Нет худа без добра

1 декабря Меня зовут Китнисс Мелларк. Мне восемнадцать лет. Всю жизнь я прожила в Дистрикте-12. Меня изнасиловали. Мой жених, Гейл Хоторн, погиб. Я вышла замуж за брата своего злейшего врага. Я потеряла ребенка, зачатого этим чудовищем. Останься он жив, то, наверняка, родился бы в чешуе вместо кожи, с рогами и крыльями. Я выжила и теперь вынуждена медленно сгорать в огне своих мучений, ежедневно созерцая ненавистную схожесть Пита Мелларка и Рая. Вчера мой муж вернулся из Капитолия. Я была на кухне, когда заметила, что он уже на подходе к дому. Хеймитч поймал его на пороге. Похоже, старый забулдыга рассказал ему о том, что со мной случилось. Хорошо, хоть он не стал барабанить в мою дверь с дурацкими словами утешения. Я бы не выдержала… Пусть не приходит, пусть держится подальше от меня. Не хочу его видеть. Не могу… Пусть идет ко всем чертям со своей жалостью. Мне всё равно. Мне не больно, не страшно, не грустно. Ничего не чувствую. Никто не нужен. Ради Прим. Ради Прим! «Дзынь». Протяжная трель звонка-колокольчика заставляет меня встрепенуться. Помешивая ложкой рагу, бросаю взгляд на часы. Четверть третьего. С чего это вдруг? Обычно он не возвращается так рано. Бежать. Срочно бежать. Но что, если это Прим или мама? Приоткрываю занавеску и замечаю худые кривоватые ноги, обтянутые серыми шерстяными чулками, малиновое пальто и короткие черные, как воронье крыло, волосы, выглядывающие из-под розового берета. Мэнди Уилкерс. Моя соседка стоит у самой двери и, чертыхаясь, словно заправский сапожник звонит в звонок над коричневой дверью. Мэнди Уилкерс! Мы с ней никогда не были особо дружны, но почти двадцать лет жили по соседству и учились в одном классе. Что она может делать в «Деревне Победителей»? Зачем пришла? Стук становится громче. Не открывать! Сделать вид, что дома никого нет! Притаиться? Замолчать? − Китнисс, − стук в окошко, – я тебя видела, – вот ведь проклятие! ‒ Здравствуй, Мэнди, − приоткрываю цепочку. ‒ Ты..? ‒ Соскучилась, ‒ она передергивает плечами, переступая порог. ‒ Сто лет тебя не видела. Впустишь старую подругу? ‒ Готовлю обед, Мэнди, прости, – мнусь у двери я. – Брось, – она тянет дверную ручку на себя. – Твой муженёк не придет обедать. Сказал, что тебе скучно, и попросил меня составить тебе компанию. Класс. Лучше бы сказал, как ему жаль… – Ладно, – стараюсь не скалиться, пропуская бывшую соседку вперёд, – Пойдём на кухню. Чай будешь? ‒ А поинтереснее ничего нет? ‒ смеется она, скидывая пальто и сапожки. ‒ Какие стены! – подходит ближе, проводя рукой по обоям. – А картины все его? ‒ Наверное. У меня там рагу подгорает. ‒ А почему служанку не просишь?‒ вздыхает Мэнди. ‒ У себя такие же поклею. Ах, да я принесла тебе персиковый торт. ‒ Да не надо, ‒ отмахиваюсь я. ‒ Оставь брату. У меня тут полно сладостей. ‒ Ну, ещё бы, ‒ гостья садится за стол, продолжая разглядывать кухню, ‒ ты же вышла замуж за пекарского сына. ‒ Как родители? Что там с шахтами? ‒ наливаю чай в чашки и придвигаю сахар, стараясь увести её мысли подальше от моего замужества. Мне всё больше становится не по себе от взгляда и выражения лица Уолкерс. ‒ Да что там? ‒ она машет правой рукой, а затем подпирает ею подбородок, дуя в кружку. ‒ Что там может быть интересного. Другое дело у тебя. Такой дом! Кухня-загляденье! А спальню покажешь? А наряды новые? Слышала, недавно твой муж вернулся из Капитолия, рассказывай, что привёз? ‒ Ничего, ‒ вскрикиваю от неудачного переворачивания котлет и подсовываю обожженный палец под струю холодной воды. ‒ Да, ну?! ‒ Мэнди поднимает брови. ‒ Не верю! Ты вон у нас какая везучая! Такого мужика отхватила. Теперь заживешь. И правильно, нечего этой Делли губы раскатывать: ей и отца хватит, ‒ подмигивает мне она. ‒ Пусть старые бабки рычат ‒ плевать на них, а девчонки все за тебя. Штука стара, как мир, а вон, как помогла. ‒ Что ты имеешь в виду? – Ой, да не строй из себя невинность! ‒ отпивает чай и отламывает кусок кекса. ‒ Я тебя очень хорошо понимаю, жалко, что Пит Мелларк один на весь Двенадцатый. Брат у него так себе, а Хеймитч Эбернети – старый. ‒ Ты думаешь, я здесь из-за дома? ‒ Нет, конечно, ‒ Уилкерс давится пирогом. ‒ Но честно тебе скажу, в любовь и традиции верю мало. Гейл правда у тебя тоже неплохой был. И красавчик, даже жалко его. Эх, везет тебе с парнями, мне бы так.Ты, главное, не теряйся, забеременей поскорей, и дело в шляпе. Даже если он разведётся, к прежней жизни ты уже не вернешься. «Бряк», – скворчащая сковорода падает на пол, заливая кипящим маслом пол. Котлеты рассыпаются по полу, одна из которых удачно приземляется на босую ногу Мэнди. – Эй, поосторожнее, – взвизгивает она и спрыгивает со стула. – Чего это ты? – Уходи, Мэнди! – встав на корточки, делаю вид, что собираю испорченную стряпню, тайком утирая непрошеные слезы. Если я сейчас при ней разревусь, это будет конец. – Из-за котлет что ли? Да брось, Китнисс, – улыбается и тянется к моей голове, желая ее погладить. – Денег у Мелларка достаточно, поэтому нечего их жалеть. Хочешь, помогу? – Уходи, Мэнди, – кричу, изо всех сил сдерживая слезы. – Убирайся и больше не приходи ко мне никогда! – Вот как? – Уолкерс превращает глаза в узкие щелочки и даже зубы, как волчица оскаливает. – Правду о тебе говорили! А я тебя зачем-то защищала! Вышла замуж за богатого, а остальных теперь сбродом считаешь. Ни с кем общаться не хочешь! Естественно, меня теперь можно, как дворовую собачонку, поганой метлой из дома гнать. Ты ведь госпожа, а я кто? Так, дочка портнихи. Упадёшь на улице в грязь – я тебе руки не подам. Гадина ты, Китнисс Эвердин. На чужом несчастье своего не построишь. Отольются тебе слёзы Делли Картрайт! Резкий разворот, нарочно шаркающие шаги, долгое одевание и громкий удар дверью. Ушла. Бросаю негодные котлеты в мусорное ведро и падаю на пол, захлебываясь слезами. Теперь понятно, зачем она приходила. Мэнди решила меня добить. Вот, значит, как обо мне думают. Все решили, что я погналась за деньгами пекарского сынка и сижу в его хоромах, потому что мне не к лицу общаться с теми, кто на дне. Идиоты! Ненавижу! Ненавижу всех! Осуждают! Завидуют? Знали бы чему завидовать! Видели бы мою удачу. Проклинают за то, что я увела парня у бедной Делли. Думают, что я выбрала такую жизнь, что меня облагодетельствовали. А Мэнди советует поскорее родить, чтобы привязать к себе мужа покрепче. Дура! Дура! Ко мне больше никто не прикоснётся. Никогда, никогда у меня не будет детей ни от него, ни от кого-либо другого! *** Огромные белые снежинки, кружась и подпрыгивая под воздействием нервных порывов ветра, с грациозной легкостью опускаются на земле. Их тысяча, миллион, миллиард, бесконечность… Они жмутся друг к другу так плотно, что образуют неделимый снежный водопад, из-за которого ничего невозможно разглядеть. И этот белоснежный кружащийся под слышную лишь снежинкам мелодию танец позволяет понять мне только одно – ночь закончилось. За окном светло и ясно. Но в декабре светлеет поздно – около десяти. Почему меня никто не разбудил? Прим, наверное, уже умчалась в школу, а мама на кухне бренчит посудой, попивая кофе. Еще немного и странная незнакомая мне птица стального цвета постучит в окно, требуя зерна и ласки, которыми моя сестра так щедро одаривала её последние несколько дней. А может быть, сегодня воскресенье, и Примроуз окажется дома? – Прим, – вскрикиваю я и разворачиваю лицом к дверям. – Доброе утро, – не Прим… Другие небесно-голубые глаза смотрят на меня с ненавистным мне беспокойством. На молочного цвета щеках появился легкий пушок, а кожа под вздрагивающими ресницами посинела. – Доброе, – бурчу я и отворачиваюсь. – Давно ты тут сидишь? – Смотря с каким временным промежутком сравнивать, – по голосу чувствуется, что он улыбается. – Как ты себя чувствуешь? – не отвечаю. – Мэнди Уилкерс приходила? – Это ты её пригласил? – в носу опять начинает свербить – ещё чуть-чуть и снова начну рыдать и бить кулаками всё, что попадётся под руку. – Мне показалось, тебе нужна компания, а она представилась твоей подругой. – У меня был только один друг, – голос срывается на крик. – Да, знаю, – Мелларк кашляет и делает глубокий вдох, – тот парень, что стал твоим женихом. – Но, кажется, в школе ты дружила с дочкой мэра. – Мадж уехала учиться в Дистрикт-3. В конце августа. – Незадача, – интонации его в голосе становятся твёрже. – Так что сказала Мэнди? – Ничего, – зарываюсь поглубже в подушки. – Ничего? – Наверное, брови поднял до самой макушки. – И поэтому я нашёл тебя на полу среди крупиц фарша, угольков овощного рагу на зажженной плите и с незапертой входной дверью. Что произошло? – Это ты принёс меня в комнату? – сердце начинает бешено колотиться. На всякий случай заглядываю под одеяло и облегченно вздыхаю, заметив, что нахожусь в той же коричневой водолазке и серых брюках, что надела вчера. – Да, – пауза. – Доктор сказал, что у тебя был очередной нервный срыв. – Ты вызвал этого бестолкового докторишку? – оборачиваюсь, желая высказать ему взглядом всю злость, которую испытываю, но натыкаюсь на абсолютно непробиваемое выражение лица. – Одевайся. Прогуляемся по дистрикту. – Я никуда не пойду. Я больше не выйду из дома. – Почему? – голос настолько спокойный, что меня просто бесит. – Разве ты преступница? Убила? Ограбила кого-то? Нет! Почему же ты должна прятаться? Живешь как в клетке. – Почему? – ярость и слезы застилают мне глаза, я плохо соображаю и вижу его словно через покрывало недавно танцующих в окне снежинок. – Знаешь, что обо мне говорят в городе? Что я вешалка! Что я всеми правдами и неправдами женила тебя на себе! Вот чего ты добился! – Ясно, – падаю на подушки и слышу медленно удаляющиеся шаги. Уходит. Пусть уходит. Пусть знает! Я вышла за него замуж, чтобы скрыть факт изнасилования ради Прим, и из потаскухи превратилась в … Прим? А что если её дразнят в школе? Нужно позвонить. Необходимо узнать, как она. Позвать сюда. Нет, моя жертва не должна быть напрасной. Прим... Вытираю слезы, наспех принимаю душ и надеваю домашнее платье. Надеюсь, Мелларк уже ушёл. Бегу на первый этаж, прыгая через ступеньку. Телефон. Телефон… Хватаю трубку, но вместо привычных гудков слышу странную тишину. Неужели его отключили. – Прим, Прим… – Китнисс, пойдём на кухню. Тебе нужно позавтракать, – не ушел. Не ушел! Собираюсь, как обычно сбежать, но сильная рука останавливает меня, заставляя остаться. В груди возникает привычное чувство страха. Только не это, только не это! ‒ Поешь, ‒ говорит он, едва мы оказываемся у обеденного стола. – Ты же готовишь для меня, я тоже сделал для тебя завтрак, – подвигает свежие намазанные козьим сыром тосты и апельсиновый сок. ‒ Я не голодна, ‒ закусываю костяшку левой руки. ‒ Ты должна съесть все, ‒ с нажимом говорит Пит. ‒ Пожалуйста. А потом ты оденешься, и мы посидим в кафе миссис Сэй. ‒ Я никуда не пойду, ‒ отодвигаю стакан, и часть сока проливается. ‒ Чем быстрее ты поешь и оденешься, тем больше времени мы проведём у твоей мамы, потому что на этой неделе Прим к нам не придёт.