Самое настоящее проклятие

      ...цок-цок...       У неё по лицу пробежала секундная гримаса. Может быть, Эванс хотела рассмеяться или даже, безобразно похрюкивая, захохотать? Но насилу сдержалась. Больше ничем растерянности она не выдала: не окликнула, не замедлила шаг, стремительно процокав под свечами в блестящем канделябре и портретом седой колдуньи в фиолетовом. Скрестив ноги в лодыжках, я, неподвижный, точно иллюстрация в маггловском журнале, поддерживал плечом стену. Быстро и ненавязчиво Эванс скользнула по мне глазами — ровно как по этой совершенно непримечательной каменной стене. Другими словами: как смотрят на багрового (точно в горячем помидорном супе искупался) потного префекта, который — во имя школьного порядка! — визжит, плюется и размахивает волшебной палочкой посреди толпы. Одним словом: чуть повернув голову, Эванс взглянула на меня без всякого выражения. Такое равнодушие (настолько сокрушительное, что явно показное) окончательно меня убедило: она относится ко мне предвзято и попросту дуется! Наверняка, Эванс не радовалась, что может серьёзно опоздать. Но вот засада: Кабинет Трансфигурации находился у меня спиной. И, вероятно, она чувствовала подвох... Каплю слизи, что вот-вот соскользнёт с волшебной палочки Джеймса Слизнорту, задумчиво остановившемуся под лестницей, на лысину! Когда-то Эванс, вцепившись в парапет, яростно буравила глазами эту блестящую каплю с противоположной стороны вестибюля. ...поэтому, чем ближе она ко мне подходила, тем меньше оставалось наигранной невозмутимости в её лице — сильнее проявлялось непритворное беспокойство. Она поджала губы, непроизвольно коснулась длинных волос.       — Эванс, — наконец, протянул я вполголоса, бросив делать вид, что с интересом смотрю в узкое замороженное окно. Эванс в полном молчании прошла мимо. Я, вскинувшись, растерянно проводил её взглядом. — Эванс, подожди! — отмер, торопливо, едва не споткнувшись об полу собственной мантии, обогнал её и крепко схватил за плечи. — Я хочу поговорить! Она, вынужденная задержаться, уставилась мне в грудь, как в глухую дверцу гардероба.       — Во-первых, отпусти меня, — потребовала негромко. Её плечи напряглись — попыталась вырваться.       — Считаешь меня... чудовищем, Лилз? — спросил я и криво усмехнулся, нехотя убирая руки. — Спешишь со всех ног? А ведь нам есть, что обсудить, я думаю...       — Грубо ни с того, ни с сего хватать людей, даже если хочешь просто поговорить, — резко, с неудовольствием заметила Лилз, отбросила за спину собранные в хвост волосы и слегка запрокинула голову. — Боже, как драматично, — удивлённо воскликнула она, взглянув мне в глаза. — «Считаешь меня монстром?» Ты действительно этим наслаждаешься? И где же, позволь спросить, твоя мантия с красным подбоем? Цилиндр, усы, чёрная маска? Рыжая сучка. И хотя быстрая высокомерная улыбка, которая скользнула по её губам, шла ей больше обыкновенной снисходительно-приказывающей мины: галстук-завязать-живот-втянуть-мизинец-из-ноздри-вытащить...       — Я вовсе не строю из себя злодея какой-нибудь дурацкой пьесы! — фыркнул я, чувствуя как от осознания явной несправедливости подгоревшим на палочке маршмэллоу вспыхивает лицо. — Да я... Я же серьёзно! Подавив странную улыбку, Лилз несколько секунд напряжённо всматривалась в меня, словно пыталась что-то увидеть в моих сузившихся зрачках. Предвкушение шалости, искреннюю вину или просто оранжевый блеск свечей?       — Не понимаю, почему ты меня об этом спрашиваешь, — медленно проговорила она, и уже без малейшего намёка на ехидное веселье (драккл побери, мало мне было Снейпа? Это уже слишком). Её тон казался холодным и сухим, как полотенце, забытое на спинке кровати. — Серьёзно, Блэк. С чего вдруг? Может, тебя волнуют окружающие? Может, тебе важно, кем я тебя считаю? Она не превратилась в обжигающий факел или в разъярённого взрывопотама — и я не отшатнулся... но на миг у меня отчаянно перехватило дыхание.       — Замолчи. Если не понимаешь, то закрой свой рот! Ты бы никогда так со мной не говорила, если б знала… Громкий голос чутко отразило эхо. Я прикусил губу, обрывая собственный вскрик. Тяжело выдохнул через ноздри и с усилием опустил руку и выставленный перед лицом Эванс указательный палец. Нет, неправда... Я вовсе не поступал как придурок, который, выжидающе зыркая по сторонам, рвёт волосы. Называет себя, блять, монстром в бредовой надежде, что все вокруг кинуться убеждать его в обратном! И вовсе я не наслаждался... не хвастался своей «испорченностью»! Если только чуть-чуть. В шутку. А Эванс уже думает обо мне как о конченом ублюдке? Видеть холод и отчуждение на её лице было неприятно, точно наступить босой пяткой на забытого под креслом ферзя; беззаботно откусить пол-яблока, и, уже сглатывая, вдруг заподозрить, что оно червивое. На мгновение я прикрыл глаза. Сердце горячо колотилось, с языка рвались возмущенные восклицания — десять, сто, тысяча... Однако если вывалить на Лилз сразу всё, она решит, что я сумасшедший. Не говоря уже о том, что Снейп будет в ярости. Заполыхает, как долбаный феникс. Чувствуя себя в осточертевшей ловушке, я пожал плечами и с натянутым спокойствием процедил: — Не хочу, чтобы из-за недоразумения ты в следующий раз пожалела для меня своего шарфа. И похоже было, что привёл Лилз в замешательство этими словами. Ну точно! Будто что-то не в порядке с тем, как я выгляжу. Галстук развязался? Рога выросли? Встряхнув головой, я кисло усмехнулся Лилз. Меня начинало нервировать такое пристальное «изучение» с её стороны! Не отводя пронизывающего, как холодный ветер, взгляда, Лилз неопределённо дёрнула уголком губ. А потом, кажется, немного смутилась. Я догадался, она тоже вспомнила о вечере, встрече на дороге с Озера и странном разговоре, произошедшем между «природными врагами»: ответственной старостой и злостным нарушителем правил, хулиганом, напивающимся в одиночестве… Про её сестру, про плохие способы согреться на морозе и про возможность прекратить заскорузлую, словно испачканный в масле и жире пергамент, словно носок, который не снимали, как минимум, пару недель — вражду. …неожиданном и непривычном разговоре, так что я даже не особо злился ни на превращённое в тыквенный сок огневиски, ни на Джеймса-язык-без-костей.       — В следующий раз, Блэк, одевайся теплее, и... пожалуйста, не заставляй никого беспокоиться о тебе, — после короткой паузы посоветовала Лилз очень тихо и очень серьёзно, как если бы от её слов зависело устоит школа на прежнем месте или ей суждено провалиться под землю... Сердилась, естественно — я так невежливо крикнул ей замолчать. И каких-нибудь извинений за то, что она сама первой «накинулась» на меня, как если бы я был закоренелым обитателем одиночного азкабанского люкса, я понял, ждать не стоит — ага, раскатал губу. ...скорее даже не сказала — буркнула (у старосты факультета, как известно, есть более важные дела, чем приводить в чувство подавленных однокурсников). И всё же чуть мягче, чем говорят с тем, на кого по-настоящему смертельно сердятся. Тыльной стороной ладони она потёрла кончик веснушчатого, облупленного от мороза носа, но, увидев, что я всё равно не уступаю дорогу к кабинету, прищурилась и, похоже, слегка напряглась.       — Блэк? В чём… дело? По идее, её потеплевший смущённый тон должен был поддержать меня, однако я наоборот растерялся от него. Девушка передо мной никогда не носила тяжёлых изумрудных серёг, бархатных платьев и плотных — словно запечатанные портьеры окон, что выходят аккурат на площадь маггловского города — перчаток, но...       «Если ты сейчас же подойдёшь ко мне, дорогой кузен, то обещаю, я проявлю милосердие и надеру тебе только одно ухо!» — «Боюсь, для этого тебе придётся пару раз подпрыгнуть. И, о Мерлин! Что, если ты запачкаешь своё платье?» ...мне вдруг вспомнились саркастичные закатывания глаз Дромеды. В груди что-то неловко сжалось.       — Ты неправильно меня поняла, — сказал я, когда молчать было уже странно. Мучительно соображал, как переубедить Лилз, но не выдать ничего... действительно шокирующего, — Я хочу сказать… Со Снейпом. Это не то, что ты думаешь. Я стискивал опущенные кулаки, как если бы выжимал невидимую, насквозь мокрую тряпку. Честно сказать, мне и правда было немного не по себе. Я запинался и выдавливал слова, бормотал себе под нос. Какого драккла, спрашивается? Я однозначно не собирался оправдываться, если кто-то что-то не так понял! Но, казалось, один факт, что я могу искать Северуса не только с целью пихнуть его в сугроб — одно предположение об этом заставит Эванс недоверчиво хлопать длинными тёмно-рыжими ресницами. Или прятать бегающие глаза:       «Мерлиновы подштанники, почему именно сейчас? Надо обязательно сообщить профессору МакГонагалл... И, надеюсь, в Мунго ему помогут». Но в то же время... я очень хорошо помнил восхитительное чувство лёгкости (чувство свалившейся с плеч горы), когда после почти недели недомолвок рассказал парням о своих мозгах, разбитых, словно праздничный пудинг — в поисках мелкой монетки, которую спрятали среди изюма, орехов и сушёного чернослива. Оживающие по мере рассказа воспоминания оставили неприятный осадок. Его хотелось стереть, как стирают с лица пот, залить огневиски, или ещё лучше — тёплым молоком в большом стакане. А вот облегчение от того, что больше мне скрывать нечего... Я несильно двинул кулаком по бедру, тихо бесясь на свою нерешительность. ...оказалось очень даже вдохновляющим. Конечно, я не забыл, что до того, как меня пробило на откровенность, не вполне по-товарищески съездил Джеймсу по физиономии. Но кому интересны такие мелочи? Пусть лучше воспоминание об этом вылетит из головы, как мятые салфетки!       — Сплошное недоразумение! — выпалил я, смело отбрасывая сомнения. Глаза Эванс расширились. По всей видимости, она хотела сделать шаг в сторону, затем обогнуть меня, точно дракониху, заснувшую на кладке, и прорваться-таки к кабинету МакГонагалл. Но вдруг звонко щёлкнула низким каблуком, оставшись на месте.       — Недоразумение? Неправильно поняла? — она покачала головой, поймав волосами тусклые блики, и слабым голосом повторила: — Неправильно? Боюсь представить что я, по-твоему, должна думать, если из-за этого ты заставляешь меня и себя опаздывать на Трансфигурацию. Огня в металлическом «горшке» больше нет. Со спины до неприятных мурашек тянет холодом.       — …то, о чём ты думаешь — это неправда, — говорю хрипло. Так тороплюсь сказать, словно играю в пятнашки с ужасными мыслями в этой нестриженной голове. Добавляю на резком выдохе: — клянусь... Снейп, пунцовый от злости, рассеянно обводит языком губы.       — Что я думаю? — смотрит не мигая, цедит слова сквозь зубы и стискивает волшебную палочку, точно боится превратиться в пыль, стоит ему лишь на миг ослабить пальцы. — Ты говоришь так, будто знаешь, о чём я думаю. Я нервно усмехнулся, отмахиваясь от невольного сходства, и раздражённо бросил:       — Вот не считаю, что Трансфигурация сейчас для тебя важнее…       — Важнее, чем что? — с нажимом уточнила Эванс, складывая руки на аккуратной груди, произнесла после секундной заминки, когда она с какой-то неясной мыслью разглядывала меня (а я исподволь разворачивал плечи и набирал в лёгкие побольше воздуха): — Хорошо. Ты хотел что-то сказать? Я внимательно тебя слушаю. Вид у неё при этом был одновременно надменный, недоумённый и... заинтересованный. Но не могла же она совсем не понимать к чему я веду! Ощущая как слова предвкушающей щекоткой отзываются во всём теле, я негромко, но уверенно проговорил:       — Недоразумение — это я выразился верно. Когда увидела нас там, в этой каменной дыре со скамейкой, ты... Лилз, послушай. Или сразу просто поверь. Я правда ничего не собирался ему делать. Я не... не издевался над ним. Не доставал, в том смысле, о каком ты сейчас думаешь... — на последних словах Лилз быстро вскинула лицо, открыла рот, наверное, хотела спорить. Но я опять нетерпеливо и твёрдо положил ей руки на плечи. — Да, да. Я, наверное, знаю, что ты сейчас скажешь — что люди обычно не бросаются на стекло, как психи, ты ведь это хотела сказать, Лилз? Но... что с того, если даже было похоже, что я его донимаю? Говорю тебе, это не так. Не всегда то, что кажется — то и на самом деле. Ты просто не понимаешь. Северус, он… Я растерянно ухмыльнулся и замолчал, склоняясь над медленно поднимающей брови Лилз. Её рот приоткрылся, на лбу нарисовалась тонкая горизонтальная морщинка. Как там? Недалеко уже до панических мыслей об однокурснике, перенявшем, гм, семейный недуг?       «Северус, он... не хочет, чтобы кто-то узнал, что за ним бегает парень — особенно если это бегаю я, да — настолько не хочет, что, кажется, помешался на этом!» Чудом прикусил язык. Промелькнувшая мысль выставить не себя, а Снейпа несчастным тронувшимся — одержимым нездоровой страстью бить витражи и плодить тайны — показалась мне весёлой, просто замечательной... но точно бесполезной, как словарь русалочьего языка — в пустыне. Ни говоря ничего, я прожигал Лилз глазами, которые, надеялся, были сама искренность и убедительность. Мерлинова, блять, борода, да как же ей всё объяснить?! Чушь невероятная, однако... может, действительно стоило подумать об этом заранее?