Последнее КИНО Ли Мин Хо

Но, если верить глазам и ушам — Больше в несколько раз… Вышеупомянутым Леше и Коле понадобилось около двух часов, чтобы собраться и приехать на съемочную площадку. Никакие «пробки» не помешали. Все это время Ли Мин Хо делает пробы с разными аксессуарами и костюмами. Режиссер хмуро и молча отсматривает результаты. Ли Мин Хо начинает нервничать. Перемен! — требуют наши сердца. Перемен! — требуют наши глаза. В нашем смехе и в наших слезах, И в пульсации вен: «Перемен! Мы ждем перемен!» Собравшись с мыслями и непрерывно кланяясь, Паша объясняет уважаемому господину Ли, что не менее уважаемый господин режиссер любезно предоставляет им две недели на более подробное знакомство с русской культурой и традициями. И надеется на то, что профессионализм актера позволит ему в кратчайшие сроки проникнуться русским духом и блестяще справиться с ролью. На Пашу находит неожиданное вдохновение, и он гонит пургу, разливаясь соловьем и не скупясь на изящные обороты. Ли Мин Хо, воспитанный на еще куда более изящных восточных оборотах, уже сомневается, что этот проект вообще когда-либо состоится. Но ситуация обязывает вежливо улыбаться. Сверкая лысиной и озаряя все вокруг ослепительной улыбкой, является Леша. Точнее, Кортнев Алексей Анатольевич для салаг типа переводчика Паши и менеджера Кеши. Через полчаса прикатывается Фоменко Николай Владимирович. Режиссер пробормотал себе под нос в их адрес что-то недоброе и оставил вместо себя Лиду объясняться. А сам ушел, сильно хлопнув за собой дверью. Тетя Лида, как ее называют Алексей Анатольевич и Николай Владимирович, разъясняет претензии режиссера и отправляет обоих знакомиться к корейцу. Кортнев с Фоменко представляются, Паша переводит и поясняет: — Это люди, которые Вам помогут. Очень известные и уважаемые в России деятели искусства. Известный деятель Алексей Анатольевич по документам проходит как сопродюсер. Кем он является на самом деле — продюсером ли, сопродюсером, спонсором или кем-либо другим — неизвестно. Не вдаваться же в щекотливые подробности о том, что в России не всегда можно верить документам. Бумага, небось, не краснеет. Паше приходится довольно осторожно подбирать выражения, держа в уме эти соображения. — Может, для начала на «Квартирник Маргулиса»? — предлагает Алексей Анатольевич. — Как раз сегодня вечером съемки. — А что, можно, — кивнул Николай Владимирович. — А можно еще по цоевским местам экскурсию. — В Москве?.. — усомнился Кортнев. — Почему? В Питере. Мы ж не звери. Устроим настоящую культурную программу. Дом-музей, мемориальные таблички, стена плача с фан-артами, любимые места в городе, все дела… — Ты сейчас сам понял, что сказал? Нас просили Витю привезти, а мы кого привезем? Туриста? — Нет, ну, а ты что предлагаешь? — Слушай, мы же ведь про молодого Витю снимаем… А что, если прокатить его по молодым группам? Ну, по нормальным, в теме, разумеется. Уверен, по атмосфере они нас напоминают в те годы. Ну, знаешь, времена меняются, а люди нет, в этом смысле… Все равно он более близким к сегодняшнему дню должен смотреться, при всем стремлении к достоверности. Ты говоришь: «Пойдем в кино», А я тебя зову в кабак, конечно. Алексей Анатольевич с сомнением посмотрел на азиата: — А он у нас ласты не склеит от такого знакомства? Не похоже, чтобы пить умел. Че-то он больно на цветочек похож. Я кому потом счета отошлю за гастрит и в целом подорванное здоровье корейского национального достояния? Подросший ребенок, воспитанный жизнью за шкафом, Теперь ты видишь Солнце, возьми — это твое! Паша, чтобы ненароком не фыркнуть, переводит для Мин Хо последнее предложение, лишь чуток изменив контекст — что-то про суровые условия обычных будней русских рокеров. — А вот тому психу и отошлешь, которому все это понадобилось… — Вместе с иском и объяснительной?.. — У тебя есть знакомые молодые группы? — Так, чтобы в гости напрашиваться?.. — Я вас умоляю, да тебе только заикнуться, потом не отобьешься. — Слушай, Пушной Саша — он ведь у нас молодой, правильно? — Ну, для нас, да, — хмыкает Фоменко. — Он на «Маргулиса» одну группу подкидывал, отличные ребята. Вот с ними бы я это чудо познакомил, конечно… Все говорят, что мы в-месте… Все говорят, но немногие знают, в каком. А из наших труб идет необычный дым. Стой! Опасная зона! Работа мозга!.. — Ну, че, звоним Пушистому, значит… Пока ждут заказ и Пушного, Мин Хо балуется с телефоном, и сидящие за столом несколько раз отчетливо слышат грязное ругательство, сопровождаемое очаровательными гримасками на умильной моське корейского актера. — Че это он делает? — хохотнул Алексей Анатольевич. — А что, не видно, что русский изучает? — хмыкнул Николай Владимирович. — Ну да, самое нужное слово в шоу-бизнесе… Мин Хо попросил телефон у Паши. Паше становится интересно. И не только Паше. Алексей Анатольевич и Николай Владимирович тоже заметно оживляются. Кеша отпросился в туалет. Ссыкло. — Ссыкло, — словно прочитав Пашины мысли, озвучил Николай Владимирович. — Определенно, — поддакнул Алексей Анатольевич. — Это вы о ком так душевно? — вклинился подошедший Пушной. Одновременно с его приходом с места подскочил, наконец удовлетворивший свое неуемное любопытство, Ли Мин Хо. — А ты почему до сих пор еще тут? Такой храбрый или долго соображаешь, — успевает спросить Пашу Николай Владимирович, прежде чем Ли Мин Хо начинает что-то произносить с явно вопросительно-возмущенной интонацией. Паша переводит минховский вопрос, в котором уже ни для кого нет интриги. — Это где это он успел уже таких выражений нахвататься? — разбирает Пушного. Паша снова старательно абстрагируется от реальности, чтобы не дать волю истерике, и флегматично переводит: — Знакомьтесь, это Пушной Александр, известный музыкант и телеведущий (Пушной слегка поклонился). Господин Пушной поинтересовался, где вам пришлось услышать это неприятное выражение? Вполуха выслушав ответ, перевел для Пушного, Кортнева и Фоменко. — Вот ведь гад, — возмутился Николай Владимирович. — Негодяй, — подтвердил Алексей Анатольевич. — Сволочь редкая, — кивнул Николай Владимирович. — Гнусь просто, — подхватил Алексей Анатольевич. — На дыбу его, — предложил Николай Владимирович. — Расстрелять — и дело с концом, — посуровел Алексей Анатольевич. — Помедленнее, я записываю! — воткнулся Пушной. — Ты переводишь? — строго спросил Пашу Николай Владимирович. — Слово в слово, — подтвердил Паша. — Держи клешню, — одобрил Николай Владимирович. — Коля. — Леша, — протянул ему правую руку Алексей Анатольевич. — Александр, — тоже протянув ладонь, официально представился ему Пушной. — Павел, — представился Паша. — Саша, — поправился Пушной. — Песец, — встрял с комментарием Коля. — Паша, — поставил жирную точку в этом балагане Паша, успевший между делом пояснить для Ли Мин Хо, что все вышеназванные отзывы были о режиссере. Терять-то все равно уже нечего. «Издеваются», — думает знаменитый кореец, у которого ко всему прочему голова идет кругом от попыток понять логику русских неформальных обращений, при том, что и полные имена запомнить и выговорить задачка не из легких. Но все же почему-то успокаивается и садится на место. Что-то во всем этом есть… Щекочущее нервы и дразнящее аппетит… Все говорят, что надо кем-то мне становиться, А я хотел бы остаться собой. Мне стало трудно теперь просто разозлиться. И я иду, поглощенный толпой. — Объясните, пожалуйста, — обращается он к Паше, — о чем действительно говорил режиссер? Что его не устраивает? И почему я должен терпеть такое отношение? Я посадил дерево, я посадил дерево, Я посадил дерево, я посадил дерево. Паша набирает побольше воздуха и открывает было уже рот, но Коля вдруг стремительно приближается к нему и злобно шипит: — Если сейчас на морде этого корейца появится хоть какое-то другое выражение, кроме «здравствуйте», «приятно познакомиться» и «до свидания», а на твоей физиономии я увижу хоть проблеск здравой мысли, да вообще любой мысли, я вас обоих урою!.. — Улыбаемся и машем, — елейно мурлычет Саша. Леша радостно лыбится входящему господину, шумному, могучему и гривастому, как лев, и словно занимающему все доступное пространство. Через полминуты Мин Хо не узнает своих до сего момента раздражающе остроумных собеседников. Мужчины дружно подобрались, поглупели и поскучнели. Даже жуткие выпученные глаза странного Александра становятся невыразительными и уменьшаются в размерах. Переводчик Паша перестает походить на переодетого раздолбая и становится больше похож на унылого Иннокентия. Без пояснений переводчика Ли Мин Хо на всякий случай невольно перенимает мимику и настрой всей компании. Насколько может судить Мин Хо, разговор протекает сдержанно, чрезвычайно вежливо и подчеркнуто почтительно и светско, несмотря на видимые усилия громогласного рыжего придать беседе острый социально-политический окрас. Покажи мне людей, уверенных в завтрашнем дне, Нарисуй мне портреты погибших на этом пути. Как только господин… Джиг… сложно, короче… отходит от столика на достаточное расстояние, компания дружно выдыхает и расслабляется. — Кто это был? — не сдерживает любопытства Ли Мин Хо. — Трудно сказать… — хмыкает Паша. — Но лучше его не возбуждать, а то потом невозможно будет остановить. Поверь на слово уважаемым людям — господину Кортневу и господину Фоменко — жизненно необходимо, чтобы Никита Борисович считал нас недостойными его красноречия обывателями. Леша и Коля еще раз в подробностях объясняют ситуацию Саше. — Эту новую группу — классные ребята, кстати — ты же ведь нам нашел. Давай мы с них начнем, а там как пойдет. — Хороший план, — одобряет Саша, — но «как пойдет» я не согласен. У меня жена… дети, кажется. График опять же. Это ж, сука, опять-таки в Питер ехать. — А другого все равно нет, — ржет Коля. — И у тебя пока планов нет, я справлялся. Где наш Кеша, к слову? Он там еще и жидко обделался заодно, что ли? — Я здесь, — пискнуло «ссыкло». — Слушай сюда — мы сегодня ночью к Маргулису на съемки, а ты дуй за билетами на поезд. Плацкарт, купе, СВ? — обращается Коля к Леше. Мои друзья всегда идут по жизни маршем. И остановки только у пивных ларьков! — Ну, чтобы совсем прочувствовать, хорошо бы плацкарт, конечно… Но, думаю, два СВ — мне с тобой и Ли Мин Хо с охраной, а остальным купе. Там сориентируемся. Не бывает поездов без раздолбаев, поющих песни Цоя. — Тебе-то откуда знать, мажорище? — Коля брезгливо кривится. — На себя посмотри, буржуй недорезанный, — не остается Леша в долгу. — В общем, купе на всех остальных. — И на съемочную бригаду? — интересуется Иннокентий. — И на них, родимых. Куда ж без них? Ну, все, рассосались, — подытоживает Коля, и все дружно рассасываются. Те, кому нечего ждать, садятся в седло, Их не догнать, уже не догнать. «Не-е-ет, — думает Паша, — по-любому надо в две недели уложиться, пока Кира не приехала. Не то укоротит на голову. Скажет, что все равно ею не пользуюсь, и укоротит…»