• • •
Юноша возвращается лишь тогда, когда откуда-то сбоку, видимо, из запасного выхода, начинает брезжить свет. К этому времени Миша уже лежит обессиленный на полу. Он, в гневном, хоть и совершенно бесполезном порыве, кричал, стучал ногами, звенел цепью, пытался хоть как-то освободиться, стирая запястья и лодыжку в кровь. Он кричал так яростно и сильно, что удивительно, как не сорвал голос. Но сейчас, полностью выдохшись, он лежал на бетонном полу, прижавшись к нему щекой и бессмысленно уставившись в стену. — Наш мир — самое отвратительное место, которое только может существовать, — Миша говорил бесцветно, тихо, не отрывая взгляда от стыка двух блоков в стене. — И хуже всего то, что это мы его таким сделали. Сами придумали какие-то лживые правила и каноны поведения и следуем им. А тех, кто не подчиняется — мы разрываем на куски. Не внешне, так внутренне. Указами, усмешками, взглядами. Каждый в этом мире пустой. Каждый в этом мире уже мертв. Но все пытаются биться за свою личность и свободу, за свою жизнь, хотя и понимают, что на деле она ничего не стоит. — Жизнь всегда чего-то стоит. Только люди вспоминают об этом поздно, — юноша обходит его и, присев за спиной, разрезает веревки на руках. Миша недоверчиво дергается и садится, разминая их. — Ты все равно не сможешь сбежать, так зачем доставлять тебе больше неудобств, чем необходимо? Миша невольно выдыхает, по спине проходит знакомая волна, а юноша вновь садится перед ним, всего в полуметре, при желании Миша мог бы достать до него рукой. Возникает инстинктивное желание наброситься в попытке вырваться, но он понимает, что вряд ли сможет победить того, кто выше и мощнее его. — Можешь называть меня Рэнделл. — Почему ты хочешь убить меня, Рэнделл? — Миша удивляется тому, как спокойно звучит его собственный голос. — Почему ты хочешь убить себя? — Я? Я себя убить не хочу. — Не у меня все руки в порезах, Миш. Они замолкают на несколько минут. Миша ниже оттягивает и без того растянутые рукава, ощущая уже привычное жжение на коже. Перед глазами мелькает лезвие в собственных пальцах, белизна ванной и темно-алая кровь, кажущаяся ярче на керамике. Он сглатывает ком и переводит взгляд на Рэнделла. — Я не хочу себя убить. Это позволяет чувствовать себя… не пустым. Ты не ответил. — Это позволяет чувствовать себя живым, — он смотрит прямо в глаза, спокойно, словно выжидая. — Как я умру? — Скорее всего, утонешь. — Здесь есть река? — Да. Рядом с домом. — А город? — Через лес к дороге — и там минут двадцать на машине. Миша вновь кусает губы, рассматривая собственные запястья. Почти багровые полосы фантомно сковывали их, все еще ощущаясь на коже. Он оттягивает рукава и мельком кидает взгляд на еще один источник света сбоку — щели между створками запасного выхода. Если он сможет освободиться, получится ли у него добежать? У него никогда не было хороших навыков ориентировки в городе, а в лесу он и вовсе мог легко заблудиться, но в то же время, где, как не в лесу, можно укрыться? Вряд ли Рэнделл знает все места, вряд ли он легко сможет его найти. Лишь бы выбраться из дома, а там… — Ты вряд ли сможешь добраться хотя бы до дороги. Есть еще один путь — через реку, там по прямой через лес к другой дороге, заблудиться уже сложнее. Но река широкая, а течение сильное, так что тоже вряд ли выйдет, — Миша поднимает взгляд на юношу и встречается с его синими, спокойными глазами. Он хмыкает и достает из кармана бутылку с водой, протягивая ее, Миша принимает и, открыв, пьет уже не такими быстрыми глотками, все еще настороженно глядя на юношу. — Я не сделаю тебе ничего, пока что. — Откуда мне знать, сколько будет длиться это «пока что»? — Миша ставит наполовину пустую бутылку рядом и уже почти отстраненно смотрит, забив трепыхающийся страх где-то меж органов еще ночью. — Это зависит от тебя и от твоих действий, — Рэнделл наклоняет голову чуть вбок, и блеклый фонарь размазывает по его лицу тени, делая похожим на какое-то мистическое видение. И в этих глазах, слишком синих, слишком похожих на ночное небо с неживым бликом огня фонаря-луны, Миша понимает, что он обречен. Понимает, что он никогда не выберется отсюда. Из этого подвала, из этого дома, из этого леса. Понимает, что он угодил в руки кого-то, кого совсем не знает, но кто знает о нем многое, может — скорее всего, — даже больше, чем хотелось бы. В руки человека с неживыми, цепляющими каждую мелочь, точно видеокамера, глазами. Человека, который буквально распоряжается теперь его жизнью, который может ее усложнить, наполнить нестерпимой болью и криками, который может прервать ее. Но который, по крайней мере пока, не делает этого. Не более, чем нужно, чтобы удержать Мишу на одном месте. И, Миша чувствует, что этот человек может с легкостью манипулировать им, что он уже это делал, когда оставил его одного на ночь в подвале, полного бушующих эмоций и угнетающего знания — он умрет. Но на самом деле пугает Мишу то, что он сам позволяет собою манипулировать. Он сам разговаривает с этим человеком, ведясь на какую-то призрачную надежду, что он сможет выжить, сможет выбраться отсюда. Миша сам идет на контакт.one
20 мая 2017 г. в 11:06
Миша открывает глаза с таким трудом, словно веки налились железом. Все тело тянет, точно он пролежал в неудобной позе очень долгое время. Пролежал? Где он? Вокруг сумрачно и прохладно, бетон под боком уже нагрелся от его собственного тепла, но по коже все равно бегут мурашки, только не понятно — от холода или от страха?
В горле пересохло, так что вместо смятенного «где я?» вылетает хрип вперемешку с сипом. Миша с трудом поднимается, садясь и поджимая к себе ноги. На левой обнаруживается небольшая цепь, охватывающая его лодыжку прочным кожаным ремнем и прикованная к деревянному столбу в полутора метрах от него. Руки то ли связаны, то ли привязаны к чему-то. Повернуться, чтобы посмотреть не выходит — тело уже не просто тянет, а противно болит, точно все его мышцы и связки натянули до предела и любое движение вызывает волну боли. Что произошло? Он вновь тихо хрипит-мычит, утыкаясь лбом в бетон.
— Ты упал, когда бежал. Получил кучу ссадин и гематом.
От чужого — спокойного и уверенного — мужского голоса по спине пробегает холодок, сжимая что-то в животе и подгоняя к и без того режущему горлу иглистый ком. Миша пытается найти его источник, но в подвале — это определенно подвал, или же какой-то склад — слишком темно, лишь около него стоит небольшой слабый фонарь. Глаза привыкают к темноте не быстро, но все же удается разглядеть на лестнице метрах в восьми от него человека. Юношу в черном с растрепанными короткими волосами. Он сидит на нижних ступеньках, уперев локти в колени и скрестив пальцы в замок. Миша с трудом может рассмотреть его лицо, но уверен, что он смотрит прямо на него. От цепкого наблюдения становится еще больше не по себе, если так вообще можно сказать, когда ты уже связан и прикован. Но хотя бы он в своей одежде: джинсах и кофте с длинными рукавами, только кроссовок нет. Он с трудом принимает сидячее положение, морщась и кусая губы, чтобы не издать еще один болезненный звук.
— Как ты себя чувствуешь? — юноша поворачивает голову вбок, и внутри все скручивается настолько, что хочется выкашлять эту тяжесть.
— Ка… — Миши пытается произнести «какого черта», но горло взрывается болью, и он кашляет, согнувшись.
— Ты был в отключке почти весь день. Должен сказать, ты меня почти напугал этим, — он поднимается с места и идет вперед, медленно и ровно. Миша, увидев приближение, боязливо пятится назад, шаркая босыми ногами по бетону, цепь противно звякает. — Тш-ш-ш, не бойся. Тебе надо попить.
Миша пытается отползти дальше, но цепь звякает, растянувшись до предела, и слабая боль сжимает щиколотку. Юноша полу улыбается и садится на корточки прямо перед ним, так что Миша теперь видит чужое лицо. Его… похититель? Он ненамного старше самого Миши, возможно на пару лет — не больше. Почти мягкие черты лица, темные, мутные синие глаза, взъерошенные русые волосы. Даже сидя, Миша понимает, насколько юноша высокий. Выше него, возможно, на голову. И определенно сильнее. Где-то в груди птицей зарождается паника, трепыхаясь и стучась о клетку ребер, раздражая взмахами крыльев горло. Должно быть, в его глазах это отражается или, может, в слишком учащенном дыхании, потому что юноша тихо смеется, почти по-доброму улыбаясь, но нисколько не заглушая панику.
— Люблю этот загнанный взгляд. Но мы продолжим позже, тебе надо попить, это просто вода, не волнуйся, — он достает из кармана небольшую бутылку воды и, открыв, прислоняет к дрожащим Мишиным губам.
Миша еще раз дергает ногами, в тщетной попытке отползти, смотрит прямо в чужие, уверенно-насмешливые глаза, и решает, что у него все равно выбора нет. Даже если это отрава, он так и так вряд ли выживет, учитывая, в каком он сейчас положении. Приникнув к бутылке губами, он начинает жадно пить. Вода струйками стекает с уголков его губ, но горло, наконец, затихает. Мише кажется, что он никогда не пил ничего лучше. Паника внутри притупляется, и он в удовольствии закрывает глаза.
Бутылка хрустит, сжимаясь, и отдаляется от губ Миши, из-за чего тот инстинктивно недовольно мычит, потянувшись за ней. Открыв глаза, он вспоминает о своем положении, тут же сталкиваясь с парой насмешливых глаз. Тут же отстраняясь назад.
— Потом принесу еще. Теперь можешь говорить? — юноша тоже откидывается назад, уже просто садясь на пол и пряча пустую бутылку в карман черной кофты.
— Да, — отзывается Миша, хоть и хрипло. Он прокашливается и моргает, стараясь уже на более здравую голову понять, что произошло.
— Отлично. Тогда давай поговорим, — на его лице расползается улыбка, и из-за сумрачного освещения, он выглядит еще страшнее, чем когда просто был в темноте. — Ты помнишь меня?
— Я не знаю тебя, — и стоило Мише это сказать, как в голове что-то взрывается, он жмурится, резко выдыхая. Перед глазами что-то мелькает, точно на его веках пытаются запустить фильм через проектор, но картинка слабая, нечеткая.
— Это последствия лекарства и твоего падения. Не торопись, у нас есть…
Последние слова размываются, тогда как фильм перед глазами становится все четче, все реальней. Головная боль пульсирует где-то в лобной доле, и Миша мотает головой, вжимая ее прямо в плечи, дергая руками и ногами в инстинктивных действиях, в надежде хоть как-то абстрагироваться от этого. В следующее мгновение он уже видит совершенно другое место.
Миша вспоминает, как часто, будь он дома, в институте или же просто прогуливаясь с приятелями, ощущал на себе чужой взгляд, но никогда не мог найти его источник. Вспоминает, как видел краем глаза какую-то высокую, похожую на человека, тень, но, обернувшись, никого не замечал. Вспоминает, как несколько раз по собственной рассеянности забывал свои вещи, но затем находил их в институте, хотя был уверен, что оставил их не там.
Вспоминает, как он бежал по лесу, часто дыша и пытаясь справиться с наливающимися тяжестью конечностями, накатывающей дремой. Как он пытался уклониться от низко растущей ветки, но потерял равновесие и упал, тут же покатившись по склону вниз. Остановившись, он понял, что уже не может подняться — все тело будто не слушалось, а голова едва-едва могла распознавать происходящее вокруг. Вспоминает чужие шаги, шуршащие лежащими на земле осенними листьями, и ту самую тень, уже принявшую вид юноши в черных джинсах и кофте со свободным капюшоном. Вспоминает чужую, устрашающую улыбку — и собственное погружение во тьму.
— Ты преследовал меня. Уже давно, — от собственных слов внутри просыпается только притупившийся страх, и Миша вновь пытается отодвинуться дальше от юноши. Не выходит.
— Да, — просто отвечает тот.
— Зачем? Какого черта вообще происходит? — Миша глотает нарастающую панику, понимая, что в ней нет никакого смысла, и пытается усмирить накатывающую дрожь в теле. — Ты убьешь меня?
— Вероятно, — вновь кивает юноша, проницательно глядя на Мишу, а он чувствует, что внутри что-то оборвалось. — Как думаешь, насколько отвратителен этот мир?
— Серьезно? — Миша не может сдержать горькой усмешки. Если его хотят убить, так почему не сразу? Зачем так издеваться, сообщая об участи, но заставляя разговаривать. — Какого черта я должен вообще с тобой говорить?
— Ты не должен. Но у нас есть время, так что почему бы и…
— Иди нахуй, — выплевывает Миша, вдохнув побольше воздуха и с вызовом глядя на юношу. Тот лишь хмыкает и пожимает плечами.
— Это твой выбор. Я вернусь позже.
И он уходит. Просто поднимается и выходит из подвала, заперев за собой дверь. Миша остается один на один с собой.