У семейного психотерапевта

День априори задался напряжённым, даже несмотря на то, что ждали его с предпраздничным настроением. Как это было заведено в семье Смит, дни рождения всегда должны праздноваться в широком кругу друзей и близких родственников, с нешуточным размахом и щедрым столом, дабы оказать внимание всем значимым персонам. День рождения единственного сына Алана и Каролины по обыкновению было принято отпраздновать по всем канонам. Это и стало отличным поводом созвать всех дальних любимых и не столь любимых родных, в том числе дядюшек и тётушек, чья точка зрения застряла на отметке, когда Эрвину было около пяти лет. Создаётся впечатление, словно они так же приехали на именины малолетнего племянника, а не взрослого мужчины. Так или иначе, но Леви уже перестал оказывать им должное, как для гостей, внимание и реагировать на их взгляды, словно сам находится на смотринах родственника жениха. «Уймитесь, барышни, ваше мнение даже десять лет назад не представляло для меня никакого интереса», — омега молчаливо закатывал глаза. Праздник уже в самом разгаре. Активности и энтузиазма Аккермана хватило только на самое начало, чтобы встретить и разместить всех прибывших гостей в забронированном итальянском ресторане «Гурм`ери» ради празднования тридцатишестилетия мужа. На остальное уже не осталось желания: ни на еду, ни на танцы, не говоря уже о выдержке постоянных взглядов и обсуждений его скромной персоны взрослым поколением. Смит-младший, как виновник торжества и центр данного мероприятия, не всегда мог оказать внимание своему омеге, поскольку постоянно приходилось отвлекаться на беседы с гостями. Получив очередной нагоняй от Аккермана, чтоб больше не вздумал забивать голову ерундой и продолжил наслаждаться праздником, Эрвин всё-таки погряз в пучине поздравлений. Лишь однажды Майк, коллега Эрвина, накинул омеге на плечи пиджак, переданный, собственно, Смитом, чтобы тот смог хоть как-то почувствовать его присутствие. Значит, альфа принял нежелание омеги участвовать в этом изматывающем мероприятии «кто шире натянет лицемерную улыбку». Но больше всего смущал факт присутствия бывшего сослуживца Смита-младшего — Рода Рейсса, свободного альфы, измеряющего успех в количестве любовников. К своим почти сорока годам до сих пор интереснейшей темой для разговоров считает, сколько молоденьких омежек потекло с момента их знакомства. Аккермана внутренне передёрнуло от того, когда Рейсс решил того крепко обнять в знак приятнейшего знакомства с той омегой, которая сумела обуздать суть одного из самых бесконтрольных самцов. Очевидно, он говорил о Смите-младшем. — Леви, я так рад тебя видеть! — отвлекая Аккермана от малоприятных воспоминаний, прокричал звонкий голос молодой омеги. — Привет, Эван. Ты в… — подходя ближе к старому знакомому, Леви начал помогать тому с верхней одеждой. — В положении. Поздравляю. — Спасибо. Задержался у мамы, пришлось ехать на такси. — Суетливо приглаживая растрепавшиеся волосы, он торопливо чмокнул Аккермана в щёку в знак приветствия и продолжил болтать. — Это просто чудо какое-то. Врачи говорили, что после первых родов я уже не смогу забеременеть. Мы с Майком даже смирились с этим. Но спустя пять лет после рождения Дитриха, нашего первого, я был совершенно сбит с толку, когда тест показал две полоски. — Он любовно обнял свой ещё небольшой живот двумя руками, взглядом выискивая мужа в толпе. — Майк был так счастлив этой новости. — Столкнувшись взглядом с мужем, он успокоился и повёл Аккермана за руку в более тихую зону, где не было накурено. — Леви, я уже вижу, как Эрвин начнёт целовать твои ноги и укрывать их шелками и мехами, когда ты сообщишь ему долгожданную новость о своем интересном положении, — пряча глаза в пузатом стакане с соком, утробно проворковал Эван. Леви лишь скупо усмехнулся, поражаясь открытости беременной омеги, но всё-таки был частично благодарен тому, что он так просто отвлекает его сейчас от тяжёлых мыслей. — Нам пока не до этого, — он медленно опустил свой практически полный стакан на столик, не чувствуя больше в нем необходимости. Взгляд его невольно задержался на милой округлости в области живота собеседника. И лишь на мгновенье он переметнул неосознанный взгляд на собственный абсолютно плоский живот. Разительное отличие больно укололо где-то глубоко внутри. — Прости мне моё любопытство, я не хотел лезть не в свое дело. Но мне так интересно, когда же вы обзаведетесь детишками. — Эван ободряюще взял Леви за руку и поймал его печальный взгляд. — Честно, я думал, мы с тобой вместе будем переживать беременность, вместе ходить к одному омегологу, а потом обсуждать загаженные подгузники. — Он заливисто рассмеялся, прикрывая белозубый рот изящной ладонью. — Тебя ждёт столько радости! — Да, я уже в предвкушении, — неосознанно, но Леви начал тоже ответно улыбаться, расслабляясь под болтовню омеги. — Эрвин просто раздевает тебя глазами. Я даже немного завидую. Майк подобными взглядами не разбрасывается. Сказать ему, собаке, чтоб лучше за мной смотрел… — Хватит, Эван, пойдём, я налью нам пунша. Оказалось, это было плохой идеей, ведь пришлось возвращаться в большой зал. Градус вечеринки стал на порядок выше, все уже не стеснялись в высказываниях и пожеланиях. Мужчины, несмотря ни на что, желали имениннику уже пятый тост подряд, чтобы у того стояло крепко, долго и с узлом. Их не смущало присутствие его родителей, которые были не против выпить за здоровье сына и в этой области тоже. В целом, застолье приобрело оттенок некого балагана, где каждый стремился перекричать другого и обязательно быть услышанным самим Эрвином. Кажется, всё движется к своему завершению: речь менее связная, содержание её менее цензурное, и уже маловажно, в чей адрес говорить тост. Алкоголь развязал языки и руки, и кажется, что пора заканчивать. Появление Аккермана замечают не все, ведь тот бесцветной тенью лишь сновал туда-сюда, чтобы проводить до такси уже клевавшего носом Эвана и шатающегося Майка, помочь Эрвину сменить рубашку, поскольку тот пролил на себя вино, а также молчаливо отказаться от танца, который ему настойчиво предлагал Род Рейсс. И в определённый час праздника создалось стойкое ощущение, что, казалось бы, логичное присутствие Аккермана на празднике достаточно обосновано, однако многие гости начали создавать волну внутреннего нарастающего недовольства. Ну, в самом деле, что тут скрывать?! Все же давно в курсе, что происходит в семье у Эрвина Смита. Все всё знают и искренне не понимают, почему омега продолжает строить из себя невинность, а Эрвин вынужден это терпеть. Женщины были менее сдержаны в эмоциях. Казалось, они выглядят более злостней, чем окружающие осуждающие мужчины-омеги. Они не боятся столь откровенно прожигать спину Аккермана взглядами. Они наверняка знают о том, что между супругами не раз доходило дело до развода, который до сих пор остается вопросом времени. Да, довольно затяжным вопросом, но который в скором времени должен разрешиться в благоприятную сторону. Потому что ни один развод не может затягиваться столь долго, и ни одна омега не может продолжать удерживать альфу так долго. И даже сам Эрвин Смит имеет предел возможностей и шансов, которые он может дать своему без пяти минут бывшему мужу. А что Аккерман делает здесь? Определённо, ни для кого не секрет, что они не сегодня — завтра — разбегутся и между ними ничего нет, кроме нерешённого вопроса по разводу. И отсутствие метки на белоснежной, как его костюм, шее красноречивей всего говорит о том, что почти бывшие супруги отдают дань гостям, притворяясь дружелюбной парочкой и скалясь обоюдными фальшивыми улыбками, между которыми ещё сохранились псевдодоброжелательные отношения. Смит слишком пристально следит за собственным омегой, чтобы тот не позволял себе на дне рождении мужа наставить тому рога, ссылаясь на своё своеволие и теперь уже открытую доступность для других альф. Аккерман в своём случае может уже не брезговать связями с мужчинами-бетами, потому как по-прежнему носит запах бывшего мужа, что может отталкивать других альф. Но это ничего, со временем и это пройдёт. И рука Эрвина сейчас слишком сильно сжимает талию Аккермана, и губы его шепчут настоятельную просьбу не позорить его перед гостями и не начинать налаживать свою личную жизнь на глазах всех его, Смита, родных и друзей. И целомудренный поцелуй в уголок улыбающихся тонких губ просит показать окружающим, что им не придётся наблюдать грязные поиски мужчины на эту ночь. Бедные Алан и Каролина! Они, как родители, не заслуживают подобного зрелища, — наблюдать за тем, как единственный сын, обманутый лицемерной самкой, пытается раствориться в празднике, чтобы хотя бы на день забыть о судебных тяжбах. Но каждый гость, присутствующий на торжестве, всегда будет поддерживать Эрвина в его нелёгкой судьбе. — Хочу поднять бокал за родителей этого парня! — поднимаясь из-за стола и плохо стоя на ногах, проговорил Род Рейсс. — Вы — мировые люди. Сто-о-олько дать своему сыну и та-а-ак поддерживать его во всех делах! Это достойно аплодисментов! Ура! Звон бокалов сопровождался общим хмельным гулом, семейство Смит было польщено оказанному вниманию со стороны бывшего сослуживца сына. — О, тебя тоже пригласили? — Отняв рюмку ото рта, Род обратил своё внимание на Леви, устроившегося под боком Эрвина, но оказавшегося точно между сослуживцами. — Это шутка, не бери в свою хорошенькую голову. — Ешь молча, Рейсс, — говорит Смит-младший, обнимая своего супруга рукой в защищающем жесте. Род мерзко захихикал, поддерживая свою шутку, не обращая внимания на свою нетактичность. Он опрокинул в себя содержимое рюмки и нагло схватил запястье Леви, в шуточном жесте занюхивая крепкий напиток: — Дорогуша, да ты почти никем не пахнешь! — громко воскликнул альфа, косясь на омегу то ли с возмущением, то ли с восторгом. Но, определённо, он пытался изобразить удивление. — Так, тебе хватит… — сквозь зубы говорит Эрвин, уводя Рейсса из зала, с раздражением подмечая, как вокруг все притихли. — Я вызову тебе такси. — Эрвин, друг! Ты бы не отпускал своего мужа далеко от себя. Я говорил, что у тебя всегда был отменный вкус? Чертяга, ты всегда выбирал всё самое лучшее! Давайте выпьем за несравненного Эрвина Смита и его умение выбирать среди… Звуки и возгласы прекратились с уходом Рода Рейсса. Сам Эрвин не появлялся в ресторане с минут десять, Аккерману пришлось брать закрытие банкета на себя. В течение получаса разошлись и спровадились абсолютно все гости. Слыша, как Леви помогает с расстановкой посуды на кухне, Смит-младший, закончив с последним гостем, сел на колонку музыкальной аппаратуры и закурил. Сегодняшний праздник дал понять ему, как всё фальшиво устроено в его жизни. Из всех слов, прозвучавших сегодня, было только десять процентов правды и пять процентов участия. Остальное — сплошной фарс. Эти улыбки. Эти бесконечные сочувствующие взгляды родителей, мол, видишь, не мы одни всё видим и понимаем. Все знают, что ты страдаешь. И только один человек ходил сегодня довольный. И это был не ты. Это был твой муж, преследующий только ему известные цели. Эти высказывания о несправедливости судьбы. Эти мнения о неправильном выборе. Эти пожелания самого лучшего, будто нынешнее положение далеко от этого «самого лучшего». Эта жажда хлеба и зрелищ… Чёртов Рейсс. Но стало понятно одно — в его большой и дружной семье, в которой он рос, дела обстоят далеко не так, как Эрвин думал раньше. Всем интересно придумывать драму и наблюдать за её развитием. Как малым детям, им хочется насмехаться и находить жертв. И из-за Эрвина этой жертвой сегодня стал его самый близкий человек — его Леви. — Что, мама? — не поднимая головы, хрипло отозвался он на то, как в поле его зрения обозначились носки родительских туфель. — Спасибо за праздник, милый. Мы с отцом уезжаем. — Уезжайте. — Ещё раз с днём рождения, сынок, — Каролина подошла ближе и коснулась губами понурой беловолосой макушки. — Ты же знаешь, мы с отцом всегда будем желать тебе только счастья. — Прекрати это, мама, — вскинув голову, альфа недобро посмотрел на женщину. — Разве я что-то сказала? — О, поверь, тебе даже говорить ничего не пришлось. — Сын встал с колонки и шаг за шагом стал подходить к матери, чувствуя, как сложно держать в себе накопившуюся злость. — Я понять не могу, за что вы все взъелись на него?! Все, кто соизволил приехать сегодня, искренне удивлялись присутствию Леви! Он мой муж, ясно?! И факт того, что он здесь, является самым логичным обстоятельством, чем всё остальное! Да, чёрт возьми, мы не ладили с ним, но то время далеко позади! Да, вы были свидетелями наших разборок, но забудьте это так же, как это сделали мы! Мы же как-то живём с этим и не вспоминаем! И не вам напоминать об этом, ясно?! Какие ещё вопросы тебя мучат, мама? Может, то, что все говорят об отсутствии метки? А ты не задумывалась о том, что в этом могу быть виноват я, а не он? Что я, сволочь, не пометил его, когда это требовалось, и сейчас он страдает из-за моей невнимательности? Что ему физически больно?! И он, в отличие от вас всех, — он указал на мать и вперился взглядом в только что вошедшего Алана, — ни слова не сказал мне о том, как ему хреново от этого и ни разу не обвинил в этом меня! Он сказал лишь, что мы с ним всё исправим! Хватит винить его, мам! Меня надо винить! В том, что я всегда выставлял его виновником всех наших ссор, которые постоянно выносил вам на обозрение, ожидая вашего сочувствия. Не я святой, мама, а он! Запомни это, когда в очередной раз подумаешь, как несчастен твой сын в браке. И детей у нас с ним нет, потому что не каждая бы омега захотела понести от человека, который вечно шляется по женщинам в поисках утешения при первой же трудности. Поэтому, мама, я советую тебе молиться о его здоровье и благодарить его за то, что он до сих пор не ушёл от меня! Потому что в ином случае ты бы стыдилась сына-алкоголика, который забывается в баре круглые сутки, оплакивая своё неудавшееся существование. — Он направился в сторону кухни и, не оборачиваясь, кинул. — Уезжайте. В кухонной зоне его встретил Аккерман, конечно же, все слышавший. Он молча проводил своего мужа взглядом. Смит, в свою очередь, налил себе остатки алкоголя в стакан и тут же осушил его. Стоя спиной к своему мужу, Эрвин мысленно проклинал себя, что ранее у него не возникало подобного чувства, подобной необходимости — защищать свою омегу перед собственными родителями. Ранее будто не было понимания, что теперь его семья — это Леви, который родит ему детей и будет самым лучшим родителем на свете. Ранее будто Леви не вписывался в понятие «семья». А всё потому, что ранее сам Эрвин закладывал в «семью» иной, неправильный смысл. Ранее этот смысл диктовали родители. Но теперь Эрвин знает, что родители не вправе диктовать, с кем жить и разделять жизнь. — Эй, — на плечо альфы легко опустилась тонкая ладонь Аккермана. — Ты только что кричал на своих родителей. — Леви… Не лезь, — не готовый на дальнейшие откровения, проговорил Смит. — Я тебя не осуждаю. Ты заступился за меня. Впервые. — Давно надо было поставить их на место. Аккерман решил не лезть с дальнейшими расспросами, он лишь благодарно целует своего мужа в губы, практически не углубляя поцелуй, и, чувствуя лёгкое головокружение, сообщает о прибытии такси, которое наконец отвезет их домой.