POV Андрей Жданов.
Двери кабинета отворились и я радостно поднял голову, ожидая увидеть Катеньку, но если понедельник с утра не задался, то это на целый день. — Привет, дорогой, я ужасно соскучилась, — как ни в чем не бывало заговорщически прошептала липучка. — О, привет, — я решил быть бабасиком, постараться не раздражаться самому и не раздражать самопровозглашенную невесту, поговорить с ней конструктивно, а затем при первой же возможности тихо-мирно сплавить ее из моего кабинета. — Хорошо, что ты зашла. Мы договорились насч… — Ты тоже соскучился, любимый? Да? — хамски перебила меня Кира. Бля, ну и как тут можно не раздражаться? Но я был на высоте, я спрятал начинающееся раздражение за своей самой сладкой и обворожительной улыбкой. — Нет, милая, скучать мне некогда, работы полно. И не только у меня, у тебя, кстати, тоже. Двадцать седьмого у нас показ… Тут я запнулся. Черт побери, я не знал, стоит ли говорить этой щуке, что Сашка принимает самое активное участие в наших планах или пусть думает, что мы с ним по-прежнему враги и тогда ему легче будет работать в «стане противника». Стало безумно горько, что Павел Олегович Жданов, один из создателей «Zimaletto», бывший президент этой компании и по совместительству мой отец и дочь второго соучредителя, начальник отдела продаж Кира Юрьевна Воропаева — это «стан противника». На всякий случай я решил не «сдавать с потрохами» нашего «шпиона», по крайней мере пока не переговорю с ним. — Двадцать седьмого у нас показ, Кирочка. Знаешь где? — Где? — В Демонстрационном выставочном зале ГУМа, представляешь? — Представляю, — задумчиво сказала Воропаева. — А зачем? Это же безумно дорого! Так зачем ты пытаешься латать дыру в боковине лодки без днища? Она все равно пойдет ко дну. — что-то было не так. Что-то во взгляде и в поведении Киры было не таким, как всегда. Куда-то подевалась восторженная девочка-дурочка, самопровозглашающая себя моей невестой и не понимающая, почему весь мир не желает плясать под ее дудочку, ведь она же так замечательно играет, эдакий милый резвящийся котенок тоже улетучился, и даже ревнивая истеричка куда-то исчезла, а на их месте появилась умная, взрослая, проницательная, жадная щука! Хотя… куда там щука, не щука — акула. Как будто на один миг с ее лица спала маска и очень быстро возвратилась на место. — Тогда может тебе сойти на берег и не тонуть? — Что ты имеешь ввиду? — девочка-дурочка прочно укрепила маску на лице. — Я предлагаю тебе уволиться и не идти на дно вместе с «Zimaletto»? — Андрюшенька, я все равно останусь в этой лодке, я же акционер! — и столько недоумения на лице, мол как же ты не понимаешь? Ну, дурочка дурочкой. Я мог бы побиться о заклад, что услышу то, что услышал: — Как я могу уволиться, если тогда я совсем не буду видеть своего любимого жениха? — Ух ты! У тебя есть жених? А кто? — Андрюша, ну хватит придуриваться. Нам давно пора назначить дату свадьбы. — Нам? А я здесь причем? Я действительно подумываю о женитьбе, но вовсе не на тебе. — А на ком? Снова шутишь? — со мной все еще говорила резвящаяся дурочка. Зазвонил мой мобильный, Кира первая схватила его со стола и взглянула на дисплей. В ту же секунду образ дурашливого котенка сменился образом ревнивой истерички. — Катенька? Эта уродина записана у тебя, как «Катенька»? Что это значит, Андрей? — Воропаева со всей силы швырнула мой мобильный в стену, но промахнулась и звук разбитого стекла смешался со звуком лопающейся пластмассы. Осколки дверных стеклянных вставок погребли под собой мой, теперь уже павший смертью храбрых, мобильный, а рядом с ухом раздался дикий крик: — Ой! Ты что? Больно! Ой-ой! Пусти! Пусти, слышишь? Крышу у меня снесло еще когда Кира выхватила аппарат у меня из-под носа, а уж когда она начала обзывать Катюшу, я и вовсе перестал соображать. Слава Богу, хоть очнулся от Кириного крика, а то и вовсе мог бы ей руку сломать. — Это значит, что я люблю Катю! Это значит, что если я на ком-то и женюсь, то на ней, а не на тебе. И это значит, что я тебя просто придушу, если ты еще хоть раз посмеешь её оскорбить. Поняла?! — не знаю, как мне удалось не только выпустить ее руку из своей, но и не заорать, сказать все это Кире спокойно и даже не злобно. — Значит, так? — Да, только так! — Ладно! — Воропаева поджала губы, растерла правой рукой левое запястье и пошла к двери в конференц-зал, что было объяснимо. Ну, в самом деле, не царапать же ей свои дорогущие туфельки о груду осколков. — А Павел Олегович в курсе дела куда ты собираешься выбросить кучу денег? — бросила мне Кира, не дойдя до выхода. — Ты о чем? — О показе в Демонстрационном зале ГУМа. — Нет, не знает, но ты можешь ему сообщить об этом сама. — Обязательно сообщу. Обязательно. Посмотрим, что он скажет об этом! — Послушаем. — Что? — Нельзя посмотреть, что человек скажет, можно только послушать. — Ну, тебе, ботану, виднее, — Кира скривила губы в такой презрительной улыбке, что я, как ей очевидно казалось, должен был бы сгореть от стыда. — Это виднее любому мало-мальски образованному человеку, извини, что посчитал тебя таковой. Единственное о чем я хотел тебя предупредить… Не знаю, рассказал ли тебе Павел Олегович, но ему до Совета директоров запрещено появляться в «Zimaletto». — И кто ему это запретил? — Я! Андрей Павлович Жданов, исполняющий обязанности президента. Так что ты с тем же успехом можешь жаловаться на меня Господу Богу. Богу еще и лучше, толку больше будет. — Значит, нам придется срочно собирать Совет директоров. — Собирают конструктор, а Совет директоров созыва… — Заткнись! — заорала Кира. — Мне надоело выслушивать твои умничанья. Мы не позволим тебе швыряться деньгами. Нашими деньгами! — Ай, браво, Кирюша! Браво! Наконец-то ты проговорилась. Ты считаешь, что деньги «Zimaletto» — это деньги твои и отца? Так? — Вовсе нет. Они так же и Сашкины, и Кристинины, и Маргариты Рудольфовны, и даже твои. — Ошибаешься, милая, — я снова улыбался. Мне удалось вывести разговор в нужное мне русло, и я очень хотел, чтобы Кира слово в слово передала все отцу. — Ни «Zimaletto», ни его прибыли нам больше не принадлежат. Наши отцы заложили компанию банку, и до тех пор пока мы не вернем весь долг и ты, и папа, и мама, и я, и Кристина, и Сашка никакой ренты получать не будем. Ни одной копейки, поняла. — А на что будут жить твои родители и Кристина? На что? Им пойти на паперть? — Ну, лапуля, не преувеличивай. О паперти речь не идет. Мама с Кристиной продадут кое-что из своих драгоценностей и смогут прожить несколько ближайших лет без забот. Хоть и не в роскоши, но и не на голодном пайке. — Андрей, ты не понимаешь! Мы должны объявить о банкротстве! Тогда нам не придется затягивать пояса, все уже давным-давно готово для нашей нормальной и достойной жизни на Ка… — она закашлялась, словно подавилась словом. — Где? — Не важно. Я не знаю где, но… — Достойной жизни? С клеймом воров? Нет, Кирочка. Нет! Я не намерен объявлять о банкротстве. Я намерен вернуть долг и вытащить «Zimaletto» из той тухлятины, в которую нас погрузили. — Андрей, это утопия! Мы не дадим тебе погубить нас всех. — Это твое последнее слово, Кира? Ты твердо решила по какую сторону границы ты будешь? — С тобой или с Павлом Олеговичем? — Нет! С клеймом воровки или… — Я ни у кого ничего не воровала! — А я и не говорю, что украла ты. Я спрашиваю будет ли тебе комфортно жить с клеймом воровки. — С клеймом вора будешь ты, Андрюша. И только ты, я об этом давно позаботилась. И выбор придется делать тебе. Пустить себе пулю в лоб, оставшись нищим вором, или жениться на мне, отбросить всякую чушь и жить в свое удовольствие, пусть и под другой фамилией. — Так вот ты какая, когда настоящая? Ну, что же? Все предельно ясно… Ты уволена, Кира. В моей команде не может находиться такой человек, как ты. Да и диверсанты мне тоже не очень нужны. — Жданов, ты дурак! Ты непроходимый дурак. Завтра же мы соберем… И не надо меня поправлять! — взвизгнула она вдруг. — Как хочу, так и говорю! Так вот, завтра же мы соберем Совет директоров и завтра же заклеймим тебя на всю жизнь. Понял? — Кир! — Что еще? — Открой мне секрет. — Какой? — усмехнулась она. — Где мы все будем жить в свое удовольствие? — Нет. Открой мне секрет: тяжело жить без мозгов, а? — Ты о чем? — О том, что устав родной компании нужно знать, как «Отче наш». Внеочередной Совет директоров может созывать только действующий президент, если нет чрезвычайной ситуации. Все, что вы с отцом можете затребовать — это аудит. И тогда мало не покажется никому. — А у нас чрезвычайная ситуация! — в запале выкрикнула Кира. — Вот как? И какая? Хотя, погоди, не отвечай, я сам скажу. Со дня на день суд может принять решение о передаче «Zimaletto» в собственность банка-кредитора. — Да! — Блеск! Девственно чистый мозг! Даже завидно. Кира-а-а-а! Я понимаю, что вы очень хотите успеть объявить компанию банкротом до решения суда, быстренько растащить все по бревнышку и смыться. Но я не дам вам этого сделать, ни за что! Потому что следующий пункт нашего устава гласит, что если против фирмы подан иск в суд, то президент, действующий президент должен находиться на своем посту до вынесения приговора. Окончательного вынесения приговора. Из этого пункта есть только несколько исключений: президент может покинуть свой пост вперед ногами, по состоянию здоровья (психического или физического) или выйдя на пенсию. Твой отец… — я замялся. Ну, не знал я стоит ли говорить, что ее отец жив. Может Кира, конечно, сама это знает, а может — и нет. Но дело даже не в этом, а в том, что я не мог решить стоит ли мне обнаруживать свою осведомленность, или пусть думают, что обвели меня вокруг пальцев. — Твой отец ушел первым исключением из правил, моему удалось улизнуть по болезни и старости, а у меня нет такого права, — патетически закончил я свою речь. — Значит, мы тебе сами поможем. — Это как? Киллера наймете, покалечите или бригаду из психушки мне вызовите? Знаешь, я почему-то уверен, что отец не пойдет на это… — я немного помолчал, пристально разглядывая Киру. — А теперь уходи. К Урядову можешь не заходить, я пришлю тебе копию приказа о твоем увольнении. Уходи! Видеть тебя не могу, слышишь? Кира пулей выскочила в конференц-зал, пробормотав что-то типа: — Ты еще пожалеешь! — а я пошел собирать бренные останки моего мобильного…С клеймом?
13 ноября 2017 г. в 18:26