говоря, пустивший жизнь под откос). Там, за окном, сказка с несчастливым концом… Странная сказка… Едва ли он сможет привезти этот агрессивно-депрессивный шедевр на родину. Его соотечественники могут оказаться слишком впечатлительными, не хотелось бы потом до конца жизни сниматься в некоммерческом и андеграундном. Целый год карьеры практически развеян на российских просторах. А Мин Хо почему-то не жалко. Но невыразимо жалко расставаться с ощущением какой-то почти безграничной свободы, которой в Корее ему не видать, как своих ушей. И я попал в сеть, И мне из нее не уйти, Твой взгляд Бьет меня, словно ток. Звезды упав, Все останутся здесь, Навсегда останутся здесь… Собственно, Мин Хо не особенно верит и в то, что фильм примут в России. Но ошибается, и это обстоятельство почему-то выбивает из колеи больше всего. На премьере те же люди, которые смеялись над ним в лицо или равнодушно отворачивались на съемках, теперь лезли и все вместе и по очереди похлопать его по плечу, пожать руку, от души обнять, а то и просто расцеловать в обе щеки (фу, мерзость!), восхищаясь игрой и тонким попаданием в образ. А вокруг благодать — ни черта не видать, А вокруг красота — не видать ни черта. И все кричат: «Ура!» И все бегут вперед, И над этим всем новый день встает. Дом стоит, свет горит, Из окна видна даль. Так откуда взялась печаль? И, вроде, жив и здоров, И, вроде, жить не тужить. Так откуда взялась печаль? У Леши и Коли подозрительно покрасневшие глаза, на лице Саши неприкрытое восхищение, где-то в уголке, вдалеке от камер прячется режиссер, стыдливо комкая носовой платок. Минуту назад он с каменным лицом жал Ли Мин Хо руку чуть крепче и дольше, чем необходимо. Прикрывать его на пресс-конференции придется, видимо, Паше, бесконечно развивая и поясняя минховские высказывания и выигрывая время на переводе вопросов. После пресс-конференции их едва не сметает целая толпа, не редеющая вплоть до гостиницы. Мой дом был пуст, теперь народу там полно. В который раз мои друзья там пьют вино. Гул набирающего высоту самолета не в состоянии заглушить в голове то, что он слушал, стоя у открытого окна номера, почти до утра: И мы знаем, что так было всегда, Что Судьбою больше любим, Кто живет по законам другим И кому умирать молодым. Он не помнит слово «да» и слово «нет», Он не помнит ни чинов, ни имен. И способен дотянуться до звезд, Не считая, что это сон, И упасть, опаленным Звездой По имени Солнце…