«Ботан & Оторва»

      — Да­вай вер­немся к на­шим ба­ранам, — отец страшно не любил, когда кто-то прыгал с темы на тему. — Сей­час Жда­нов-стар­ший вдруг рез­ко ре­шил уй­ти в от­став­ку. Че­рез два ме­сяца в ком­па­нии бу­дут вы­боры но­вого пре­зиден­та. В дан­ный мо­мент на дол­жнос­ти ис­полня­юще­го обя­зан­ности пре­зиден­та на­ходит­ся его сын, Ан­дрей Жда­нов. Бук­валь­но зав­тра бу­дет от­бор кан­ди­даток на ва­кан­сию его лич­но­го по­мощ­ни­ка. Я хо­тел от­пра­вить те­бя на за­дание. Но Ми­шель сме­шал нам всю ко­лоду карт.       Имен­но в это вре­мя заз­во­нил мой мо­биль­ный.       — Ми­шель?! — я и удивилась, и разозлилась, и очень обрадовалась одновременно.       — Секунду! — папа сделал мне жест, чтобы я не трогала свою трубку, потом набрал на селекторе номер один. — Поиск! — бросил он единственное слово, и уже мне: — Ну, что же ты? Отвечай!       — А как мне с ним разговаривать?       — По громкой связи! — хмыкнул предок.       — Зачем? Ты же все равно не понимаешь французского.       — Зато я очень хорошо слышу, когда человек начинает врать. На каком бы языке его ложь не звучала. Потом расскажу о переговорах с китайским банкиром, там есть над чем посмеяться. Бери трубку.       — Алло! Мишель? Ты куда пропал, черт тебя возьми?! — заорала я, в ответ в трубке раздались такие бурные рыдания, что я даже растерялась. — Мишель! — плач. — Мишель, ты меня слышишь?       — Да!       — Ты чего ревешь?       — Я хотел пойти, и не смог.       — Куда пойти? Зачем? Где ты сейчас?       — О, mа cher, ты должна меня спасти.       — От чего? Что случилось?       — Если ты меня не заберешь, я умру!       — Откуда я должна тебя забрать? Где ты?       — Если ты мне не поможешь, мне не поможет никто.       — Черт возьми, или отвечай конкретно, или пошел ты…       И такого рода «содержательный» разговор продолжался целую вечность, пока не зазвонил отцовский мобильный.       — Да… Берите… Будет брыкаться — успокойте… Сюда, конечно…       — Пап, нашли Мишеля?       — Да, солнышко, сейчас привезут.       — В бауле? Как меня?       — В ковер-самолет завернут, чтобы не замерз, да отправят своим ходом, — хмыкнул отец. — Ступай скажи Нюсе, чтобы сварила кофе. Ну, и пожрать чего-нибудь собрала.       — Мишелю?       — С каких это пор Мишель жрет? Оне-с вкушают! Пожрать — это нам с тобой.       — Па, что ты задумал?       — Пытать буду твоего французика. А когда пытаешь, аппетит очень разыгрывается, — рассмеялся отец. — Чего задумал, чего задумал? Пожрать задумал. Бог его знает, как потом будет с временем.       — А вот это правильно! — я убежала во владения Нюсечки, на кухню.       Черт возьми, ну почему я всегда попадаюсь на такие примитивные папины уловки? Ему просто нужно было выставить меня из кабинета, чтобы беспрепятственно подготовиться к встрече Мишеля. Конечно, зачем я была ему нужна рядом? Ведь я бы воспротивилась вызову психиатра, и эксперта-полиграфолога, с его полиграфом. Уже подходя к кухне, я поняла, что папа развел меня, ведь мог же элементарно набрать на селекторе циферку два. Это ведь не ритуальный ужин, а перекус. Могли бы перекусить и в кабинете.       — Вот блин, сделал меня, как школьницу! — я бросилась назад.       Перед дверью уже стоял мой тетка-охранник, а из кабинета слышались голоса.       — Ты хочешь сказать, что не пустишь меня в кабинет? — довольно миролюбиво спросила я.       — Не велено никого пускать.       — Меня это не касается! — я даже ногой топнула от возмущения.       — Это касается меня. Это мне не велено никого пускать. Ступайте к себе в комнату, барышня. Вас позовут, когда будет можно.       — Тогда передай папочке, что все наши договоренности, отменяются, и я ушла в запой или в загул, не решила еще.       Отец думает, что он один такой умный и хитрый, но он ошибается, я знаю все его болевые точки, и умею, если нужно, на них нажимать. Я могла поспорить на половину папиного наследства, что не успею я дойти до своей комнаты, как меня уже потащат обратно. Так и получилось! Папа лично мне позвонил.       — Ну, чего ты надулась?       — Дуются шарики на параде, а я обиделась. Сам же говорил, что никогда мне не врешь, а сам соврал.       — Я не соврал, я применил военную хитрость.       — Один черт!       — А вот и нет. Детка, давай-ка работать параллельно вместе. Я сейчас занимаюсь Мишелем…       — Что значит «занимаюсь Мишелем»? Ты что, собрался выколачивать из него…       — Детка, ни один волос не упадет с его головы. Мы сейчас побеседуем, потом ему окажут медицинскую помощь…       — Что с Мишелем?       — Ничего страшного.       — Зачем же ему медицинская помощь?       — У него был приступ. Ты не забыла об аго­рафо­бии? Теперь ему нужна помощь.       — Пап, только не психиатра, он боится их, кажется, еще больше, чем открытых пространств.       — Не волнуйся, солнышко, все будет хорошо. Сейчас его уколют, потом покормят и мы все вместе встретимся в кабинете. А ты пока прочесываешь интернет, прочтешь все, что найдешь о «Zimaletto», особенно об Андрее Жданове. Сведениями о Милко и Кире Воропаевой тоже не пренебрегай. И попытайся составить план внедрения. Когда-то у тебя прекрасно работал мозг на такие штучки.       — Ладно. Сколько у меня времени?       — Ну, часа полтора.       — Понятно… И не делай так больше никогда, иначе все дипломатические отношения разорву. Военную хитрость применяют к врагу, а не к любимой дочери, тем более единственной…       — Прости, я был неправ. Отныне только полное доверие.       Вот жук мой отец! Он снова применил военную хитрость, а я снова даже не заметила, как попала в ловушку! На этот раз в ловушку интернета и в плен собственной многолетней привычки хорошо учиться и выполнять домашнее задание исключительно на пятерки. Как оказалось, даже полуторогодовое бездельничанье не выветрило эту привычку. Решив выбрать пункт четвертый папиного ультиматума я стерла, словно мокрой тряпкой написанное мелом на доске, привычки бездумной беззаботной гулены и ветреницы.       Я заработалась до того, что совершенно забыла про время, про папу, про Мишеля и даже про то, что мне ужасно хотелось есть. В чувство меня привел стук в двери.       — Солнышко, я вообще-то, голоден. Договаривались встретиться через полтора часа.       — А сколько прошло?       — Четыре, ласточка. Мишель уже спит.       — Ну, нифигасе! Па, зато я разработала план, вернее два плана.       — Умница! Пошли в столовую, вначале поедим, а там и поговорим о делах. Я расскажу тебе все о Мишеле и Милко, а ты мне о своих планах.       — А совместить еду с разговором никак нельзя?       — Доча! — грозно окрикнул папенька.       Вот не понимаю я этого. Во всем такой демократичный и современный родитель в вопросах обедов и ужинов был жутким занудой и ретроградом. Во время этих трапез категорически запрещались разговоры о делах, просмотр газет и телевизора, а так же любой доклад, даже если бы внезапно обрушилась биржа или банку пришел маленький пушистый звереныш — писец. «Я все равно не сумею поднять падающую биржу, а атмосфера будет разрушена для всей семьи», — повторял папа мамины слова, забирая у меня газету или снимая с меня наушники.       — Мама так хотела. Помнишь? Она очень дорожила этими моментами, когда мы собирались втроем вокруг стола.       — Помню, прости. Мне так ее не хватает, папочка.       — Мне тоже, детка. Пошли в столовую.       И только около девяти вечера мы начали, как это называл папа, «сверять часы».       Как оказалось, Мишелю действительно позвонил Милко-Пит, сказал, что он прилетел в Москву, что им нужно серьезно поговорить, что он ждет своего/ю супруга/гу в сквере возле моего дома, и если тот не придет, то он с ним разведется. В миг сошедший с ума француз, забыв не только о том, что можно пригласить Пита в квартиру, но и вообще обо всем на свете, в том числе и о своей болезни, и о ключах от квартиры. Выскочил, захлопнул двери, прыгнул в лифт и спустился в лобио. Тут его, к счастью, и накрыло первой волной приступа. В моем доме холл, так это же ого-го какое пространство, а если еще учесть, что все окна там во весь рост, а следовательно, насколько хватает взгляда, глазам открывается бесконечное пространство, Мишель опустился на пол и заполз в, стоявший открытым, грузовой лифт, который весьма удачно застрял между вторым и третьим этажом, не выпуская не только Мишеля, но и любой сигнал его мобильного.       — Па, ну и лох твой «тетка»-он. Неужели не скумекал, что первым делом нужно было глянуть, не застрял ли какой-нибудь из трех лифтов?       — Доча, это я лох. Нужно было послать двоих. Игорек чудесный малый, но… Сила есть — ума не надо, это про него. А если не надо, то значит и нет! Слушай дальше. К счастью, соседям с третьего этажа привезли мебель. Они вызвали элетромеханика по лифтам, и он освободил француза. Мишель стал звонить Питу, но тот уже не отвечал. Что было делать парню? Квартира-то заперта! Вот он и сидел около двери, ждал тебя, периодически названивая возлюбленному. Пока не потерял надежду и не позвонил тебе.       — Папа, ты выяснил, что затеял Милко-Пит?       — Нет, но зато я знаю, почему Мишель не смог ему дозвониться.       — Твоих рук дело?       — Ну, как тебе сказать… Да.       — Ясно. А ты уже знаешь, почему Мишель обманул меня и какую роль он играет во всей этой гадости?       — Знаю.       — И?       — Что «и»?       — Папа!       — Мишеля действительно послали, чтобы сбить тебя с толку.       — Он сбил меня с толку, папа, — я едва сумела сдержать слезы.       Единственный человек, которого я могла бы назвать своим другом, даже братом, единственный, которому я доверяла, как самой себе, оказался предателем.       — Ну, что ты, детка. Это ты сбила его с толку. Ты взяла его в плен без единого выстрела. Помнишь, когда он отказался принять твою помощь с Домом Моделей?       — Да! И что ты этим хочешь сказать?       — Что Мишель сделал свой выбор. И он оказался в твою пользу. Понимаешь?       — Да! И нет? Какой выбор?       — Об этом ты поговоришь с Мишелем один на один. Он просил меня дать ему возможность самому с тобой поговорить. Ты должна знать только одно — он тебе не опасен. А теперь рассказывай свои планы.       — Ну, слушай, папочка, и не говори потом, что твоя доча — бестолочь…