Нет худа без добра

Начало августа, полтора месяца спустя Также как вчера мы проводим время, устроившись на диване в гостиной, голова Китнисс покоится на моей груди, а наши крепко переплетенные пальцы лежат на моём животе. Приключенческий фильм о Диком Западе давно закончился, но мы не видели и половины из того, что показывали, поминутно целуясь, смеясь и любуясь в широкое окно ярко-оранжевым солнцем, неспешно спускающимся с небес. – Сегодня невероятно красивый закат, – улыбаясь, произносит она. – Не кроваво-красный, а золотой ‒ такой, как ты любишь. – Август вступает в свои права, – смотрю в любимые глаза стального цвета и целую её в самый кончик носа, – жаль, что лето скоро закончится. Китнисс чуть поворачивает голову в бок, и слегка волнистые от тугой косы волосы рассыпаются каскадом по моей груди. Я провожу по ним ладонью, наслаждаясь ароматом и естественной мягкостью. – Люблю прикасаться к твоим волосам. Они словно шёлк. – Я давно это заметила и решила, что буду распускать косу, когда мы наедине и мне не нужно заниматься домашними делами. На несколько минут мы замолкаем, целиком и полностью растворяясь друг в друге. – О чем ты думаешь? ‒ вдруг спрашивает она, прижимаясь губами к моей щеке. – О нас и о сегодняшнем дне. Не хочу, чтобы он кончался. Пусть длится вечность. – Зачем? Ведь завтра настанет новый день, который можно будет наполнить другими не менее приятными, чем сегодняшние, делами. – Если не будет дождя, можно куда-нибудь сходить. ‒ В кафе миссис Сэй или к твоей маме? ‒ Куда угодно. А в воскресенье пойдём на озеро. Ты бы мог зарисовать дорогу и лес, а Персик вволю поплавать.‒ Уши пушистого щенка тут же поднимаются вверх, и он дважды громко гавкает, словно в поддержку идеи своей хозяйки. ‒ Хорошо. А ты? ‒ Я буду наблюдать за вами, ‒ хитро улыбается Китнисс, а я понимаю, что порисовать и поплавать нам с Персиком вряд ли удастся. – Посмотрим, – ещё более хитро прищуриваюсь я. – Ну, а о чём думаешь ты? – Я? – задумчиво произносит она, нависая надо мной. – Наверное, о том, что нет худа без добра. – Значит, ты сумела принять? – Не совсем. Я отдала бы всё на свете, лишь бы той ночи не было. Но, – Китнисс улыбается, ведя по моему подбородку указательным пальцем, – я рада тому, что вышла замуж и держу тебя за руку. ‒ Ладно... ‒ для видимости соглашаюсь я, впиваясь в её рот и жадно посасывая нижнюю губу. Наши языки сплетаются в жарком танце, и дикое желание от низа живота быстро разливается по всему телу. Я всё ближе прижимаю её к себе, не собираясь оставлять даже сантиметра пропасти между нами. Глажу спину и, оторвавшись от губ, покрываю поцелуями кожу вдоль шеи к ключице. Страсть заполняет меня целиком, и я хочу лишь одного: слиться с любимой женщиной воедино. ‒ Пит. ‒ Маленькая рука мягко ложится на мою грудь, создавая невидимый, но вполне ощутимый барьер между нашими телами. ‒ Я всё испортил, да? ‒ чувство вины за то, что я слишком наседал, мгновенно отрезвляет рассудок. Я боюсь напугать её и обидеть большего всего на свете. ‒ Нет, ‒ Китнисс краснеет и отворачивается. ‒ Прости, но я по-прежнему не могу. – Брось. Тебе не за что извиняться, ‒ шепчу я, сжимая её пальцы. ‒ Просто порой мне трудно контролировать это, особенно, когда ты лежишь рядом такая красивая и желанная. ‒ Я никак не могу забыть боль, страх и тошнотворную мерзость той проклятой ночи. Ты ни в чем не виноват, а всё равно вынужден расплачиваться… ‒ Не расстраивайся, ‒ я обнимаю Китнисс за плечи, расправляя местами запутавшиеся волосы. ‒ Я не тороплю тебя. Просто не воспринимай секс как обязанность. – Меня до колик в печёнках гложет то, что ничего не получается. – Всему своё время. – Я возвращаю её голову к себе на грудь. – Когда будут известны результаты поступления? – Списки должны вывесить восьмого. Я позвоню им после обеда. Пит, – её голос снова грустнеет, – что будет, если я не поступлю? Наверное, нужно было съездить в Капитолий ещё раз и сдать экзамены с основной волной студентов. Зря я поленилась. – Не поступишь – пойдёшь работать, – строго говорю я, изо всех сил стараясь не рассмеяться, в то время как Китнисс театрально закатывает глаза, – даже не надейся, что твой богатенький муж будет платить за тебя. – Хорошо. – Она чуть отодвигается в сторону и добавляет полушутливым тоном: – Пожалуй, я вернусь в «Котёл». Лиззи наверняка скоро забеременеет, и место помощницы по кухне освободится, так что… – Иди-ка сюда, – я с жадностью закрываю её рот поцелуем. – Неужели ты по-прежнему сомневаешься? Твой результат был пятым на пробных экзаменах! Уверен на сто процентов, что имя Китнисс Мелларк появится в списках поступивших, и мы уедем жить в Капитолий вместе. Рождество проведём там – я покажу тебе столичную зиму и новогодний фейерверк, а уже потом на каникулы рванём в Двенадцатый. Если заскучаешь по Прим и маме, то и их заберём с собой на обратном пути. – Хеймитч останется один и опять начнёт пить. Он столько сделал для нас. Мне так хочется отплатить ему чем-нибудь хорошим. Помощь с ремонтом и свежий хлеб – капля в море по сравнению с тем, как он помог мне. Его нельзя оставлять в одиночестве. – Может, уговорим его навестить нас? Будет наведываться в Капитолий пару раз в год. Думаю, за месяц-другой они с Эффи друг друга не переубивают. А мы заглянем к нему в каникулы. – Вряд ли Хеймитч поедет в столицу. Он её до смерти ненавидит. Нужен серьёзный повод, чтобы заманить старика туда. – Повод всегда можно найти. Ребёнок, например. Эбернети любит детей. Я видел как-то раз на улице, как он смотрел на одного мальчугана… – Чей ребёнок? – Китнисс резко поднимается с дивана и опускает ноги на пол. В её взгляде сквозит непонимание, смешанное с досадой. – Наш ребёнок, – спокойным голосом отвечаю я. – Ты хочешь детей? – Всегда хотел. А ты нет? – Нет. – она опускает взгляд в пол и отрывисто качает головой. – Почему? – удивляюсь я. – Время Голодных игр давно в прошлом, поэтому… Только не говори, что боишься располнеть и стать некрасивой. Шутка проходит даром. Китнисс даже не пытается улыбнуться, а потом и вовсе отходит к окну, повернувшись ко мне спиной. – Я боюсь стать похожей на свою маму, – наконец, выдавливает из себя она. – Это самое страшное. Если с тобой тоже что-нибудь случится, и я останусь одна с нашим ребенком… я замкнусь в себе. – Не факт. – Ты не можешь знать наверняка, а я это видела и проходила. А если учесть и изнасилование с выкидышем и мой страх перед малейшими признаками твоего возбуждения, то можно с уверенностью сказать, что… – Думаю, мы рано начали этот разговор. – Примостившись сзади я обнимаю жену за талию, положив подбородок ей на плечо. – Сначала тебе нужно закончить университет, а там видно будет, возможно, лет через пять ты захочешь стать матерью. – Вряд ли, – продолжает упорствовать она. – Интересно, мы когда-нибудь закончим играть в игру: кто кого переупрямит? – Никогда. – Напомни-ка счёт. Кажется, 3:1 в мою пользу. – 3:1. – Серые глаза увеличиваются до размеров чайных блюдец. – Ты обнаглел до предела! – И вовсе нет! Лечение с доктором Аврелием, заявление в полицию и, наконец, превращение фиктивного брака в настоящий. Мне пришлось уступить только в случае с «Котлом». – Если считать развод, – гордо заявляет она, – то 3:2. – Полтора месяца назад я тоже тебе его не дала, поэтому… – Выходи за меня замуж, – улыбнувшись, произношу я. – На небе потрясающий закат, а представляешь, какой будет Луна. Думаю, сегодняшний вечер и создан для того, чтобы ты сказала: «Да». – Пит…Ты, видимо, забыл. Мы давно женаты. – Ты вышла за меня замуж от безысходности. Пришлось ради мамы и Прим. А сейчас мы можем пожениться, потому что оба хотим этого. Поженимся по-настоящему. С рестораном, платьем и церемонией поджаривания хлеба. У нас ведь ничего этого не было. – Пит, – она чуть заметно качает головой. – Не отказывайся сразу. – Для верности я целую Китнисс в макушку. – Обещай, что подумаешь, а пока, это побудет у меня, – и чуть отстранившись, я снимаю кольцо с её безымянного пальца, а затем убираю в карман. – Не считаешь, что это слегка нечестно? – любимая надувает губы, становясь похожей на Эффи. – Ты же давишь на меня! – Ничуть. Я просто попросил подумать. – Сам ходишь без кольца и у меня отобрал! Признайся, что так ты мстишь за те месяцы, во время которых я отказывалась его носить. – Вот и поглядим: кто кого переупрямит… А сейчас я пожалуй приму ванну. След от муки на щеке так и не оттёрся. – - Чмокнув Кинисс в кончик носа, я спокойно направляюсь в сторону лестницы. – Даже не надейся под таким глупым предлогом избежать мытья посуды, – звучит мне вслед недовольный и слегка обиженный голос. – На тебе ещё плита. – Ладно. – Пожав плечами, возвращаюсь к раковине и начинаю намыливать замоченные после ужина тарелки. Прижавшись к батарее у окна, Китнисс незадачливо треплет за ухо Персика, явно о чём-то раздумывая. – Приготовить тебе ванну? – неожиданно спрашивает она. – Было бы неплохо. Тщательно вытирая тарелки, я тихонько посмеиваюсь. Кто бы что ни говорил, а это самые счастливые полтора месяца за все годы моей жизни. Я действительно счастлив, чертовски счастлив! Счастлив до такой степени, что почти не обращаю внимания на тянущую боль внизу живота. Раз уж я обещал ждать, придётся держать данное себе и ей обещание. Что же до свадьбы, так Китнисс действительно заслуживает её. Не хочу, чтобы она помнила тот день. Мы начали всё с нуля – у нас должна быть новая дата и целая куча счастливых воспоминаний. – Ванна наполнилась наполовину. Тебе стоит поторопиться, – с улыбкой заявляет любимая, возвратившись на кухню минут через десять. – Как видишь, вся посуда уже помыта, стол протёрт насухо, а плита сверкает белоснежной чистотой. – Сделав шаг ближе, я осторожно касаюсь её щеки. – Не хочешь принять ванну вместе со мной? Я стараюсь действовать мягко и нежно, но Китнисс всё равно колотит. Словно током бьет. Ладони начинают дрожать, а колени подгибаются. Я с трудом усаживаю её на стул. – Мне больше нравится душ, – чуть слышно произносит она, боясь поднять на меня глаза. – По крайней мере, не в этот раз... Давай попробуем через пару недель. – Хорошо, – соглашаюсь я, целуя её в висок. – Попробуем через пару недель. *** – Не надевай сегодня футболку, – стыдливо просит любимая, старательно рассматривая свои пушистые тапочки. – Уверена? – Уверена. – Её голос напоминает писк мыши, но кивок головой выглядит весьма убедительно. – Может быть, так я быстрее привыкну. Во время последнего сеанса доктор Аврелий посоветовал нам спать без одежды. Правда, он так двусмысленно улыбался, что я до сих пор не погу понять, ради шутки он это сказал или на полном серьёзе. Поэтому давай начнём с твоей футболки. Да уж. Сегодняшним вечером Китнисс оказалась явно шустрее меня. Пора заканчивать с лежанием в ванне и заменить его обычным душем, а то в следующий раз она постучит в дверь моей спальни прежде, чем я успею натянуть пижамные штаны. – Значит, сегодня спим у меня? – Пожалуй. – Перестань так смотреть на него. Он всё равно не уменьшится ни дюйм. – Прости, – Китнисс, тяжко вздохнув, боязливо касается моего живота, проводя кончиками пальцев по шраму. Словно огнём обжигает, и я старательно прикусываю внутреннюю часть щеки, чтобы хоть как-то скрыть нарастающее возбуждение. Терпи, Мелларк. Сегодня разрядка тебе точно не светит. – Он по-прежнему заметен. Не такой страшный как тогда, на озере, но всё равно похож на огромную красную борозду. – Оставь. – Убираю её руку и подношу к губам. – Уж тут ты точно не при чем. Я сам виноват – стоило быть внимательней. Оставлю дверь приоткрытой. Никогда не знаешь, когда Персику наскучит лежать в гостиной. – Пит, – Китнисс садится на кровать и с опаской проводит рукой по смятому покрывалу. Мои губы растягиваются в улыбке. Я невольно вспоминаю тот вечер, когда она пришла в мою комнату, чтобы поговорить о работе в «Котле», – с ванной ничего не вышло, но ведь я могу сделать для тебя что-нибудь другое. – Например? – на всякий случай набираю полные лёгкие воздуха, ибо с моей женой нужно держать ухо в остро. – У папы была тяжёлая работа, и у него частенько болела спина. По вечерам мама массировала ему плечи, а мы с Прим иногда подглядывали за ними. Я бы тоже могла попробовать, хотя вряд ли у меня получится так же хорошо, как у мамы. И, наверное, в Капитолии ты был… – Я люблю экспериментировать. – Правда? – она прикусывает губу и тут же начинает убирать одеяло. – Не знаю, хорошо ли получится, но я буду стараться. – Договорились, – я охотно ложусь на живот, подставляя чуть влажную после горячей ванны спину заботливым рукам своей жены. Её прикосновения похожи на крылья мотылька. Невесомые и нежные, но всё же я чувствую их, расслабляя мышцы и наслаждаясь мягкими поглаживаниями осторожных пальцев. – Я не стеклянный – можешь увеличить силу нажима. – Хорошо, – голос у неё счастливый, а по моему телу волнами разливается тепло и удовольствие. – Ты избалуешь меня. Я буду требовать массаж каждый вечер. – Требуй. Должна же я хоть чем-то радовать тебя. – Для первого раза весьма неплохо. Представляешь, что будет через неделю? – Думаешь, мне стоит рассмотреть массаж как подработку, – смеётся она, тщательно растирая мои лопатки. – Представляешь, какая будет сенсация? Жена выдающегося художника Пита Мелларка работает массажисткой. – Тебе разрешается иметь только одного клиента, – я резко переворачиваюсь и подминаю Китнисс под себя. – И этим клиентом буду я. – Согласна. – Она проводит рукой по моим волосам. – Как дела в пекарне? – Со вчерашнего дня ничего не изменилось. – Как миссис Мелларк? – По-прежнему. – По-прежнему ненавидит меня? – вывернувшись из объятий, Китнисс укладывается на свою половину кровати. Серые глаза снова тускнеют. – С чего ты взяла? – Она и раньше меня не жаловала, а после того, как я написала заявление на Рая, едва ли воспылала материнской любовью. – Мама не знает о новом заявлении. Пока Рая не найдут, отец ей ничего не скажет. Боюсь, она как-нибудь предупредит его. – Полтора месяца прошло, и нет ни одной зацепки. Как сквозь землю провалился. Скорее всего, он уехал из Капитолия, вот поэтому его и не могут найти. – Его найдут. Вот увидишь, – обещаю я, прикрывая её одеялом и поправляя рукав привычного серого халата, из-под которого поблескивает голубоватая пижама. – Если не полиция, то мой человек. Он ответит за всё, что сделал тебе. – А мистер Мелларк? – С отцом всё хорошо. – Правда? – Правда. – Я почти не вру. Почти, если не считать, что он опять не смог уйти от мамы. То приступ мигрени, то микроинсульт, она словно чувствует и не отпускает его. Вот о чём он думал тогда в пекарне. Собирался оставить всё. Поддержал Хеймитча и дал показания против Рая ещё в конце июня, но маму тогда увезли в больницу. Он всё время просит прощения, а я не могу злиться на него. Другому было бы плевать на больную жену, а он варит ей молочные каши. Едва ли его можно назвать заложником корысти, скорее, заложником собственной совести. – Как насчет массажа? Если что, я с удовольствием могу заняться твоей спиной. – Через пару недель, – сонно шепчет она, уткнувшись мне носом в шею. – Мне пока трудно раздеться. – Ладно, – соглашаюсь я, – через пару недель Последним, о чём я думаю, становится развязавшийся пояс её халата. *** Несколько дней спустя – Не слишком ли глубокое декольте, дорогая? – говорю я, прижавшись к двери и не смея войти в её спальню. Китнисс сидит на кровати, приглаживая раскинутые по плечам чуть волнистые, тщательно расчёсанные волосы. Небесно-голубой пеньюар из тонкого атласа без пуговиц, стянутый на талии узким пояском и даже не прикрывающий колени, совсем не оставляет простора для фантазии. V-образный вырез кружевной комбинации словно специально притягивает взгляд: стоит потянуть лиф на пару сантиметров вниз, и покажутся розовые бутоны сосков. – Ну, – моя девочка краснеет, заправляя за ухо упавшую на лицо прядь волос. – Тебе, наверное, надоело разглядывать пуговицы на моей пижаме. – Чертовски надоело. – Вот я подумала... Эффи накупила мне всё это во время поездки в Капитолий. Сказала, что женщина всегда должна оставаться женщиной, особенно ночью и особенно, если она замужняя. Таких комплектов у меня около дюжины. Этот, пожалуй, самый приличный. – Она одёргивает верхнюю окантовку пеньюара, стараясь прикрыть ключицы. – Почти две недели могу щеголять в новых халатиках и ни разу не повториться. «Ну, если этот самый приличный, на что же тогда походят остальные?» – проносится у меня в голове. Стараясь дышать ровнее, перевожу взгляд на шкаф. Нельзя так откровенно разглядывать Китнисс, какой бы желанной она не казалась в данный момент. – Тебе не нравится? – она прикусывает нижнюю губу и закидывает ногу на ногу. Правая половина пеньюара отгибается, и я едва не присвистываю. Сорочка обрывается где-то на середине бедра, демонстрируя слишком эротичные ноги моей жены. – Мне, – сглатываю и делаю шаг к окну, – очень нравится. Дергаю ручку стеклопакета и выставляю лицо на улицу. Может, прохладный ночной воздух остудит подступившее желание? – Но тебе стоит переодеться во что-нибудь более «целомудренное», – хочет произнести язык, но разум оказывается быстрее, – «практичное». – Почему? – искренне удивляется она. – В такой одежде ты простудишься. – Простужусь? – Китнисс в недоумении хлопает ресницами. – Как я могу простудиться, ведь на улице лето? Понятно. Намеков моя жена никогда не понимала. Значит, придётся сказать напрямую. – Ты сейчас настолько желанна, что я даже смотреть на тебя спокойно не могу, а уж уснуть рядом у меня точно не получится. – Пит, – она подходит к окну и касается тыльной стороной ладони моей щеки.– Я ведь и не предлагаю сегодня спать. Давай попробуем, – Китнисс осекается и становится такой же пунцовой, как ягоды калины на снегу. – Попробуем… У меня, наверное, никогда не хватит смелости сказать – лучше покажу… – Китнисс, – я пытаюсь её остановить, но она кладет мне палец на губы, приказывая замолчать. – Я хочу. Хочу быть твоей. – Разум затуманивается. Я плохо понимаю, как мы оказываемся на кровати. – Конечно, соблазнительница из меня никакая, – сконфуженно шепчет она, ведя рукой вдоль ворота моей футболки. – Напротив, самая лучшая, – пытаясь не потерять голову от страсти, я заглядываю в глаза цвета грозовой тучи, стараясь найти причину такой перемены. В глубине серой радужки искрится живой лихорадочный блеск. Желание? И ни тени страха. Китнисс вновь целует меня первой. Нежно, аккуратно, временами стеснительно. Её правая рука зарывается в мои волосы, левая загибает край футболки у живота. Я с трудом сдерживаю рык, вырывающийся из груди, и углубляю поцелуй, тяну концы пояска и сбрасываю пеньюар. Узкая бретелька сама собой спадает с плеча, оголяя левую грудь. Запечатываю поцелуй на шее и касаюсь руками оголенных участков кожи. – Любимая, – шепчу я в тот самый момент, как плечо Китнисс поднимается к шее, а затем и вовсе отодвигается назад. – Не могу, – в ужасе произносит она. – Не получается, – а затем накрывает ладонями лицо и отворачивается. Мгновение, и тело Китнисс начинает сотрясать крупная дрожь. – Даже коньяк не помог. – Какой коньяк? – вид рыдающей жены моментально приводит меня в чувства и отрезвляет лучше ледяного душа. – Тот, что подарил на Рождество Хеймитч. Думала, что спиртное поможет расслабиться. Надо было больше. Вся храбрость ушла на то, чтобы нацепить этот дурацкий халат. – Китнисс, – пытаюсь прижать её к себе, но она отстраняется ещё дальше. Поднимаю пеньюар и, накинув его на хрупкие плечи, поправляю сорочку, а затем завязываю пояс на талии. – Я никчемная… – Китнисс. – Я ласково касаюсь её волос на затылке. – Многие девушки испытывают страх и смущение перед первой близостью. – Страх? Смущение? – срывается на крик она, убирая ладони от пылающих щёк, по которым текут крупные слёзы. – Нам обоим известно, что для меня это не первая близость с мужчиной. Нет никакого страха, Пит: сама мысль о сексе мне глубоко неприятна, она вызывает тошноту. – Давай ты переоденешься, и мы поговорим. Доктор Аврелий предупреждал, что будет непросто. Нужно делать всё постепенно шаг за шагом. Недели, месяцы… Поэтому я звал тебя в ванну, поэтому хотел сделать массаж. Сейчас мы поспешили… – Поспешили? Какие месяцы, Пит? Сколько ты еще будешь довольствоваться объятиями? Когда осмелишься расстегнуть вторую пуговицу на моей блузке? Через две недели? И где-то через месяц снимешь брюки. Думаешь, я не замечаю, куда ты уходишь всякий раз после наших вечерних поцелуев и? Думаешь, не догадываюсь, почему так много времени проводишь в душе. – Что ты хочешь услышать? – не выдерживаю я. – Что я хочу тебя до безумия, до дрожи в коленях. – Приобнимаю за плечи, заставляя посмотреть на себя. – Меньше полгода назад ты требовала развода, на каждом углу кричала, что на дух меня не переносишь. Однако полюбила! Ещё в конце мая запиралась на ключ, а теперь мы спим в одной кровати и касаемся друг друга. – Ты должен найти другую женщину. – Ты, – скидываю её руки, – опять намекаешь на развод? – Нет. Я говорю о временной женщине для удовлетворения мужских потребностей. – Так ты меня к проституткам отправляешь? – Не совсем, – Китнисс краснеет и ежится. – В нашем дистрикте это будет сделать трудно, но ты часто бываешь в Капитолии, а там, – она морщит лоб и трёт себя по переносице, словно пытается вспомнить какое-то замысловатое слово, – можно всегда подыскать девушку на пару ночей. Несколько раз в месяц ты бы мог… – Кто тебя надоумил? – злюсь я, вскакивая с кровати. Такое вытерпеть уже невозможно. – Кто я спрашиваю? Хеймитч, доктор Аврелий, Эффи или твоя мама? – Никто, – она с ужасом смотрит на меня, отползая к подушкам. – Сама. Я не хочу, чтобы ты заболел. Решила, что для тебя так будет лучше. – Решила? Думала? – Сердце переполняет такая ярость, что я разбиваю ближайшую лампу. – Значит, я должен пойти в ночной клуб, найти какую-нибудь девку, падкую на деньги и славу, трахнуть ее, а потом прийти к тебе за поцелуями. Ты сможешь после этого находиться со мной рядом? Не сойдешь с ума от ревности? Ответь себе на этот вопрос. – Это не будет считаться изменой, – она пожимает плечами. – Кто знает, когда я вылечусь и вылечусь ли вообще. – Похоже, ты не слышала ни одного слова, сказанного сегодня мной. Хлопнув дверью, я возвращаюсь в свою спальню. Тело переполняет настолько жгучая ярость, что я с трудом удерживаю себя от нового желания разбить торшер, стоящий сбоку от шкафа. Бухаюсь на кровать и отворачиваюсь к стенке. – Пит, – Китнисс приходит примерно через четверть часа, тихонько стучится в дверь и, не получив ответа, проскальзывает внутрь без приглашения. Не поворачиваюсь, делая вид, что сплю. Чувствую, как кровать сзади проминается. Жена ложится рядом. Несколько минут мы молча лежим "паровозиком", слушая биения сердец друг друга. Она не выдерживает первой и кладет руку на мою поясницу. – У меня нос холодный.. – Замерзла? – Нет. Папа любил повторять, что нос холодеет у того, кто хочет извиниться. – Ты хочешь извиниться? – Хочу? – За что? – За все, – Китнисс вздыхает, гладя меня по голове. – За алкоголь, за дурацкий халатик, за нелепую попытку соблазнить тебя, за истерику и за девушку на пару ночей. Простишь? – Не знаю. – Значит, будешь дуться до самого утра и превратишься в большую буку? – На тебе все ещё надет пеньюар Эффи? – Ой, – моя девочка вскрикивает, намереваясь уйти. – Я забыла. Сейчас переоденусь. – Останься, – переворачиваюсь на другой бок, успевая схватить её за руку. – Но, как же… – Не бойся, сегодня я уже точно не захочу. – А утром? – А утром закутаю тебя в одеяло. – Ладно. – Не отдаляйся от меня. – Не буду, – Китнисс возвращается и кладет мне голову на грудь в привычном жесте. – Значит, шаг за шагом? – Шаг за шагом, – отзываюсь я и укрываю нас обоих одеялом. *** ‒ Просыпайся, соня, ‒ весело шепчет Китнисс, касаясь моей щеки губами. ‒ Давно не спишь? ‒ говорю я, продолжая держать глаза закрытыми. ‒ Уже почти час. ‒ Ни одного кошмара, правда? ‒ Ни одного, ‒ я чувствую благодарность в её голосе. ‒ Ты давно излечил меня от них, теперь мне снятся только приятные сны. – И что же снилось сегодня? – Наша свадьба. – Что же в этом приятного? – разочарованно произношу я. – Нет, ты не понял, – она потягивается как Лютик на подоконнике в солнечный день. – Не та, которая была, а та, которая будет. Может, нам и правда стоит устроить тихое семейное торжество. Только без помпезности. Не как у Энни и Финника. Человек десять гостей и поджаривание хлеба. – Ты не шутишь? – я с трудом сдерживаю радость, боясь задушить новоиспечённую невесту в своих объятиях. – Нет. Я серьёзно, – Китнисс смеётся вместе со мной. – В моём сне мы играли свадьбу в Одиннадцатом, в гостевом домике Руты и Цепа, а потом была первая брачная ночь. И у нас всё получилось. – Расскажи-ка поподробнее о нашей первой брачной ночи. Что именно тебе приснилось? – Ты совсем как доктор Аврелий, – и она, шутя, шлёпает меня по лбу, а потом принимается пародировать голос часто смеющегося психиатра: – Женщины, которым снятся эротические сны, в два раза чаще испытывают оргазм, в сравнении с теми, кому такие сны не снятся. – О вы уже и оргазм с ним успели обсудить, – специально поддразниваю её я, – а доктор у нас не промах. – Дурак, – Китнисс краснеет и на этот раз шлёпает меня по руке. – Я не видела ничего такого. Всё было как в кино. Ты расстегнул молнию на моём платье, и оно упало вниз, а потом мы лежали вместе, а наши обнаженные плечи торчали из-под одеяла. – Понятно, – я с трудом сдерживаю рвущийся наружу смех. –Это очень-очень хорошо. Значит, бронируем домик в Дистрикте-11 на 29 августа? – Думаешь, там у нас всё получится? – Давай просто порадуемся празднику и не будем зацикливаться на близости. А сейчас сядем писать список приглашенных. – Сегодня мы идем на озеро. Забыл? ‒ Тогда завтра, ‒ я неспешно встаю с кровати, плавно вытягивая руки вперед и расправляя спину. ‒ Одевайся, а я пока приму душ. ‒ Хорошо, ‒ кивает она и тут же бледнеет. Странный звук в дверь застаёт нас обоих врасплох. И кто может придти в такое время в воскресенье? Колотят так, словно хотят превратить дом в мельчайшие щепки. ‒ Открою сам, ‒ говорю я и быстро спускаюсь по лестнице, пока этот умалишенный не вырвал так ненавистный ему кусок дерева «с мясом». ‒ Уже иду! Дверь открывается настежь пинком ноги, едва я успеваю отодвинуть щеколду. Вообще-то стоило хорошенько вправить мозги этому слишком раннему гостю, но мне не хочется снова пугать Китнисс дракой и криками, поэтому ограничиваюсь только короткой фразой: «Поосторожнее, это частная собственность!». Холодные серые глаза, полные злобы, боли и отчаяния глядят на меня сверху вниз, тщательно изучая и оценивая. Отчего-то мне кажется знакомым это красивое лицо с правильными чертами, обрамленное густыми тёмными волосами. Я видел несколько раз этого высокого статного человека, одетого в кожаную куртку и коричневые брюки. И я знаю, зачем он пришел. Он хочет забрать свое. Рассудок отчаянно пытается вспомнить его имя, но память, как будто нарочно, прячет его в свои недра, а я хмурюсь… ‒ Гейл? Гейл,‒ неуверенно произносит мягкий голос моей жены, и сердце падает вниз, когда я, оглянувшись, замечаю слезы, струящиеся по её щекам.