Нет худа без добра

17 августа – Поверить не могу! Поверить не могу, – восторженно щебечет Эффи, прижимая руки к груди и томно вздыхая. – Это просто невероятно! Мы как обычно сидим в гостиной. Бряк ворвалась в наш дом около часа назад, но такой мизерный фактор, как время, совершенно не мешает ей кудахтать о вселенском счастье без всяких пауз. – Я рассказал тебе о нас с Китнисс ещё в конце июня, – удивляется Пит, покрепче обнимая меня за талию. – Что же такого невероятного ты увидела сейчас? – Ну, – капитолийка надувает губы, становясь похожей на утку, – лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Жалко только, – сокрушается она, – что вы устроили свадьбу без гостей. Хотя, может, так даже лучше, по крайней мере, никто не беспокоил вас пьяными выкриками. Вы ведь не приглашали Эбернети? – Не приглашали, – отвечаю я. – Главное, сейчас у вас всё хорошо. До чего же приятно смотреть на влюблённых! Счастливые, довольные. Китнисс скоро начнёт учиться в хорошем университете. Осталось только разобраться с Раем. У полиции есть хоть какие-нибудь зацепки? – Никаких, – признаюсь я, заметив, что на лбу мужа появляется глубокая борозда. Он злится, хотя и старательно пытается это скрыть. – И у меня никаких, – разочарованно пожимает плечами Бряк. – Его нет нигде. Зимой и весной я слышала о нём что-нибудь новенькое хотя бы раз в две недели, а в последние три месяца – вообще ничего, словно он не человек, а привидение. Боже! – Эффи прикладывает ладонь к губам и с ужасом восклицает: – А если он мёртв? – Таких, как он, смерть не берёт. – Пит отпускает мою руку. В его голосе нет привычного добродушия, а в глазах такой лёд, что можно весь Панем заморозить. – Как знать? Как знать… Капитолийка отходит к окну и с интересом вглядывается вдаль, любуясь падающими на землю красными и жёлтыми листьями. Сегодня мокро и по-осеннему холодно. Ветер пригибает верхушки деревьев к самой земле, отчаянно пытаясь отобрать у них большую половину пёстрой одежды. Сегодня Эффи кажется другой: задумчивой и более женственной. Она даже выглядит как-то по-особенному. Золотой парик уступил место светло-русому, острую шпильку на туфлях заменила плавная горка, а привычный корсет растворился в воздухе под натиском простого синего платья свободного кроя. Щёки Эффи округлились, острые ключицы перестали походить на сломанные велосипедные спицы, а болезненная, вызванная столичной модой худоба сошла на нет сама собой. Но самое большое изменение претерпели её глаза. Они стали лучистыми, как будто тот самый волшебник-балагур поместил в них тысячу солнц. – Эффи словно светится изнутри, – шепчу я мужу, легонько толкая его в бок. – Может, она влюбилась? – Возможно, – Пит прищуривается и как-то неестественно поводит бровями. Похоже, он о чём-то догадывается, но делиться своими догадками пока не собирается. – У меня есть одна новость. – Бряк, глубоко вздохнув, возвращается к дивану и осторожно присаживается на рядом стоящее кресло. – Я ухожу от тебя, Пит. – Уходишь? – Мелларк выглядит удивлённым и озадаченным. – Я чем-то тебя обидел? – Нет, – женщина накрывает его руку своей и крепко сжимает изящными пальчиками. Её ногти стали заметно короче, да и цвет лака не такой ядовитый каким был раньше. – Просто настало время тебя отпустить. У вас с Китнисс всё хорошо. Ты многое знаешь, умеешь ещё больше Я всему обучила Мэри. Заворачивание и разворачивание картин у неё уже в печенках. Пора поручить ей большое дело. Думаю, вместе вы со всем справитесь. – А ты? – А я немножко поживу для себя. Хочу сменить место жительства. В Четвёртом прекрасный климат, машин меньше и загазованности почти нет. Пару лет проведём там. – Проведём? – спрашиваю я. – Оговорилась, – поправляется Эффи и тут же краснеет. – Проведу. Я уже присмотрела небольшой домик. Две спальни, кухня и туалет, но зато есть милый садик. Буду гулять и лакомиться грушами, а через пару лет, если понадоблюсь, с удовольствием вернусь. – Понятно, – Пит подпирает ладонью подбородок и тихо постукивает ногой по полу. Если он и обиделся, то скрывает это очень хорошо. – Главное – не киснуть. Ты всегда можешь мне позвонить. В любое время дня и ночи. Случится какая-нибудь катастрофа, и я примчусь к тебе на всех парусах. Только пообещай мне одну вещь. – Что угодно. – Не разорись в течение последующих двух лет. – Я попробую. – Поклянись, что не злишься. – Эффи встаёт, Пит поднимается с дивана вслед за ней. – Чтобы ты не задумала, пусть это исполнится. – Мой муж крепко обнимает свою подругу. – Испечь на ужин твои любимые эклеры? – Боюсь, ты не успеешь, – капитолийка нервно теребит парик, стирая с носа нечаянно выкатившуюся слезинку. – Мой поезд в шесть вечера. – Ты не останешься погостить? Внутри меня бушует обида. Я так привыкла к Эффи, полюбила её, а она уходит вот так просто, только потому, что ей захотелось жить в Четвёртом и выращивать груши. Извинившись, я разворачиваюсь и, не оглядываясь, топаю прямиком в кухню. Приехала без предупреждения, встретить не позволила, даже на ночь остаться не хочет. – Приготовлю чай, – бросаю я на ходу, плотно прикрывая за собой двери. Бряк появляется у холодильника минуты через две. Она кажется подавленной и немного расстроенной. Мнёт пальцы и одёргивает подол юбки. Я не смотрю на неё и старательно намываю плиту, которая и без того сияет чистотой. – Китнисс, я жду ребёнка, – вдруг произносит она, а я едва удерживаю чайник в руках, угрожая Персику обжигающе горячим душем. – Что? – Я жду ребёнка, только не говори никому, ладно. Даже Питу. Ты женщина и должна меня понять. Мне тридцать восемь, потребовалось больше десяти лет, чтобы наконец забеременеть, и я не хочу потерять ребёнка, ругаясь с мелочными людишками. Мне нелегко, но выбора нет. Я должна сейчас подумать о себе. Беременность проходит хорошо, но я не девочка. Малейшее волнение, и всё опять может закончится печально. Ещё одного выкидыша я не переживу. – Значит, ты выходишь замуж? – с трудом отходя от шока, уточняя я. – Нет, – капитолийка смеётся, не сдерживая эмоций. – Я ведь говорила, что против браков по залёту. Слава Богу, в Капитолии свободные нравы. – А отец ребёнка? – Никто, – отмахивается она. – Случайная связь. Просто защита подвела, хорошо хоть не заразил ничем. Он был болен, я расстроена. Мы пожалели друг друга. Таким как он семья ни к чему. – Понятно, – киваю я, а потом крепко обнимаю Эффи. – Прости, что дулась на тебя. Я даже представить не могла. – Брось, – Бряк закатывает глаза. – Пит тоже вне себя от злости, просто он умеет притворяться, а ты пока – нет. – Желаю вам двоим всего хорошего. Уже знаешь, кто у тебя там? – Нет. – Выражение на лице Эффи становится мечтательным. – Срок маленький – одиннадцать недель, но я надеюсь на голубоглазого светловолосого мальчика. – Значит, так и будет, – я ещё раз обнимаю женщину и осторожно, получив её разрешение, дотрагиваюсь до пока ещё плоского живота. Ощущения весьма странные. – Знаешь только ты да мой лечащий врач. Если прочитаю эту новость в газетах, буду винить тебя. – Могила, – обещаю я и принимаюсь за чай. – Ну, здравствуй, принцесса! – Хеймитч вламывается на кухню, открыв дверь ногой. Глаза красные, рот перекошен. Немного-немало разъярённый бык собственной персоной. – Здравствуй! – Глаза Эффи смотрят по-хитрому, а губы изгибаются в лёгкой улыбке. – Ты должна была приехать в начале августа. – Я решала тебя не торопить. – Мы договаривались осмотреть школу вместе. – Я видела её из окна поезда. Ты постарался на совесть. – А изнутри? – Пит и Китнисс уже сказали, что отделка кабинетов ничуть не хуже, чем на главном фасаде. Что ж, – Эффи выходит из кухни, маня за собой Хеймитча, – я проиграла наш спор и готова понести наказание, – и, нагнувшись к своему пакету, она извлекает оттуда бутылку с янтарного цвета жидкостью. – Что это? – сердитым голосом спрашивает Эбернети, разглядывая красную этикетку. – Лучший капитолийский коньяк. Выдержка больше десяти лет – как ты и просил, кроме того с завтрашнего дня я перестаю носить парики, а от каблуков, как видишь, уже отказалась. – Это всё, что ты хочешь мне сказать? – В глазах Хеймитча без труда читается упрёк, граничащий с разочарованием. – Нет, – Эффи приподнимается на цыпочках и лёгким прикосновением губ касается небритой щеки бывшего капитолийского тренера. – Спасибо. Ты мне такой подарок сделал, о котором я уже и мечтать не смела. *** – Хеймитч пьёт уже неделю, Пит, – со вздохом говорю я, протирая тарелки и убирая их в верхний шкафчик. Сегодня воскресенье, а потому мой муж обедает дома, разговаривая со мной и делая вид, что читает газету. – С самого отъезда Эффи. Я и выливала его пойло, и кричала, и умоляла ‒ всё без толку. – Утром я потребовал Сэй и Риппер больше не продавать ему спиртное. Надеюсь, он не пойдёт к Треду отстаивать свои права. – Ума не приложу, куда он прячет запасы?! Вчера вечером опять лежал в своей блевотине и обнимал коньяк Эффи. Ремонт и уборка – псу под хвост. Самое смешное, что Хеймитч вполне может не пить, когда захочет. Два с половиной месяца был в завязке ‒ и на тебе снова! – Китнисс, – Пит убирает газету и набирает полные лёгкие воздуха, – Эффи умирает или беременна? – Откуда ты знаешь? – Насухо протёртая тарелка выпадает из моих рук и разбивается вдребезги. – Значит, всё-таки второе.– Взяв из кладовки веник с совком, он начинает быстро заметать осколки. – Твой муж не совсем идиот: она бегает по врачам каждую неделю. За семь лет я выучил Эффи Бряк вдоль и поперёк. – Она просила никому не говорить, – приходится признаться мне. – Я так и понял. Не зря же вы полчаса чай заваривали. – Пит, я думаю, это ребёнок Хеймитча. – И какие основания так полагать? – Использованные презервативы в твоей квартире, монолог Эбернети да и вообще много чего. – Китнисс, – Пит поглаживает большим и указательным пальцами моё запястье, – а если ты ошибаешься? – Но Хеймитч пьёт из-за того, что Эффи уехала. – А Эффи уехала, потому что Хеймитч пьёт. Ты даже не представляешь, насколько сильно она ненавидит пьянство. – Значит, надо разорвать этот замкнутый круг, – не сдаюсь я, – и помочь им. – Такой помощью мы можем сделать только хуже. – Ты знаешь адрес дома, в котором она будет жить? – Китнисс! – Просто скажи: да или нет? – Допустим, я могу его достать. – Тогда достань и закажи для Хеймитча билет до Четвёртого на послезавтра. Остальное я возьму на себя и начну с того, что с помощью мамы и Прим попробую избавить нашего соседа от пагубного влияния алкоголя. – Сходить с тобой? – Я попробую сама. Если не получится, подключу тяжёлую артиллерию – то есть тебя. Хеймитч долго водил меня на прогулку ‒ теперь моя очередь. Встретимся дома после ужина. – Целую я мужа в щёку и выбегаю из дома. От логова Эбернети, вопреки нашим с Питом стараниям, по-прежнему разит запустением и одиночеством, однако разглядывать понурые стены мне некогда, поэтому я быстро пристраиваю к замочной скважине ключи, которые стащила несколько дней назад, толкаю дверь и вхожу. Нос тут же морщится от отвращения. В воздухе витают запахи перегара, пота и испорченных продуктов. Шагая через залежи рваных пакетов, осколков и пластиковых контейнеров, я направляюсь прямо на кухню — где же ещё искать Эбернети? Он за столом: руки разбросаны по столешнице, лицо тонет в луже спиртного, от яростного храпа чуть голова не отваливается. Я толкаю его в плечо и громко приказываю: ‒ Вставай! ‒ Церемониться бесполезно, вчера мы это уже проходили. Храп на мгновение вопросительно умолкает и тут же возобновляется с новой силой. Я толкаю сильнее. – Хеймитч, вставай! Послезавтра ты уезжаешь в Четвёртый! С усилием открываю окно и несколько раз глубоко вдыхаю чистый воздух. Достаю с полки новенький чайник, набираю в него воды из-под крана, а затем ставлю на огонь. Эбернети по-прежнему напоминает труп. Раз уж не вышло по-хорошему, я наполняю первую попавшуюся кастрюлю ледяной водой и опрокидываю ему на голову, успев отпрыгнуть подальше. Из глотки хозяина доносится гортанное рычание дикого зверя. Вскочив, он отбрасывает от себя стул футов на десять и начинает судорожно махать руками, отчаянно осыпая весь род человеческий ругательствами, кричит, что я ему снюсь, и наконец приходит в себя: ‒ Что ты опять здесь делаешь? ‒ Сам велел прийти. Мы же сегодня к моей маме собирались. ‒ На хрена мне Элизабет? ‒ Откуда ж мне знать? ‒ не унимаюсь я. ‒ собирайся и пошли. ‒ Не помню такого! ‒ Эбернети недоверчиво качает головой. ‒ Почему я весь мокрый? ‒ Никак не могла растолкать. ‒ В следующий раз позови парня. Он поделикатнее будет и наверняка найдёт способ разбудить меня без радикальных мер, грозящих воспалением лёгких. Кряхтя и костеря меня последними словами, хозяин дома избавляется от грязной рубашки, демонстрируя круглый живот и засаленную майку. ‒ Помойся и надень чистую одежду, ‒ строго говорю я, вытаскивая из шкафа свежее полотенце. Нечего дома сидеть. Выходишь только за бутылкой. Хоть воздухом без спирта подышишь. ‒ Сдался он мне. ‒ Не выйдешь на улицу ‒ еды больше не получишь! И Пит тебе хлеба не принесёт. Будешь сам себе готовить. ‒ Я всегда знал, что ты стерва, но то, что ещё и неблагодарная, понял только сейчас. ‒ А Пит тебе врача из Капитолия выпишет. Ты знаешь: ему палец в рот не клади. ‒ Вырастил на свою голову. Хеймитч уходит в ванную и возвращается только минут через пятнадцать посвежевший и заметно протрезвевший. Я наливаю в его кружку кипяток и кидаю в воду две чайные ложки растворимого кофе. Запах, у него, конечно, хуже, чем у натурального, но прийти в себя старику поможет. ‒ Пей, ‒ требую я, пока он старательно вытирает давно нечёсаные космы. ‒ Ну и что сегодня за праздник? Вчера ведь собирался бросить пить. ‒ Отмечал начало трезвой жизни. ‒ Отметил? ‒ В процессе. ‒ Риппер и Сэй алкоголь тебе больше не продадут. Хочется верить, что сегодняшняя заначка была последней. Старик ворчит и что-то бубнит себе под нос, старательно застёгивая пуговицы на чистой рубахе. Выдвинуться из дома нам удаётся только через час после моего прихода. ‒ Спирт есть? ‒ полушёпотом обращается «мой подопечный» к Прим, пока я разуваюсь. ‒ Мама, ‒ кричу я, когда заканчиваю обниматься с сестрой на пороге. ‒ У тебя осталась та трава, которую ты давала старику Уилкерсу? Хеймитч до дрожи в коленках хочет бросить пить. Мама бледнеет на глазах, Эбернети мешком падает на ближайший стул и, положив, локти на стол отворачивается к стене. ‒ Послезавтра ты едешь в Четвёртый и там должен выглядеть прилично. ‒ А на хрен мне в Четвёртый? ‒ Там Эффи. ‒ Значит, это Эффи сказала мне приехать? ‒ Это тебе я сказала! Пит достанет адрес. ‒ А если она… ‒ начинает было Эбернети, но яростный звук в дверь обрывает его на полуслове. ‒ Наверное, это Пит решил поужинать с нами, ‒ объясняю я маме, которая испуганно таращится по сторонам, как обычно боясь вечерних гостей. Только барабанящим в двери оказывается не Пит, а понурый Гейл, который старательно прижимает к груди девушку, завёрнутую в его куртку. Она явно без сознания; лица не видно, только расцарапанные ноги да растрепанные волосы цвета молочного шоколада, перепачканные в крови и жидкой грязи. ‒ Я нашёл её в лесу, ‒ кряхтит Хоторн. ‒ Кажется, с ней сотворили то же, что и с тобой…