POV Андрей Жданов.
Четыре года прошло с тех пор, как в мою жизнь вернулся Ромио — Роман Малиновский! Мой друг, мой брат, мой верный оруженосец. Именно он меня спас из цепких лап родственничков четыре года назад, когда я наотрез отказался жениться на Кире, и те же четыре года прошло с тех пор, как она считает себя моей невестой. Между нами никогда ничего не было, да и быть не могло, уж простите меня за откровенность, но даже если бы мне ее захотелось, я и тогда не стал бы тащить ее в койку, представляя себе последствия данного мероприятия, а я ее не хочу. Уж не знаю почему. Вроде и красивая, и одевается со вкусом, а никакого сексуального желания она у меня не вызывает… Но это я что-то в сторону далеко отошел. Пора возвращаться. За это время успели погибнуть родители Киры, мой отец успел выйти на пенсию, я успел стать ВРИО президента компании «Zimaletto». И лишь одно остается неизменным — меня все так же считают ботаном!Предначальное...
8 августа 2017 г. в 16:55
— Ты стала мне больше, чем другом, ты стала моей сестрой. И передо мной встал выбор — жизнь сестры или Пита.
— Но мне же не угрожала физическая смерть, как она, якобы, угрожала Питу. О каком выборе ты говоришь?
— Мy darling, в Швейцарии тебя собирались похитить, и…
— Мишель! — закричала я поняв, что он спас мою жизнь…
— Что, Мишель? Чего ты испугалась? Не перебивай, тогда и пугаться не нужно будет. Никто убивать тебя не собирался. Собирались похитить. Помнишь, у нас уже было все распланировано, мы должны были выехать в Берн, но я заболел?
— Помню, конечно.
— Нас уже ждали в Берне, все было готово для похищения, но я не мог тебя предать, а ты никак не соглашалась отменить, или хотя бы отложить поездку, вот мне и пришлось заболеть.
— Ты ненормальный? Что ты сожрал тогда, чтобы тебя так рвало и несло?
— Это неважно, важно, что наши планы изменились. Тебя не смогли похитить…
— А почему меня не могли умыкнуть в Париже?
— Так ведь там у тебя друзья, знакомые, да и приглядывал за тобой один тип, я видел его несколько раз. А в Берн мы должны были ехать вдвоем, тебя было бы легче, как ты говоришь, умыкнуть и потребовать…
— Погоди, но ты же сказал: «жизнь сестры или Пита». Как это понимать?
— В прямом смысле. Если бы тебя похитили, тебе сломали бы психику. Ты бы начала бояться, никогда бы уже не была девочкой-улыбкой, девочкой-праздником. Твоя жизнь переменилась бы, и не в лучшую сторону.
— А жизнь Пита?
— Да ведь это и так понятно. Или мне удается скостить долг, или жизнь Пита на очень долгие годы превращается в рабство.
— Ну, ты балда! Я ведь подумала, что меня хотели убить.
— Зачем? Что твоя смерть дала бы этим акулам? Возврат долга? Нет!
— Значит, выкуп?
— Да, в размере долга.
— Ты точно чокнутый! Ты хоть знаешь, какой там долг?
— Пит сказал, что восемь миллионов.
— Сколько? — я расхохоталась.
— Что? И это соврал?
— Соврал!
— А сколько?
— Извини, Мишель, но это коммерческая тайна. Если папа не посчитал нужным тебя в нее посвятить, то и я ничего не скажу. И не нужно надувать губы! — я сделала грозное лицо. — Между прочим, ты вообще еще не прощен. Я даже не знаю, кто передо мной. Друг или враг. Могу ли я тебе доверять? Так что рассказывай все до конца.
Глаза Гортье снова погрустнели. Он тяжело вздохнул, встал с постели подошел к столу, открыл коробочку с кофейной чашкой…
— Мишель! — вскричала я. — Как чашка оказалась в особняке? Последний раз я видела ее в своем доме! Ты что, потребовал открыть квартиру и забрал свою реликвию?
— Да, когда меня забирали, я так и сделал.
Он довольно долго рассматривал чашку, тяжело вздыхал, периодически поглядывал на меня глазами побитой собаки. Мне это начинало надоедать, беседа явно свернула в сторону.
— Мише…
— Погоди, — остановил он меня и вдруг со всей дури грохнул чашку о пол. — А теперь веришь, что я твой друг?
И я поверила. Сразу поверила! Окончательно и бесповоротно.
— Верю! — у меня перехватило дыхание, но уже через секунду я заорала: — Ну, ты придурок! Ты варвар! Это же было произведение искусства, Мишель. Лучше бы мне подарил, тогда я бы тоже поверила.
— Не сообразил, — он грустно смотрел на осколки великолепия, бывшие еще минуту назад тончайшим китайским фарфором первой половины девятнадцатого века, затем принес из туалета салфетки, собрал осколки и выбросил их в мусорную корзину. Удивительно, но когда он повернулся ко мне, лицо его было совершенно спокойно, а на губах играла улыбка облегчения. — Мy darling, не нужно, не жалей! Это последнее, что меня связывало с этим проходимцем.
— Ты избавился от своей любви? — не поверила я. И правильно не поверила.
— Нет, я все еще люблю Пита, но мне стало легче. Как будто он ушел навсегда, туда откуда не возвращаются. И больше не нужно разрываться.
— Тогда, черт тебя подери, рассказывай уже окончание этой детективной мелодрамы, мне еще нужно принять решение, подготовить все, и хотя бы немного поспать.
— Какое решение?
— Пошел в задницу! Хватит заговаривать мне зубы. Рассказывай! И тогда, может быть, я расскажу тебе о своем решении.
— Куда пошел? В задницу? Mademoiselle изволит так изощренно шутить? Детка, когда я подошел к тебе в баре, ты и слов-то таких не знала, а уж о том, чтобы произносить их вслух, так и речи не могло быть.
— Да, милый, ты со други испортил меня окончательно, сбил с пути праведного. А теперь досказывай! Немедленно! Или я ухожу.
— Прошло четыре месяца с тех пор, как мы с тобой познакомились. Пит торопил меня, говорил, что нужно спешить, что его рабовладельцы не шутят. И при каждом нашем телефонном разговоре спрашивал, переспал ли я с тобой. Я все понять не мог, зачем ему это? Какая разница переспали мы или нет. И только потом все прояснилось.
— Ну, что ты тянешь кота за хвост, Миха?
— Помнишь, ты предложила мне помощь в создании Модного Дома? Ты тогда даже с папой поговорила, заручилась его поддержкой, помнишь?
— Конечно помню. Но ты отказался. Кстати, а почему отказался? Насколько я понимаю папа именно о «Zimaletto» и говорил. Ее тогда уже можно было через тебя прибрать Питу к рукам, нет?
— Да! Но именно поэтому я и отказался.
— Не понимаю.
— Тогда слушай…
… Я позвонил Питеру такой счастливый, я правда радовался, что все разрешилось так благополучно. И тебе вреда не причинят, и Пит на свободу из рабства выйдет. Только рот открыл, чтобы рассказать ему новости, как он спросил было ли что-нибудь у нас с тобой. Я ответил, что нет. Что я люблю только его и не могу… Но он меня перебил. Он закричал на меня, закричал страшно, что ему нужно, чтобы я с тобой переспал, и фотографии, а еще лучше видео нашего секса ему тоже необходимо. Я спросил, а зачем ему это нужно, и он закричал, что этими фото он смог бы шантажировать твоего отца. Рассказать ему, что ты связалась с гомиком… О! Мy darling, он так и сказал — с гомиком!.. Пригрозить твоему папА, что снимки попадут в мировую прессу, да еще с такими комментариями о партнере, что его дочь навсегда останется старой девой. А если он этого не хочет, то пусть снижает долг, существенно снижает. Я спросил Пита: — «А как же я? Ведь и мои снимки, и мое имя тоже попадут в прессу. Ведь я потом не смогу устроиться ни в одно приличное место, я стану парией, от меня отвернутся друзья».
— Знаешь, что он мне ответил?
— Догадываюсь, — мрачно процедила я сквозь зубы. — Что его свобода важнее, какой-то там твоей репутации.
— Вот именно, только еще грубее.
… Я начал понимать, что Пит меня нисколько не любит, а только использует. Тогда как ты… Ты готова была подарить мне мечту! И я ничего не сказал Питеру. Я просто отказался от твоего подарка. Он мучил меня еще какое-то время, но поняв, что я не стану причинять тебе зло он перестал мне звонить, перестал отвечать на мои звонки. Я ему стал ненужен. Как будто меня никогда и не было в его жизни. Все изменилось после нашего приезда в Москву. Питер снова стал мне названивать, расспрашивать о тебе, о твоих планах. Я молчал, или сочинял какие-то небылицы о тебе…
— Мишель! Какие еще небылицы? Ты о чем?
— Ну, например, однажды я сказал, что ты влюбилась и собираешься замуж. И совершенно не интересуешься делами отца. Или вот еще одна смешная штучка. В другой раз я сказал ему, что ты собираешься постричься в монахини. Что у тебя семь пятниц на неделе, и что тебя не следует принимать всерьез. А вот сегодня он позвонил мне, сказал, что ты или кто-то доверенный банка собирается прибыть в «Zimaletto», провести какой-то аудит и забрать себе компанию.
— Миха! — Перебила я его, потому что очень встревожилась. Если информация о том, что я должна появиться в «Zimaletto» просочилась, то это значит, что в нашем стане есть предатель. Или предатели. — Ты рассказывал об этом отцу?
— О чем, mon cher ami?
— О том, что сказал тебе Пит!
— Да, твой папа спрашивал, почему именно сегодня я решился на встречу с Питом. И я ему все рассказал.
— И что он?
— Он сказал, что это замечательно, что дезинформатор сработал, что надо.
— Ну, слава Богу. Рассказывай дальше.
— Питер сказал, что мы должны встретиться, что иначе ты попадешь в плохую историю, если сунешься в «Zimaletto». Я решил пойти на встречу, я хотел ему сказать, что не дам тебя в обиду, а если они все не успокоятся, то я все расскажу тебе.
— Но ты не успел ему этого сказать?
— Не успел, я еще в холле получил приступ паники. Дальнейшее ты знаешь.
— Мишель, а если мне нужна будет твоя помощь, ты мне поможешь?
— Всем, чем смогу, my darling. Только не заставляй меня ходить одного по городу. Ладно?
— Ладно! Я сейчас к папе. Я приняла решение!
— Какое?
— Об этом позже, после того, как я поговорю с отцом. Не вздумай ложиться спать, мне уже сегодня нужна будет твоя помощь. Слышишь?
— Ну, ты и оторва, маленькая mademoiselle.