«Ботан & Оторва»

      Вот так и началась моя новая жизнь — беззаботная, веселая, бездумная.       Мишель Гортье оказался художником-модельером, очень талантливым и не очень богатым. Ну не находилось пока Домов Моделей, которые поверили бы в его гений, а открыть свою фирму не получалось никак. Если бы у него было имя, спонсоры бы нашлись, а так… Забегая вперед, скажу: где-то через три-четыре месяца нашего знакомства, я поговорила с отцом об открытии Дома Моды для Мишеля, но он категорически не принял мою помощь, сказав, что деньги убивают дружбу. А дружить он умел!       У него было несколько друзей, какое-то невероятное количество приятелей, веселый нрав и огромное сердце, всецело принадлежащее его возлюбленному, американцу Питу, который его бросил и умотал за океан. Да-да, красавец Мишель, которым я вполне могла бы заменить в своем сердце Никиту, и который мне очень понравился, увы, играл на другом поле, правда почему-то скрывал это от посторонних.       Вот тут мы друг другу и пригодились, да еще как! Я, не смотря на наш очень бурный досуг, все же не спешила запрыгивать в койки всяких встречных-поперечных, все ждала какой-то неземной любви, да и Мишель, уставший отбиваться от назойливого внимания приятелей обоих полов, оказался таким же чокнутым. Вот мы и объявили нашему окружению, что мы пара, и любое посягательство на кого-то из нас — это вычеркивание из списка знакомых.       Правда однажды со мной случился прокол, да еще какой. А все потому, что не надо быть такой дурой и запивать водку пивом, демонстрируя французам силу русского духа, который и погнал их в тысяча восемьсот двенадцатом от Москвы до самого Парижу! Спать, как и всегда после загулов, Мишель отвез меня в мой отель. Но я, вдохновленная победой над французом и водкой с пивом, решила, что сегодня я сменю ориентацию Гортье на «правильную», чего бы мне это не стоило.       — Не уходи, — жалобно попросила я по-французски. — Мне очень плохо. Ты можешь лечь на кровать в спальне, а я в гостиной на диване.       И Мишель остался, как оставался всегда, когда мне нужна была его помощь. Но вся беда в том, что в ту ночь мне нужна была помощь совершенно иного свойства. Помаявшись на диване минут пятнадцать и понимая что меня развозит все больше и больше, и я сейчас просто отрублюсь; я быстренько переоделась в свое самое соблазнительное белье, совершенно не отдавая себе отчета в том, что это белье, как и мои в нем прелести, могут соблазнить мужчину, а у Гортье вызовут лишь приступ дурноты; подбадривая себя Лермонтовым, которого я громко читала по-русски:

Изведал враг в тот день немало, Что значит русский бой удалый, Наш рукопашный бой!.. Земля тряслась — как наши груди; Смешались в кучу кони, люди, И залпы тысячи орудий Слились в протяжный вой…

я бросилась прямо в постель к слегка задремавшему другу. Дальнейшее описывать не буду, противно, да и стыдно, посрамила я светлейшего князя Михаила Илларионовича*, вчистую продула битву в Париже, да еще и друга чуть не потеряла.       Наутро мы поговорили, помирились и больше я его своими глупостями не донимала, жила легко и весело. Вместе с Мишелем и еще несколькими друзьями, я исколесила всю Европу, посещая, увы (?), ура (?), не только музеи и достопримечательности. Никиту и Томочку принципиально оставила в Париже, но в более дешевом отеле и выделяла им денег гораздо меньше, чем могла бы. Пусть знают, как манкировать своими обязанностями. Надо сказать, что к концу моего путешествия и их романа, стало совершенно непонятно кто из них ненавидит другого сильнее.       Я сделала для себя вывод, что никогда никому ничего запрещать нельзя, наоборот, надо дать человеку желаемое, в безграничном количестве, и тогда ему быстро приестся то, чего он так страстно хотел. Вот только странно, почему мне не приелось мое беззаботное существование, почему я не пресытилась роскошью? Может потому, что двадцать три года моя жизнь была совершенно иной, и теперь мне просто необходима была калейдоскопическая смена ярких цветных картинок? Не знаю.       Знаю только, что четыре месяца назад отец затребовал моего возвращения в Москву, грозя заблокировать все мои кредитки. И я вернулась, правда не в отчий дом и не в свою двушку — папа купил мне шикарную квартиру почти в самом центре, а уж я сама, в первый же день прилета купила свою красную ласточку, Mercedes-Benz CLK 240, четырехместный (хотя нам с Мишелем вполне достаточно было двухместного) кабриолет с белыми кожаными сиденьями. Сама-то сама, но за папины деньги, увы. Из вышесказанного становится понятно, что мой дорогой друг, к этому времени уже немного говорящий по-русски, пожелал покинуть столицу Франции, чтобы осесть на какое-то время в Москве вместе со мной, так что одного плененного француза я все же в Россию вывезла.       Это было на руку и Мишелю и мне. Ему, потому что он был ко мне очень привязан, да и русскую культуру решил изучать. Мне — да без Гортье папа меня начал бы прессовать с первого дня прилета на предмет замужества. А так я представила ему друга, сказала, что это мой жених и все вопросы отпали сами собой. Отец хоть и не очень радовался мезальянсу, но всегда считал, что любовь важнее.       Первое время отец еще терпел нашу с Мишелем богемную жизнь, потом начал все чаще и чаще хмуриться, ворчать и даже кричать, что я прожигаю жизнь, а не живу ее, что от моего «жениха» толку, как от козла молока, а я все глубже и глубже скатываюсь в пропасть. И вот сегодня его терпению, видно, пришел конец, раз он решился лишить меня моей ласточки, кредиток, а в перспективе и квартиры. Это было совсем не смешно, вот просто нисколечки. Поэтому ровно через час я входила в папин кабинет, правда все еще не теряя надежду на благополучный для себя исход, даже Мишеля попросила перед уходом приготовить к вечеру что-нибудь вкусненькое, чтобы отметить свою победу.       Увы, увы, увы… Папа был прав, когда советовал мне не бежать впереди паровоза.       — Па, ну, что случилось? Помнишь, ты сам говорил мне, что твоих денег хватит и мне и моим детям на безбедную жизнь, даже если я не буду работать. А теперь что?       — Детям?       — Ну, да, детям.       — А детей откуда возьмешь, доченька? — как-то уж слишком хитро спросил меня папа, а я ловушки и не заметила.       — Как откуда? Оттуда, откуда все дети берутся. Вот поженимся с Мишелем и будут тебе внуки, папочка.       — Серьезно? Никогда не слышал, чтобы женщины беременели от воздуха. Хотя нет, вру, была одна — Святая Дева Мария. Так тебе далеко до святости, девонька, вряд ли тебе святым духом надует. Уж прости отца за тавтологию.       — Пап, ты чего?       — Ничего! На, смотри, читай, и в дальнейшем, когда решишь обманывать отца, вспомни, что мама тебе всегда говорила.       — Что?       — Что у лжи короткие ноги, лапушка.       Я взяла конверт из рук отца, достала оттуда три листка на английском и кучу фотографий. На всех снимках был Мишель в компании с Питом. Прямо скажем, снимки были разные, были и такие, что никак, вот просто совсем никак не были предназначены для глаз моего консервативного батюшки. Я только открыла рот, чтобы сказать, что, мол, Мишель — бисексуал, как внимание мое привлек один из трех листков и я прикусила язык. Это было свидетельство о браке, вернее его копия, между Мишелем Гортье и Питом Вилсоном, выданное в Нидерландах, в городе Амстердаме в две тысячи втором году.       Интересно, почему Мишель никогда не говорил мне, что он уже… женат… а может, замужем? Мне захотелось прочесть все досье, но не сейчас, перед папой, а потом, когда рядом будет Мишель. Черт возьми, так друзья не делают! Он же подставил меня перед отцом!       — Да, папа, мы с Мишелем только друзья. И?       — И никаких «и», солнышко. Прямо сегодня и прямо сейчас я расскажу тебе все возможные варианты твоей жизни, а ты сама выберешь, что для тебя приемлемо.       — Ну, и что это за варианты? — тяжело вздохнула я, представляя примерно, что я сейчас услышу.       Но я ошиблась… Все было еще хуже, чем я подумала.       1. Отец блокирует мои кредитки, забирает машину и квартиру, но дает мне полную свободу. Я могу жить как хочу, но без его малейшей поддержки.       2. Я устраиваюсь на работу, непременно по специальности. Мишель убирается на все четыре стороны, а я становлюсь добропорядочной и сознательной. Никаких гулянок! В этом случае отец мне тоже дает полную свободу, всячески меня поддерживает и даже не прессует по поводу замужества.       3. Я выхожу замуж, рожаю детей. Отец дает за мной приданное и умывает руки, даже не требует, чтобы я работала.       4. Мы с ним снова становимся родными людьми, как до маминой смерти, я вспоминаю кто я и что я умею, становлюсь его настоящей помощницей и преемницей. И в этом случае он понимает, что Мишель мой друг, понимает, что мне тоже нужно иногда повеселиться, помогает мне во всем. Я обретаю отца, а он дочку.       — Пап, — я залезла к отцу на колени, как в детстве, — почему Мишель обманул меня? Мне же ничего от него не нужно.       — Не знаю, доченька, но осуждать бы его не спешил. Ты же замуж за него не собиралась, правда?       — Правда.       — Ты знала, что он гей, правда?       — Правда!       — Ну, и какое тебе дело в браке он или нет? Или у тебя появилось ощущение, что он тебя использует?       — Тогда уж не меня, а тебя, это же на твои деньги мы гуляли. — улыбнулась я, и мне впервые за все это время, что мамы не было, стало вдруг тепло и хорошо.       — Ну, детка, так ведь и ты меня используешь, правда?       — Правда.       — Но я же на тебя за это не обижаюсь. Мишель очень много для тебя сделал, доченька. Ты думаешь, что я тебя отправил и даже не приглядывал за тобой? Думаешь, я не знаю, как Никита, который тебе нравился и который за тобой ухаживал в первую же ночь в Париже предал тебя.       — Знаешь? Откуда? Ты следил за мной?       — Не следил, а охранял, детка.       — Папка, папка, как же я тебя люблю.       — Я тоже тебя люблю, родная моя. Ну, что ты выбрала? Какой вариант?       — Конечно четвертый, разве могло быть иначе? Покуролесила и будет.       — Ты снова пытаешься меня обмануть. Если бы я не загнал тебя в угол, не была бы ты сейчас такой сговорчивой.       — Да, наверное ты прав. Когда начинаем операцию «Возвращение блудной дочери»?       — Вчера, солнышко. И если ты хочешь меня спросить разблокирую ли я кредитки и верну ли машину, то должен тебя разочаровать. Машину я тебе, конечно верну, а вот кредитки… На какое-то время я оставлю тебе только одну, с весьма жесткими рамками, пока ты не научишься жить по средствам.       — Па, мне что, теперь уже и лишнюю чашку кофе не выпить?       — Как это не выпить? Обязательно выпить! Но как в детстве и юности. Ты мне отчет о проделанной работе — я тебе кофе, пей, хоть залейся.       — А Мишель?       — И Мишель отныне начнет зарабатывать, если захочет иметь деньги, конечно.       — Папа, он модельер, великолепный модельер. Ты видел мой гардероб? Это все работы Мишеля!       — Вот и замечательно. У меня для вас обоих уже есть первое и очень серьезное поручение.