***
Ну, почему? Почему я не умею держать язык за зубами, когда это необходимо? Мы с Джей-Джеем оба знаем, что его программа в этом году по баллам числится выше, чем моя. Учитывая его текущий результат, даже если я повышу технический балл до установленного личного рекорда, я всё равно не смогу его обойти. А травма навряд ли даст мне повысить оценки презентации. Стоя на льду возле бортика, я выслушиваю наставления тренера, но его слова пролетают мимо ушей. Остаётся буквально несколько секунду, чтобы принять решение, а я всё ещё не знаю, как поступить. Я закрываю глаза… Я стараюсь полностью абстрагироваться от внешнего мира, и прислушаться к себе. Сердце колотится в грудной клетке, но это не волнение, что уже хорошо. У меня есть сила, потенциал, техника... Всё это способствует половину успеха. Остаётся только понять, что я могу сделать для победы. Артистизм поможет улучшить баллы за презентацию, поэтому, вопреки всему я делаю глубокий вдох и расстёгиваю лонгет. Что же на счёт программы? Яков изначально планировал усложнить её, но быстро отказался от этой идеи, решив сделать упор на короткий прокат. Я думаю, что он хотел для этого предпринять, но пока не вижу ответа. Видимо, придётся импровизировать… Мысли обрываются, когда объявляют моё имя. Думать больше нет времени, и я, открыв глаза, гляжу на Фельцмана. - Ты всё понял? – говорит он мне, - Катай осторожно и не думай о результате. Я не хочу, чтобы ты ещё что-нибудь себе сломал. - Я-то всё понял, - выдыхаю я, снимая лонгет и сразу же чувствуя неприятную колкость в руке, - Вот только полагаться на артистизм я привык больше, чем на технику. Откатив от бортика, я демонстрирую снятую защиту, а затем кидаю её тренеру. - Юрий, ты с ума сошёл! – больше утверждает, чем спрашивает Фельцман, меняясь в лице, - Ты хоть понимаешь, как ты сейчас рискуешь?! Немедленно надень обратно! - Прости, у меня уже нет на это времени, - разворачиваясь, я прибавляю скорость и направляюсь приветствовать публику, отчего протесты и крики тренера заглушают трибуны. Я чувствую, как кисть словно колют толстыми иглами при каждом малейшем движении, но если бы я не умел терпеть, я бы уже давным-давно распрощался с фигурным катанием. Я не знаю, наблюдает ли за мной Джей-Джей или насколько сильно я заставляю переживать Якова. Я просто надеюсь выступить хорошо. Это всё, что меня сейчас волнует. Становясь в изначальную позу, я жду начала композиции. Зал замирает и наступает тишина. Я приступаю к своему откату - плавно, нежно и очень осторожно. Как и запланировано в программе, первый прыжок я начинаю с тройного флипа. Тот выходит чистым, и я продолжаю катать без фанатизма. Но когда музыкальные нотки постепенно сменяют друг друга, вместе с ними меняется и моё выступление… В каскаде из двух тройных тулупов, в обоих прыжках я задействовал руки. Резкий взмах кисти заставил боль усилиться в разы, и я, чтобы перевести дух, принимаю решение перенести следующий прыжок – тройной риттбергер – во вторую часть программы. В перерыве между элементами я замечаю напряжённый взгляд Якова. Он явно не понимает, что происходит и почему я не пошёл на заход. Я представляю, как он злится… Последний прыжок в первой части – сальхов в четыре оборота – не так сложен, но при приземлении случается то, что заставляет поволноваться всех, кто знает о моей травме. Не удержавшись, я лечу на лёд, выставляя сломанную руку перед собой. Я точно знаю, как в этот момент испугался Фельцман, и отчётливо слышал, как ахнули трибуны. Это был первый раз, когда во время проката и моё сердце панически ушло в пятки – ещё бы секунда и я, скорее всего, валялся бы на льду, умирая от дикой боли в руке. Но зная, что за этим последует приостановка, а после и снятие с выступления, я делаю то, что даже сам от себя не ожидаю. От сработанного инстинкта самосохранения, по рефлексу я моментально сгибаю руку, опираясь на локоть. Более того, извернувшись, я даже умудряюсь оттолкнуться им ото льда и избежать падения, что спасает меня от штрафного очка. От того, что всё произошло слишком быстро, я невольно теряюсь и срываю лутц в бабочку. Такие незначительные ошибки понижают мои баллы, но сумев собраться, я быстро перестраиваю вторую часть программы, желая наверстать упущенное. Пройдя дорожку шагов, я вхожу в кораблик, из которого делаю вместо двойного акселя, тройной. Перекрут не считается ошибкой, и это даёт мне дополнительные баллы. Уже к тому моменту рука разболелась неимоверно, но я никоим образом не должен был этого показывать. Программа рассчитана на лёгкость, душевность, нежность; превозмогая боль, я должен полностью оставить себя на льду. Впереди ещё два каскада, но чтобы заработать больше баллов, я иду на риск. Выполнив аксель-тулуп, я добавляю тройной риттбергер, который пропустил в первой части программы. Раньше в двойном каскаде дополнительный прыжок не оценивали, если он не был заявлен по протоколу, но зато с новой судейской системой это очень даже похвально. Далее следует запланированный тройной каскад лутц-ойлер-сальхов. Абсолютно все прыжки за исключением одинарного перекидного риттбергера я выполняю с руками и, понимая, что самое сложное позади, выдыхаю больше от боли, чем от облегчения. Я вновь следую дорожке шагов и элементам, но перед вращением решаю всё же зайти на ещё один прыжок – на этот раз дополнительный. Сделав бабочку в первой части, я потерял шесть баллов, поэтому для того, чтобы обойти Джея, перенести тройной лутц в конец программы я был просто обязан. Яков меня по голове вряд ли за это погладит, но если я уж что-то и решил, то буду идти до конца. Да и суммарно хуже от этого точно не станет – лучше уж сделать неудачный прыжок, чем не сделать его совсем. При идеально чистом откате подобная ошибка может отбросить тебя далеко вниз в турнирной таблице и это никак тебя не оправдает. Ставя конёк на внешнее ребро, я отталкиваюсь ото льда. Прижимая руки плотнее к телу, я напрягаюсь и в какой-то момент чувствую настолько яркую боль, что кажется, будто по больной руке ударили палкой. Хмурясь и стискивая зубы, я искренне не понимаю, что могло на это повлиять. Боль не была похожа на обычную… Что-то не так. Несмотря на это прыжок оказался удачным и, завершив финальное вращение, я замираю под затихание музыки, которое сменяется громкими аплодисментами. Зал встаёт, публика ликует, но я до сих пор не могу отойти от проделанной работы. Хватаясь за травмированную кисть, я стараюсь отдышаться. Ту сводит ужасно – каждое лишнее движение порождает острую боль – и эта боль куда хуже вчерашней. От напряжения рука дрожит сильнее, чем прежде, но деваться уже некуда. Я благодарю публику поклоном, а затем направляюсь прочь с катка, к своему тренеру. - Юра, ты меня совсем без волос хочешь оставить?! Все нервы мне вытрепал! – ругается Яков, но тут же обнимает, стоит мне только сойти со льда. Впервые мне приходится получать от него ругань и похвалу одновременно. Я слабо улыбаюсь ему, но по взгляду он понимает, что за улыбкой я прячу физическую боль, а вовсе не выказываю радость или облегчение. - Если я пролечу сегодня с первым местом, приму любое наказание без протестов и возражений, - ставлю я условие своему тренеру. В зоне «Kiss and Cry» я ждал оценок, словно в трансе – повтор не смотрел, приветы не передавал, спасибо никому не говорил. Лишь Яков накинул олимпийку мне на плечи, понимая, что надеть её полностью я сейчас не смогу. И вот когда, наконец, высвечивается табло с оценками, я поднимаю взгляд. Я не верю глазам… Заработав лучший результат, что по технике, что по презентации на этом Гран-При, я получаю высший балл за свою произвольную. Но поразило меня вовсе не это. У нас с Лероем ничья. Вплоть до сотых балла… Я пытаюсь понять, как так вышло. Такого со мной никогда не случалось, поэтому как судят при таком результате, я так же не имел представления. - Яков, как при ничье распределяют призёров? - Трудно сказать, - хмурится он, - С того момента как отменили шестибалльную систему, судейство кардинально изменилось. Насколько я помню, в таких случаях давали два золота, но с тех пор правила ужесточили, чтобы не было подобных исходов. Придётся дождаться решения судей. Поднимаясь с места, я слышу объявление о десятиминутном перерыве. Фигуристов приглашают в микс-зону для дачи интервью, и мы с Яковом направляемся к выходу. Придерживая поломанную руку, я не могу думать ни о чём, кроме боли, отчего прошу тренера дать мне лонгет. Но тот отдал его Лилии, а её поблизости нигде нет. Позвонив ей, он узнаёт, что та направилась к одному из арбитров вместе с матерью Джея для предварительного ознакомления результатов, а чтобы не забирать с собой защиту, она отдала её Миле. Не став тратить время на поиски, я направляюсь к российскому корреспонденту для дачи краткого интервью. Потратил я на это дело не больше двух минут, стараясь не вдаваться в подробности изменения моей программы. Как только меня отпускают, я возвращаюсь к Якову, а через минуту к нам подходит Бабичева. - Мила, где лонгет? - продолжаю держаться я за руку. - А разве он уже не у тебя? – удивляется она и начинает оглядываться, видимо выискивая того, кому передала защиту. Подошедшая Барановская начинает что-то обсуждать с Фельцманом, и всё внимание девушки моментально переключается на них. Не став вдаваться в подробности и за отсутствием интереса слушать их разговор, я решаю покинуть микс-зону. В коридоре почти никого нет. Несмотря на то, что основная часть соревнований уже завершилась, впереди ещё церемония награждения и пресс-конференция. Хочется поскорее закончить всё это и отдохнуть; слишком устал за эти две сумасшедшие недели. Всё же два этапа Гран-При подряд даются очень тяжело – в прошлом году с этим было как-то легче. Заметив автомат с напитками, я направляюсь к нему, доставая мелочь из кармана олимпийки. Купив минералку, я прикладываю холодную жестяную банку к ноющей кисти, а спустя полминуты пытаюсь её открыть, но напрягать пальцы сломанной руки слишком болезненное дело. - Юрий, ты сошёл с ума?! – вдруг хватает меня канадец за плечо и отводит в сторону, глядя с осуждением. От неожиданности я даже не успел сообразить, что это Лерой, только и почувствовав, как кто-то с силой сжал свою ладонь. - Джей?... Что ты имеешь в виду? – в растерянности не понимаю я, но хмурюсь от его неожиданной грубости, - Ослабь хватку, ты делаешь больно. - Я говорю о твоей беспечности, - отпускает он меня, но продолжает смотреть тем же взглядом, - А что если бы ты сильнее повредил руку? Или заработал вывих локтя при том падении? Я видел реакцию твоего тренера, когда ты вышел на лёд – я, так понимаю, ты пошёл ему наперекор? Почему ты заставляешь всех вокруг волноваться?! Я всего-навсего просил тебя… - Да что с тобой сегодня?! – недовольно гляжу я в упор, поражаясь его наезду, - Я не первый день на коньках стою! Я обещал, что всё будет в порядке – я своё обещание выполнил; ничего ужасного не произошло! Джей ещё секунду смотрит на меня с лёгким раздражением, но затем его взгляд смягчается. - Ладно, извини… - выдыхает он в сторону, потирая лоб и прикрывая глаза, - Просто… день сегодня не задался, вот я и на нервах… - У тебя проблемы? – продолжаю я глядеть на него, но вместо ответа, он неспешно и мягко берёт меня за предплечье. - Всё в порядке. Устал немного, только и всего… - говорит он, надевая мне на руку лонгет. - Как он у тебя оказался? – недоумеваю я, наблюдая, как канадец отодвигает браслет ближе к локтю. - Мила передала, когда я возвращался в микс-зону, - отвечает он, застегивая защиту, - Давно на тебе этот браслет? Не помню, чтобы ты его раньше носил. - Это подарок, - поспешно убираю я руку, и Джей-Джей поднимает на меня взгляд. - Весьма дорогой подарок… Вряд ли от какого-нибудь простого фаната, я прав? - На что ты намекаешь? – я делаю вид, что не понимаю, о чём он толкует, повернувшись полу боком и пытаясь скрестить руки на груди, что не очень хорошо выходит. Но на моё удивление вместо ожидаемого ответа я слышу только тишину, а когда гляжу на него вновь, понимаю – Джей-Джей ушёл глубоко в чертоги своего разума. Но вдруг его задумчивость сменяется решительностью, и в следующую секунду я слышу то, что ввергает меня в полное потрясение. - Юрий. Идём со мной на свидание. Он задаёт вопрос с утверждением – словно настаивая. А я от его прямого взгляда не могу найти слова. Так и смотрю на него, затаив дыхание и проглотив язык. - Прости. Зря я спросил, - совершенно спокойно говорит он, качая головой и обходя, чтобы скрыться из виду. От растерянности я думаю чуть медленнее, чем следовало бы, но в какой-то момент хладнокровие и уверенность вновь берут надо мной верх. - А ну, постой, - оборачиваюсь я к нему, сведя брови к переносице и серьёзно глядя. Тот замирает, услышав мой голос, но всё ещё продолжает сохранять невообразимое спокойствие. Обернувшись, он смотрит так, будто подобные предложения с его стороны в мой адрес, в порядке вещей. - Свидание значит? – переспрашиваю я Лероя. - Это абсурдное предложение. Можешь смело послать меня в своей неповторимой хамоватой манере. - А если я скажу, что подумаю? Джей-Джей вскидывает брови. Он действительно не рассчитывал на то, что я могу согласиться? - Тем более. Лучше вообще не думать об этом. Разве это не аморально – идти на свидание с тем, кто тебя изнасиловал? По-моему, это отвратительно, не находишь? Я поражаюсь его резким перепадам настроения – теперь он настроен агрессивно по отношению к себе, но я не успеваю это понять. - Почему ты так зациклен на этом? – я начинаю злиться. Он непроизвольно оглядывает меня, останавливая взгляд на моей травме, а затем подходит ближе и забирает купленную минералку. Одним лёгким движением он вскрывает банку и возвращает обратно. - Потому что это моя ошибка. И я не хочу её повторять трижды. - Трижды? – не понимаю я, метая взгляд то на жестянку, то на канадца, то снова на напиток в руке… Лерой делает глубокий, но сдержанный вздох, пряча руки в карманы спортивной куртки. - Именно. Что в первый раз, что во второй – для меня это одно и то же. Подобная новость, как гром среди ясного неба – поначалу это даже шокирует. Но в какой-то момент еле заметная сердитость превращается в настоящую злость, и я сжимаю банку чуть сильнее. - Я сам тебя просил! – повышаю я на него голос, - В каком, блядь, месте это было насилие?! - Ты был пьян. Тебе было плохо. И в тебе говорил алкоголь, - твёрдо поясняет Лерой, не поведя и бровью, - А я, не сумев совладать с собой, воспользовался ситуацией. Третьего раза не будет. Жан-Жак, считая, что всё уже сказано, вновь отворачивается от меня и направляется прочь. А я же чувствую жгучую обиду от того, что он воспринимает всё именно так. - Да пошёл ты! – от злобы кричу я ему вслед, - Как будто я тебе это позволю, будь твои принципы иными! Раз считаешь себя таким грешником, вали в церковь и замаливай грехи, идиот! Но Лерой даже не остановился перед тем, как скрыться за поворотом. Почему он считает, что это должно быть его проклятием? Я простил его – почему он не может так же поступить?… Неужели он настолько сильно чувствует себя виноватым спустя столько времени? Чуть успокоившись, я в момент начинаю жалеть о том, что сорвался на него. Он чуть было не позвал на свидание, а я взял и всё испортил. Но если по правде, мне и в самом деле нужно время, чтобы подумать. Я бы с огромным удовольствием пропустил «конфетно-букетный» период и приступил к более серьёзным отношениям. Но, кажется, что сам Лерой пока что к этому не совсем готов… По крайней мере со мной уж точно. Но неужели причина тому всего лишь чувство вины? Стараясь сообразить, как всё исправить, я задумчиво отпиваю несколько глотков минералки, продолжая сердиться, но уже только на себя.***
Я стою на пьедестале, игнорируя саму церемонию награждения. Настроения нет от слова совсем. Мало того, что я повздорил с Джей-Джеем, так ещё и не чувствую вкус победы, поскольку считаю, что золотых медалей должно быть две. Канадца не признали победителем по равенству баллов, поэтому мои гневные слова, брошенные спортсмену в раздевалке касательно второго места, оказались пророческими. По правилам, при совпадении общей суммы преимущество отдается тому спортсмену, чей результат в последней части соревнований был выше. А если учитывать как сильно пали оценки презентации у Джей-Джея после произвольной, судьям долго думать не пришлось. Но я всё равно считаю это несправедливым решением. Лерой сегодня, будто сам не свой, а я только подлил масло в огонь своим выигрышем и грубым словом. Он стоит по правую сторону от меня, не выражая каких-либо определённых эмоций, а золотая медаль, висящая у меня на шее – словно груз – заставляет испытывать долю сожаления. - Джей… - тихо зову я его, как только заканчивает играть российский гимн. Тот повёл лишь косым взглядом в мою сторону, и то без особого энтузиазма. - Я согласен… - наконец, выдавливаю я, не решаясь взглянуть в его сторону. - Согласен на что? – канадец либо не понимает, либо делает вид. - Свидание. Я поднимаю медаль для памятного фото, а затем оба фигуриста по обе стороны от меня поднимаются на верхнюю ступень, чтобы сделать совместную фотографию. - Ты это всерьёз? – будто не верит Лерой. - Считай это благодарностью за оказанную помощь в аэропорту. На самом деле было несколько причин принять такое решение. Во-первых, я действительно хочу поблагодарить Лероя за это. Подвезя до Лондона и поменявшись по времени тренировками, он тем самым оказал неимоверную помощь. Даже не знаю, в каком физическом или моральном состоянии я бы сейчас был, не окажись он в Торонто. Во-вторых, мне хочется извиниться перед ним за то, что наговорил ему лишнего перед церемонией. Я не удивлюсь, если Джей-Джей и в самом деле день ото дня ходил в церковь после такой непоправимой, как он говорит, ошибки. И, в-третьих, свидание – это идеальное время для того, чтобы признаться Лерою в своих чувствах. Единственное, что меня сейчас пугает, так это то, что он может отказать. Это заставляет сжать букет в руке сильнее… Джей продолжает молчать даже после того, как мы сходим с пьедестала на лёд и делаем почётный круг. Кто-то с трибун машет мне российским флагом, и я подъезжаю, чтобы его взять. Далее следует вторая часть памятных фотографий. В какой-то момент Джей подъезжает ко мне, как мне кажется, чтобы сфотографироваться вдвоём, но после нескольких вспышек фотокамер, он наклоняется и кратко шепчет на ухо. - Сегодня. После конференции. Внутри всё перевернулось от сказанных слов и я, с чувством облегчения, приободрившись, закидываю на плечи триколор.***
Обида от того, что судьи поступили с Лероем несправедливо, заставляет меня занять крайнее место за столом в конференц-зале. Мне плевать, что так не принято – победитель должен сидеть по центру, но я решаю, что не в этот раз. - Юрий, пересядь, - просит меня Джей-Джей, подойдя к своему месту. - Тебе стульев мало? – хмурюсь я, - Вот ещё одно свободное место, - указываю я на соседнее. - Это место победителей. - Какое совпадение, - иронично произношу я, фыркая в сторону, - А разве ты не один из них? Вздыхая, Лерой молча садится рядом, понимая, что спорить бесполезно, а спустя ещё пару минут, начинают сыпаться вопросы журналистов. Первый из них, который интересовал в первую очередь, был слишком очевиден. - Юрий, вы выиграли золотую медаль на этом этапе, - начинает один из американских журналистов, - Можно ли поинтересоваться, почему в таком случае вы сидите на месте вице-победителя? Пусть лично для меня в этом нет необходимости, но переводчик быстро повторяет вопрос на русском – опять-таки из-за общепринятых правил. Как это давно принято, каждый из призёров отвечает на родном языке, чтобы ответ был максимально доступен для прессы их родной страны. С одной стороны это неплохо, но с другой от этого на конференцию тратится чуть больше времени, чем могло быть. - Я не могу согласиться с решением судей, - поясняю я, - И не считаю, что обязан сидеть по центру при равных оценках с Джей-Джеем. Ответ быстро переводят на английский, и я обращаю внимание на канадца. Лерой не понимает русскую речь, поэтому внимательно слушает перевод. Особенно это хорошо выражается, когда он слышит собственное имя. Даже немного забавно… - Ваша произвольная программа технически отличается от той, которую вы катали на Ростелекоме, - вновь обращаются ко мне, но уже на русском, и теперь вопрос переводят на иностранный язык уже для других, - Эти изменения были приняты совместно с вашим тренером? Каковы причины таких изменений? - Я импровизировал. Так уж вышло, что мне пришлось перестраивать программу на ходу, во время выступления. Мой тренер не был в курсе этого, но в целом и он и я довольны сегодняшним прокатом. Журналисты быстро делают отметки в своих планшетах и блокнотах. - Вопрос к Джей-Джею, - вновь слышится русская речь, - На Ростелеком вы не присутствовали на церемонии награждения. С чем это было связанно, и каковы были последствия? Лерою переводят поставленные вопросы, и он кивает в знак понимания. - Это было связанно с плохим самочувствием, - услышав это, я бросаю взгляд на канадца, - После завершения соревнований я сразу же уехал. Всё было не настолько критично, чтобы обращаться в больницу, поэтому наказание имело место быть. По принятому решению я заплатил штраф в определённую сумму. Про самочувствие он, конечно же, солгал. Хотя… если он говорит о своём душевном состоянии, то его ответ вполне можно считать правдивым. Я откидываюсь на спинку стула, продолжая слушать вопросы. - Юра, расскажите о своей травме, - слышу я, поднимая взгляд, - Она критична, чтобы не выступать на финале Гран-При? - Не думаю. Несмотря на то, что это перелом, до финала ещё четыре недели. К этому времени рука должна восстановиться в большей степени. - Вопрос ко всем спортсменам. Всё ли удалось реализовать на этом этапе? Какая программа далась труднее? Отдельно к Джей-Джею – что пошло не так в произвольной программе; это было волнение? - Нет. Волнения не было, катал я так же, как и всегда. Здесь скорее сыграла усталость, но в большей степени виноваты коньки. Я не менял их в конце предыдущего сезона, как это принято, поэтому по мере необходимости пришлось сделать это сейчас. Я поражаюсь такому ответу. И этот человек ещё что-то говорил мне о беспечности? Да кто так делает вообще? Так и убиться можно. В не разношенных коньках катать сходу без тренировок и подготовки очень опасно. К ним надо привыкать, иначе есть риск заработать серьёзную травму. - Юрий? - А… - я быстро прокручиваю в голове вопросы, отвлекаясь от своих мыслей, - С учётом травмы сегодня катать было немного сложнее, чем вчера. Имею в виду физически. А в эмоциональном плане… не удалась короткая программа. Было трудно собраться. Если говорить об общих впечатлениях, то канадским этапом я вполне доволен, но ещё есть над чем работать. Далее следовало несколько вопросов к бронзовому призёру, в результате чего мы с Джеем считали минуты до конца конференции. Когда время стало подходить к концу, последовали заключительные вопросы, адресованные Лерою. - Одни говорят, что вы уходите из спорта. Другие считают, что это всего лишь слухи. Вы можете подтвердить или опровергнуть это? Я вмиг оживляюсь и напрягаюсь от данного вопроса, уставившись на канадца. Тот раздумывает секунду-две, после чего поднимает взгляд на журналиста. - Публично от меня или моего отца вы это слышать не могли. Однако такой разговор между нами действительно был. Пока что слишком рано что-либо говорить об этом; посмотрим по завершению сезона. Он не дал однозначного ответа… Неужели всё-таки думает уйти? Если я являюсь той причиной, из-за которой у него появились подобные мысли, то именно мне следует что-то предпринять, чтобы Джей-Джей не завершил свою карьеру так рано. Надеюсь, после нашего свидания он окончательно определится в лучшую сторону. - К сожалению, время подходит к концу, - сообщает организатор, - На этом попрошу закончить. Только я и Джей собираемся подняться со своих мест, как один из журналистов поднимает руку. - Последний вопрос, - просит он, что заставляет Лероя сесть на место, а меня откинуться обратно на спинку стула. - Спрашивайте, - даёт добро организатор, а после жестом показывает фотографам, чтобы те закруглялись. - Вопрос к Джей-Джею; не совсем касательно соревнований, скорее личного характера. Ваш отец упомянул о вашей бывшей невесте, как о нынешней жене. Значит ли это, что вы сейчас состоите в браке? Вопрос как гром среди ясного неба – выбивает меня из колеи, и я устремляю озадаченный взгляд на Лероя. Кажется, он тоже не ожидал такого вопроса, что заставляет его косо посмотреть в мою сторону, а затем растеряно опустить глаза. Мне кажется, что я вот-вот потеряю самообладание, неслышно дыша через раз, сжимая ткань брюк показательного костюма и мучительно выжидая ответ Джея. Почему он молчит? Если это не правда, то он должен сказать об этом. Но его молчание… Пожалуйста, скажи, что это ложь… - Да, так и есть, - наконец, признаётся он, поднимая взгляд на журналиста, - Я действительно состою в браке с Изабеллой Янг. Весь мир будто перевернулся; казалось, словно только что вонзили нож в сердце. Я боялся пошевелиться, хотелось убедить себя, что мне показалось… послышалось… Но нет. Я отчётливо слышал каждое слово. Журналисты словно потеряли контроль, разом вставая со своих мест и протягивая диктофоны, без разбора задавая вопросы, на которые Лерой уже не собирался отвечать. «Было ли свадебное торжество?» «Как долго вы состоите в браке?» «Когда вы собирались об этом афишировать?» «Как давно вы возобновили отношения с мисс Янг?» Я не могу это слышать… Плюнув на всё, я вскакиваю с места и выбегаю прочь из конференц-зала, слыша, как часть репортёров переключает своё внимание на меня, не понимая причины моего неожиданного ухода.***
Мне кажется, что слёзы по щекам льются целую вечность. Почему Лерой ничего не сказал? Для чего скрывал? Я в который раз умываю лицо ледяной водой, но это не помогает – я продолжаю шмыгать носом, глядя на своё отражение. Похоже, окончательно успокоиться я всё равно не смогу, поэтому я решаю уйти из дворца спорта как можно скорее. Покинув мужской туалет, я спешу в раздевалку, забрать свои вещи. Накинув сверху пуховик, я в очередной раз смахиваю слёзы, хватаю сумку и выбегаю из помещения, параллельно вызывая такси. Я не стал ничего объяснять Якову, не хочу знать подробности от Лероя – я просто хочу уехать. Весь вечер я просидел на аллее, недалеко от отеля, стараясь взять себя в руки. Не хотел, чтобы Джей-Джей вдруг заявился и застал меня в номере. Телефон я отключил; о свидании теперь не может быть и речи. Только ближе к полуночи я возвращаюсь в свой номер. Оставив вещи у кровати, я думаю пойти к Фельцману, чтобы сообщить о своём возвращении, но только я подошёл к порогу, как послышался стук в дверь. Я панически замираю на месте, предвкушая застать канадца, отчего слёзы тут же наворачиваются на глаза. Стараясь вести себя тихо, я прикладываю руку к двери и прислушиваюсь к шорохам. - Юрий, ты там? Ответь, если ты в номере, - слышу я голос своего тренера. Я стараюсь быстро прийти в себя, провожу руками по глазам, а затем открываю дверь. - Юра, почему твой телефон отключён?! – проходит в мой номер Фельцман, - Дозвониться невозможно. Ты почему не предупредил, что конференция закончилась, и сам покинул дворец? Мы с Лилией уже и не знали что думать, когда поняли, что тебя ещё нет в отеле. Где ты был? Я сглатываю удушливый ком и тихо закрываю дверь. - Яков… Я хочу уехать… как можно скорее… - Что? – не понимает он меня, оборачиваясь, - А как же показательные, банкет? - Я не пойду, - продолжаю я стоять к нему спиной, - Все уже в курсе о моей травме, поэтому никто не придаст значения, если я не выступлю… - Очень странно слышать от тебя подобное, - подходит он ко мне и кладёт руку на плечо, - Обычно твоему безрассудству нет предела. Он поворачивает меня к себе лицом, но я прячу глаза, уставившись в пол. - Что-то ты неважно выглядишь, - продолжает он, - Ничего не случилось? Посмотри на меня. Я с неохотой поднимаю взгляд, и ком вновь возвращается на прежнее место. - Юра, что с тобой? Почему у тебя глаза красные? Я не могу больше сдерживаться и тут же упираюсь лбом в плечо тренера, давая слабину. - Ничего, - судорожно вдыхая воздух, отвечаю я, стараясь говорить как можно ровнее; по щекам снова скатываются слёзы, - Устал очень. Голова болит… и рука тоже... Я не могу больше терпеть эту боль. Давай вернёмся домой? - Тише, мальчик, - обнимая, Фельцман гладит меня по голове, успокаивая, - Я понимаю. Нужно ещё немного потерпеть. Я уже звонил в клинику и договаривался о твоей операции. Завтра с утра я отменю твою заявку на показательные и поеду за билетами. А сейчас тебе лучше лечь и отдохнуть. Если у тебя так сильно болит рука, я могу позвонить врачу; тебе вколют обезболивающее. Кажется, Яков не понял, о какой именно боли я говорю, но тем лучше. - Нет, - качаю я головой, - Я сейчас же лягу спать. - Хорошо, - отстранив меня от себя, произносит он, - Если вдруг что не так, обращайся ко мне или к Лилии. Мы будем в своих номерах. Одарив меня ещё одним внимательным взглядом, Фельцман покидает мой номер. Я ложусь в кровать, как и обещал, но уснуть я не мог ещё долгое время, продолжая лить нескончаемые слёзы.***
Я всё ещё не могу отойти от сказанного Лероем – собираю вещи, как в тумане. Возможно ли, что он сторонился меня первое время именно по этой причине? Скорее всего, так и есть. Теперь я понимаю, почему он себя так странно вёл вчера. Но его забота и беспокойство выражались особенно яро... Должно быть, он лишь хотел сделать вид, что не замечает меня. А может просто боялся, что я узнаю о том, что он женат. В любом случае, я не хочу больше таких сюрпризов – это слишком больно и мучительно принимать. Нет никаких гарантий, что Джей-Джей не отдалится от меня по иным причинам. Например, из-за того, что семья важнее, чем какой-то шестнадцатилетний фигурист с другого континента, с которым даже будущего нормального не будет… Во мне снова кипят эмоции от такой несправедливости, и я закрываю глаза, чтобы успокоиться; только недавно отпустило от слёз, не хочу снова себя провоцировать. Яков уже купил билеты на вечер, так что не думаю, что я ещё раз увижу Джей-Джея. Упаковав дорожную сумку, я решаю, что нужно поесть – ведь я так ничего и не ел после вчерашнего выступления. Проходит ещё немного времени, и я возвращаюсь к тому, на чём остановился. Но как только я открываю чемодан и начинаю складывать в него первые вещи, как в дверь нерешительно стучат. - Открыто, - кричу я, думая, что это Фельцман. Бросая костюм для показательного в чемодан, я слышу, как позади со скрипом приоткрывается дверь, а я продолжаю складывать олимпийку с перчатками прежде, чем обернуться. - Юрий… Один его голос заставляет меня вздрогнуть и замереть на месте. Зачем он пришёл?... - Ты что здесь делаешь? – поднимаясь и поворачиваясь к Лерою, я чуть не спотыкаюсь о собственный чемодан, - Ты должен быть на банкете. - Я ушёл оттуда, как только понял, что тебя там нет, - закрывает он за собой дверь, не сводя с меня взгляд, - Юрий, прошу, выслушай меня… - А стоит ли? – перебиваю я его, чувствуя, как теряется самообладание, - Ты пришёл оправдывать себя? Или разочарован, что я слил свиданку? В любом случае, я не хочу ничего слышать ни о тебе, ни о твоей бабе. Отвернувшись, я продолжаю яро складывать вещи, не желая уделять ни минуты своему незваному гостю. - Я надеялся, что ты об этом не узнаешь… - Не узнаю? Ты серьёзно?! – чуть повышаю я голос, вновь оборачиваясь и смотря с неимоверным потрясением, - Собирался всю жизнь скрывать это? Считаешь, что я в пещере живу и не читаю новости? Я бы всё равно об этом когда-нибудь узнал. - Я хотел разобраться с этим прежде, чем пойдут слухи… Юрий, я прошу тебя… - Разобраться он хотел, видите ли, - смотрю я на него с укором, - Можешь теперь разбираться, сколько твоей душе угодно. Ничто тебя теперь не торопит. - Я действительно не хотел, чтобы всё так… - он делает шаг, но я отступаю. Если он прикоснётся ко мне, я сорвусь. Потом будет ещё больнее. - Да какая уже разница?! – перехожу я на крик, - У меня нет никакого желания копаться в твоей личной жизни! Можешь валить, создавать семью, делать этой ведьме детей, воспитывать своих отпрысков или что там у тебя дальше по плану?! Оставь меня в покое! - Именно поэтому я и не хотел тебе ничего говорить! – повышает он тон в ответ, но старается вести себя аккуратно, - Я боялся, что ты воспримешь всё именно так, но… - Лерой на секунду замолкает, - Но если ты всё так и воспринимаешь, значит ли это, что ты ревнуешь меня? От подобной наглости я даже моргать забываю, не то, что бы дышать. - Иначе как ещё объяснить твою реакцию? Неожиданно покинул конференцию… Отключил телефон, не пришёл на банкет… - Замолчи, - отворачиваюсь я от него, - Просто замолчи… Можешь думать, что хочешь, но своё мнение оставь при себе. - И тот поцелуй… - продолжает он, будто не слышит меня, - Ты же не просто так поцеловал меня тогда, в машине, верно? - Прекрати! – срываюсь я, бросая в него первое, что попадается под руку – как оказалось, собственный телефон. Мобильник пролетает мимо Лероя и ударяется о дверь; не ожидавший такого канадец кратко смотрит на лежащий на полу айфон, а после поднимает взгляд на меня. Я уже не скрываю своих слёз, с осуждением сверля его взглядом. - Забудь об этом! Считай это минутной слабостью! Ты всерьёз думаешь, что тебе стоит пальцем меня поманить, и я прибегу?! У тебя ещё хватает наглости звать меня на свидание, когда сам ты без пяти минут женат?! - Юрий, это фиктивный брак, - старается меня успокоить канадец, но я слишком зол на него, чтобы услышать. - Да мне плевать фиктивный или гражданский! Какого чёрта ты говоришь о любви ко мне, когда скрываешь такое?! - Да я даже кольца не ношу! - Зато твоя баба носит! - огрызаюсь я. - Перестань её так называть! - начинает злиться Лерой. - Теперь ты её защищаешь?! - Я хочу развестись! - А для чего?! – развожу я руками, и Лерой замолкает, не зная, как ответить, - Считаешь, я приму тебя с распростёртыми объятиями? Не веди себя так, словно я для тебя запасной вариант. - Ты не запасной вариант, Юрий, - качает он головой, - Этот брак для меня ничего не значит. - Вот как? – вскидываю я брови, - Докажи. - Что? – не понимает меня Джей. Я ещё секунду смотрю на него сердито, а затем продолжаю. - Вот я, - кладу я руку себе на грудь, а затем указываю на постель, - Вот кровать. Здесь и сейчас. Джей словно остолбенел и даже, как мне показалось, побледнел от моего эгоизма. - Чего ты ждёшь? – давлю я на него. - Я не могу, Юрий… - качает он головой, - Ты заставляешь меня идти против моих принципов… - А что для тебя важнее? – меня трясёт от злости, но я всеми усилиями стараюсь этого не показывать, - Твои принципы? Или я? - Юрий, не заставляй меня совершать одну и ту же ошибку снова и снова. Так нельзя. - Нельзя? – переспрашиваю я его с нервной улыбкой, поражённый его мышлению. - В первый раз… я тебя изнасиловал. И что самое ужасное, я практически ничего не помню, а ты живёшь с этими воспоминаниями почти что полгода, - я слышу, как его голос дрожит, но взгляд продолжает выражать непоколебимость, - Во второй раз ты на всё был готов, лишь бы забыть Виктора. Ты был готов терпеть что угодно, даже если бы тебе это не понравилось. Разве это обоюдно? Я и в самом деле чувствую себя насильником… А по отношению к тому, кого я люблю больше жизни, это вдвойне невыносимо. Оба раза неправильны… И я не хочу делать это с тобой снова – лишь для того, чтобы что-то доказать. Ты и так знаешь, каковы мои чувства к тебе. - Я уже в этом не уверен, - игнорирую я всё, что он говорит, - Возможно, ты прав и оба раза я себя принуждал. Но почему ты считаешь, что и сейчас ты совершишь ошибку? - Да потому что и это будет неправильно! – не знает Лерой, как донести до меня эту мысль, что заставляет его вновь повысить тон. - Да с чего ты это решил?! - Юрий, я женат! – не выдерживая, он подходит и хватает меня за плечи, несильно встряхнув, - Пойми же ты, наконец! Я не стану изменять в браке! По такому принципу я живу, понимаешь?! Так меня воспитали! Слышать подобное слишком обидно. Я опускаю голову, лишь бы Лерой не видел моей безысходности. - Значит, не станешь… - Прости, Юрий… Я хоть и не люблю Изабеллу, но я её уважаю. Лерой слишком благородный в этом плане. В какой-то момент я думаю, что и вовсе его не достоин из-за своего эгоизма, но, к сожалению, я осознаю это гораздо позже, чем заставляю себя замолчать. - Уважаешь… Только к своей бабе и можешь нормально относиться... Может, ты и в постели к ней относишься так же? Я чувствую, как руки Джея дрогнули, а после он отстраняется от меня. Он молчит, как мне кажется, от того, что не может сказать что-либо в оправдание, но на самом деле слова у него не шли из-за подкатившего к горлу кома. - Конечно… Она же женщина… С такими, как она хочется быть нежным и ласковым. - Юрий… - А я, несмотря на то, что являюсь для тебя важнее неё, кроме боли и грубости ничего не получил. Уверен, твои родители счастливы, что ты женился на ней. - Это жестоко. - Тебе ли говорить о жестокости? – одариваю я канадца злобным взглядом и только сейчас замечаю на его глазах навернувшиеся слёзы. Может это и жестоко, но я продолжаю бить его по больному, совсем не понимая этого. - Ты когда-нибудь испытывал такую боль, которую испытывал я? – спрашиваю я его, - Тебя когда-нибудь насиловали без контроля словно какую-то портовую шлюху? Я проклинаю тот день, когда я полюбил тебя, Джей. Ты вынудил меня влюбиться! Ты виноват! И ты абсолютно прав – никакими поступками ты это уже не исправишь. Я буду и дальше тебя ненавидеть. Будет лучше, если ты исчезнешь из моей жизни. Я никогда не видел Лероя таким потерянным. Его глаза были переполнены нескончаемой болью. Видеть его больше нет сил, и я закрываю лицо руками, зарывая пальцы в спутанные волосы, судорожно и глубоко выдыхая и сотрясая воздух. Прикрыв глаза, я жду, когда он уйдёт, но почему-то продолжаю слышать тишину. - Юрий… - несильно сжимая лонгет, он берёт меня за запястья, чтобы убрать руки от моего лица, - Позволь мне… Но его прикосновение настолько неожиданно, что я реагирую, словно меня ударили током. - Не трогай! – выдёргивая обе руки, я отталкиваю его от себя, отступая назад. По реакции Лерой старается меня удержать, но зацепившись за мой браслет и потянув на себя, случайно его рвёт. Всё происходит быстро; не успеваешь понять. Но когда мой взгляд устремляется на порванную цепочку в руке Джея, меня захлёстывает новая волна ярости. - Юрий, я… Прости… - старается тут же загладить свою вину канадец, - Я не хотел… - Ты что, не понял?! – чувствую я себя на грани срыва, - Лучше бы тебя вообще не существовало! - Юрий… - Убирайся! Джей-Джей растерян, подавлен, и панически боится меня потерять, стоит ему только переступить порог. - Проваливай, Джей! – не выдерживаю я его взгляда и молчания, отчего уже сам с силой толкаю к двери, - Я видеть тебя не хочу! Можешь трахать свою бабу, коль я тебя не устраиваю! Или насиловать кого-то помоложе! Мне уже всё равно! Не желаю иметь с тобой ничего общего! Я открываю дверь и буквально выталкиваю канадца из номера. - Зря я не послушал Виктора! Надо было держаться от тебя подальше! Ты и в самом деле настоящий подонок, Лерой! - Умоляю тебя, успокойся… - со страхом просит Джей меня остановиться, - Давай спокойно всё обсудим? Я уверен, мы сможем прийти к компромиссу... Я только смирился с тем, что ты никогда не полюбишь меня. Но теперь ты ведёшь себя иначе – дал мне надежду… Говоришь, что тоже полюбил. Так не отталкивай меня теперь… - А я и не отталкиваю! – застываю я в пороге, - Даже наоборот! - Юрий… Я же сказал… Я не могу… - кладёт он руку на дверной косяк, касаясь моего лица, - Не могу сейчас… - Что ж, тем хуже для тебя! – злобно бросаю я канадцу, отстраняясь и захлопывая перед ним дверь. Я ожидал услышать настойчивый стук, мольбы впустить, прийти к примирению или хотя бы плач… Но я ничего не слышал… Только утихающие шаги спустя пару минут. Я прислоняюсь лбом к двери и перестаю себя сдерживать; взахлёб начинаю рыдать, опускаясь на колени. Я чувствую душевную боль, обиду, отчаяние, пустоту, злобу на Лероя. Но затем всё это разом исчезает и сменяется лишь одним чувством – страх. Страх того, что Джей уже никогда меня не простит.