Один день шныра или тучи мыслей

      — Ну что, вдовы, с добрым душем имени бодрящего настроя от утреннего штрафа! — зычно произнесла Наста.       И снова проснулась чуть раньше, потому что двери пегасни с шумом открылись, и в них показались Штопочка, Наста, и одна буйная новенькая из моего набора. Накануне они ни с того ни с чего устроили драку в столовой. Суповна очень быстро их разняла, а наутро, похоже, помирила друг с другом Кавалерия.       В руках Наста держала швабру и тряпку, Штопочка ограничилась ведром, а новенькая Юлька катила перед собой тачку. Абсолютно молчаливая, часто и двух слов не вытянешь, Юлька по праву звалась «тихушницей» Шныра. Молча умудрялась вытворять такие действенные комбинации, что даже хранительница лабиринта Алиса часто хваталась за голову, а другая средняя, Рина и вовсе говорила: «Ну всё, старушки, скидываем пенсию на семечки». Впрочем, Юлька не монстр, и хорошие вещи тоже «вытворяет», только ещё более молча и незаметней.       Штопочка с ведром пошла в сторону насоса, который находился недалеко от соломы. Пока она набирала, я затаилась, стараясь не шевелиться. Я бы наверное так пролежала и подольше, но пеги с приходом «чудо-троицы» почти все проснулись, а денник ослика Фантома опять какой-то гений идиотического фанклуба забыл закрыть. В итоге он свободно шастал по проходу, мешаясь под ногами «одухотворённых» уборкой шнырок, пока на его окончательно не раздражились, да и начали загонять обратно в его денник.       Оттесняемый, он чутко уловив запах моего «платочка» стал заворачивать ко мне. Резко вскакивать с поэмами о любви к копытным мне не слишком светило, потому как можно меньше производя шума выбралась из сеновала. Затем не привлекая к себе внимания как ни в чём не бывало направилась к амуничнику, кляня свою лень за то, что не прихватила наиболее сухую сбрую с собой досыпать в сеновале.       Однако Наста первая обратила на меня внимание:       — А, это ты, чего «ничегонеделается»?       — Да какой там «ниегонеделается»? Нырок у меня, — ответила, захватила амуницию, и направилась к деннику своего пега.       — Эй, по чистому не ходи, совсем офигела! — прикрикнула на меня Юлька. О, чудо-блинное уловского производства, да со мной заговорила вечно молчаливая Юлька! Значит, этот нырок сегодня точно должен быть удачным.       Снарядив пега и выведя его из пегасьей конюшни я приготовилась к взлёту. Сев в седло, поглядела на небо. Было уже светлее, чем когда я только выходила. По светло-голубому небу лениво передвигались чуть разреженные гигантские тучи. Где-то виднелось солнце, скромно выглядывая и словно вода из-под неплотно заткнутого крана разбрызгивало утренний, только после зари вернувшийся к исконному золотому, солнечный свет. Красиво, однако, хоть и дул прохладный ветер, зато и мысли лишние выдувал. Да и вообще погода, можно сказать, идеальная для нырка. Правда по среди дня может дождь пролиться, но я надеюсь его переждать на двушке. Погнав скакуна сначала лёгким задумчивым шагом, затем потихоньку перешла на разогревающую рысь. На рыси я чуть задержалась, потому у самых ворот развернула пега по кругу и уже со стартовой точки начала стремительны разбег. Затем моя чуткая пегасиха уже сама поняла, что от неё требуется, вскочила и полетела.       Почему-то до сих пор не могу привыкнуть к взлёту? Это при том, что придя в Шныр я первое время и вовсе боялась высоты. Но постепенно переборов себя, я научилась чувствовать наслаждение от полёта, но вот на взлёте, пока только перелетаем ограду, пока ноги пега касаются веток низко и средне растущих деревьев, пока крылья ещё делают бешеные взмахи, от которых мышцы плечевого пояса и верха спины ходят ходуном, что ощущается даже под плотным седлом с потником и попоной, а лицо с глазами пытаются привыкнуть ко встречному ветру я просто тихо трясусь. Но затем мы взлетаем всё выше и выше, полёт становиться ровнее, и ты оглядываешься, а внизу все деревья и дома не больше божьей коровки. Это и шокирует, и поражает, но постепенно приводит в восторг. Ведь под тобой живой и верный пег, а под вами такой маленький и совсем игрушечный мир.       Совсем близко приближаются облака, и ты ощущаешь себя долгожданной частью этого чистого и светлого небесного мира. Пусть и на время, но ты словно Золушка танцующая на бале в замке, где в ней никто не узнает служанку-поломойку. Тяжёлые и могучие облака совсем рядом с тобой. Пег касается их края маховыми перьями, словно слегка оцарапывает. Но царапин не видно. Облака — словно древние монолиты неба. Рядом с ними ощущаешь себя примерно как тушканчик с мамонтом, или калибри рядом со спящим, с гору Эверест размером драконом. Довольно трудно передать точно, слова тут мешают. Они словно лишние в этом царстве ветра и бесконечного неба. Стремительных птиц, такого близкого и одновременно очень далёкого Солнца, а так же очень храбрых букашек-камикадзе, которые так и норовят попасть тебе в любые открытые отверстия тела. Пегу ничего, ей такие микробелки даже полезны, но вот глазам, особенно когда моргаешь очень неприятно. Вот бы сделать нечто наподобие лётных шапок с наушниками и лётными очками, как в моём излюбленном стиле ностальгии по викторинской эпохе пара и шестерёнок. Между прочим, если приглядеться к основному выбору материалов для стимпанк штучек, очень легко представляется, как эта мода может прижиться в Шныре. А что, и красиво и на двушке нырять можно без опаски, особенно если какую-нибудь магическую фишку из шныровского боя к ним приспособить. Да и на Горшене некоторый стимпанк-апгрейт прикольно бы смотрелся…       Про это всё конечно интересно рассуждать, но нужно и по сторонам оглядываться. В облаках хорошо прятаться от ведьмарей, но и ведьмари разделяют эту любовь, особенно когда в засаде выжидают очередного зазевавшегося ныряльщика, вроде меня. Но пока чисто, да и кобыла спокойна. Она у меня вообще удивительный случай. Всем точно известно, то папашей является покойный Эрих, а вот по поводу мамы до сих пор споры не утихают. Одни говорят, что это Афродита, другие с пеной у рта доказывают, что она дочь Роксоланы. Есть и те, которые ставят на Гульду, а меня пока успокаивает, что никто не пытается приплести старушку Дельту. И в чём я уж точно уверена, так это в том, что это один из самых красивых, стремительных и грациозных в полёте пегасов, да и внешне очень даже крутая. Ничем не хуже всех упомянутых кобыл и даже лично для меня в чём то их определённо лучше и уникальнее.       Вот мы и добрались до расширяющегося ущелья посреди облаков, похожим отдалённо на полураскрытые створки раковины. Солнце заливало эту поляну среди зыбких равнин, и косые лучи удивительным образом ложились на дно «ущелья», открывая более миллиона тысяч неизвестных науке и мне оттенков белого, серого и сиреневого. Даже сквозь взметнувшиеся распростёртые маховые перья пега тонкие струны света попадали ровно, не преломляясь, но создавали удивительную игру света и тени, как будто искры и сплохи образовались вокруг маховых, рулевых и прочих перьев крыльев. В этот же момент я заметила, что стало холодно, намного холоднее, чем обычно. Нос замерзал и сопли покрывались льдом уже под шарфом, грива пега, как и мои ресницы покрылись инеем. Но сквозь иней долина-расщелина выглядела ещё причудливее и сказочнее, невзирая на то, что для меня холод всегда неприятное открытие. В такой миг мне кажется, что я уже на двушке. Прям хочется или зарисовать на мольберте акварелью всю эту красоту, а потом взять сапёрку, и аккуратненько, прямо из облака, выудить закладку.       Но, как и на двушке жаром, эта чудесная страна напомнила об окончании моего времени прибывания холодом и ветром, который вскоре сместил облака, и лучи уже не так часто стали пробиваться сквозь тучи. Окружающая картина сильно изменилась. Сам подоблачный мир призывал меня к нырку. Время… Время!..       Окончательно одеревенев, и прикинув по степени заиндевения, на какой я высоте нахожусь, направила пега вниз.       По началу снижаясь плавно по узкой параболе и уйдя в более глубокое пеке. Ветер вырывал меня из седла, усилием воли я наклонилась и обняла пега за шею. Пег помог мне не соскользнуть, скрыв, обняв сверху крыльями. Что бы не мешать напарнице, я пропустила тест на разлёт, и просто закрыла глаза, стараясь ни о чём не думать, кроме как о том, какая у меня замечательная кобыла, уткнулась прямо в гриву.       Нырок произошёл…