Тяга

Машина сбавила скорость и съехала на боковую дорогу. Еще немного и из-за редких деревьев покажется старый, чуть обветшалый дом. Здесь живет моя семья. И, о ужас, все они готовятся к приезду дочери, которая оказалась чудом жива, и ее не менее странного кавалера, о котором они узнали лишь недавно. Сборы на Аляске заняли у нас несколько дней. Было много бессмысленного хождения по дому, спотыкания об уже упакованные коробки и вопросы связанные с продажей машины. Талли, всегда отличавшийся внимательностью к мелочам, держал переезд под своим контролем. Это время сблизило нас. Для начала, мы стали общаться. Даже больше – обсуждать разные вещи. Этот простой факт с удивительной ясностью показал мне, какой глубиной чувств обладает Талли. Его нестандартное видение окружающей действительности было пугающим и тем не менее оно захватывало с собой. Его хотелось расспрашивать, узнавать, но я все еще сдерживала себя. Я не могла показать ему свою заинтересованность. Самой чудовищной и отталкивающей вещью оказалось то, что он взялся меня смешить. Это было ужасно по двум причинам. Во-первых, у него получалось. Во-вторых, его непосредственная реакция на это смахивала на умиление, что почти делала его самого милым. Он умилялся моим попыткам мужественно не подаваться приступам смеха и всячески избегать его присутствия. Ему не составляло труда ходить за мной по пятам под предлогом того, что я опять могу натворить что-то что может огорчить его тонкую натуру. Которая, к слову, я уверена, не была такой уж тонкой. Я пыталась улизнуть из дома, скрываться за упаковкой мелких вещей и зарыться в коробках, но Талли проявлял удивительную резвость и перехватывал меня на пути к любым домашним делам. Он обожал присутствовать при примерке вещей, что смущало меня точно также, как если бы на меня глазела толпа размером с футбольной поле. Он не стеснялся вставлять свои ехидные замечания или самолично что-либо поправлять. По сути он мог бы стать неплохим дизайнером. Он не любил откровенно пошлые наряды, ему претили цветастые вещи. Он предпочитал классику и особенно предпочитал ее на мне. Я до сих пор не могла поверить, что он спас меня. Если слово «спас» тут вообще уместно. Я была слишком напугана всем происходящим и слишком ошеломлена тем, что он связался с моей семьей, чтобы заметить то, как сильно его обеспокоило мое ночное валяние в снегу. Талли же вел себя нарочито небрежно. В ту ночь я так и уснула перед камином на узком пространстве софы. А утром весь дом кипел от сборов к предстоящей поездки. На следующую ночь мы оба слишком устали даже для того, чтобы подняться на второй этаж и спали прямо в гостиной. Поэтому на третий день после ночных событий я вела себя, как подопытный кролик, старающийся улизнуть и не попадаться на глаза экспериментатору. В тот день из нашего гаража, в котором стояла давно не работающая холодильная установка, грузовая машина вывезла три подозрительно огромных черных пакета. Я догадывалась что там было. И к своему неудовольствию не испытывала огромных мук совести. Рациональная сторона меня справедливо заметила, что содержимое этих черных пакетов при другом исходе могла бы составлять я сама. На третью ночь я нырнула под одеяло в спальне, как слепой крот – зажмурившись и стараясь занять как можно меньше места и вообще никого не потревожить своим присутствием. Талли внимательно изучал местную газету и, когда свет в комнате погас, преспокойно лег спать. Пока я обливалась потом, дрожа от страха он просто лег на бок и уснул. С одной стороны, это было хорошо, с другой стороны, такое поведение настораживало. Машина остановилась на приличном расстоянии от дома, и я поправила рукава легкого темно-синего платья. - Пожалуйста, только не смущай их слишком сильно, хорошо? – сказала я. - Ну разве что своим присутствием, - Талли вышел из машины и взял с заднего сидения пакеты. - Ты не думаешь, что это слишком? – я тоже вылезла из машины и кивнула на пакеты. - Нельзя приехать знакомиться без подарков, дорогая, это просто невежливо. Талли, одетый в простую рубашку выпущенную поверх темных брюк, смотрелся, как примерный гражданин с кристально чистой репутацией. В нем было нечто, что вызывало беспокойство. Смутное чувство, когда твой мозг посылает тебе сигнал держаться подальше от такого рода неприятностей. Это как находиться в близи хищника и знать об этом. - Я уверен, что твоя семья не обратит на меня особого внимание – главным гостем программы сегодня будешь ты. О, как же ты ошибаешься. Еще как обратят, а потом просто завалят меня расспросами. Я и раньше не баловала их тем, чтобы знакомить с парнями, они оторвутся на мне за все годы неведенья. - Я боюсь, что что-нибудь пойдет не так, все это слишком странно, - наконец я высказала, мучившие меня мысль. – Я думаю они заметят, что у нас натянутые отношения. Талли остановился и его внимательный взгляд пригвоздил меня к месту. Он собирался выдать что-то манерно поучительное. - Я никогда не хотел, чтобы ты боялась меня, - он сказал это с болезненной для меня простой. Как истину прописную. Как будто это был столь очевидно, что только слепой этого не заметил бы. - Ты угрожал мне пистолетом. - Я знаю. - Ты держал меня взаперти. - Я помню. - Ты убил уже кучу людей. - И об этом я тоже осведомлен, милая. А теперь хватит тут топтаться. Он взял меня под локоть и повел к дому с видом: «вечно ты всякой чепухой озабочена». Пока Талли звонил в дверной колокольчик, я ощутила, как смешанное чувство эйфории от того, что совсем немного и я увижу своих близких и страха за предстоящую встречу мутят дикий коктейль чувств. Немая сцена приветствия могла бы затмить собой любое телевизионное шоу. Родители, явно обезумившие от радости встречи, принимали Талли как родного сына. Их явно не смутила наспех придуманная история моего почти полугодового исчезновения и не уступающая своей странностью история моего замужества. Прояснив вопросы, связанные с моим здоровьем, самочувствием и тем, насколько хорошо я питалась разговор перетек в русло простых житейских вещей. Подкладывая Талли фаршированную рыбу, коронное блюдо моего отца, он поинтересовался как прошла свадебная церемония. На что я смогла выжать из-себя неразборчивый ответ и запихнуть как можно больше ложек салата. Я старалась постоянно занимать свой рот едой, только чтобы не отвечать на нескончаемый поток вопросов. Талли держался лучше, чем я. С честностью прирожденного политика он обтекаемо отвечал на все неудобные вопросы при этом оставляя собеседника в хорошем настроении духа. Не знаю, как, но он очень быстро сумел завоевать доверие моих близких, не прикладывая к этому особых усилий. Их не настораживала манера речи, не пугал его взгляд и иногда властность, что проскальзывала в словах. Скорее, как и всё по-настоящему опасное он привлекал их. Его татуировки на запястье прикрывали манжеты рукавов. Интересно как бы родственники отреагировали, увидев все эти мальтийские кресты на его руках. - Рон, а вы католик? – поинтересовалась моя тетя, глядя на Талли с нескрываемым интересом. С настоящим, черт возьми интересом. Интересом как к мужчине. Я поспешно положила к себе в тарелку еще порцию пирога со шпинатом, чтобы скрыть досаду. Как это вообще возможно. Неужели они не видят, что он – хищник. С ним надо быть всегда настороже. Они открыли ему не только двери дома, но и свои сердца. Причем быстро и безоговорочно. Рука Талли нашла мое колено под столом. Пока его ладонь гладила мою ногу, он послал милую улыбку моей тете, напротив. Он знал какое впечатление производит на людей. Иногда, мне кажется, что он порабощает оппонента просто силой своего эго. - Я думаю, что мне ближе атеизм, - он задумчиво покрутил бокал с водой и в комнате воцарилась тишина. – Но я не против других религий, в сущность все равно, что вы исповедуете, главное, что вы несете добро. Ну конечно, Талли. Я почти почувствовала, как в эту минуту он получил всеобщее одобрение моей родни. У нацистов, что лозунг поменялся? - А как насчет повторной церемонии? – высказала предположение мама, которая не сколько жалела о моем отсутствии, сколько о том, что моя свадьба прошла незамеченной. - Да, мы с Адалин думаем над этим, я считаю это обязательно надо устроить, - его ладонь на моей колени немного сжала кожу. - Талли, - пыталась я шикнуть в его сторону, на что он легко чмокнул меня в щеку. - Может мы устроим это здесь, прямо в саду за домом, места для всех хвати. Скажем весной, да? – просияла мама и Талли увлекся обсуждением предстоящего события. Когда ужин закончился, и вся родня буквально чуть ли не толпой провожала нас в выделенную комнату, всех моих сил хватило только на то, чтобы рухнуть на кровать пластом. Расстегнув верхние пуговицы на рубашке и закатав рукава Талли присел рядом со мной и задумчиво перебросив подушки на другую сторону. - Это было ужасно, - пробормотала я. - Вовсе нет, это было мило. - Ты им понравился. Ты действительно очаровал буквально всех. - Буквально, это потому что тебя нет в этом списке? – он пересел поближе ко мне, и его тяжелая рука опустилась на мое бедро. - Ммм, - промычала я в ответ куда-то в покрывало. Он сменил позу и улегся сверху, при этом уделяя внимание виду из окна. - Придется сыграть здесь свадьбу, твоя мать заставила меня дать свое согласие. - Разве кто-то может заставить тебя делать, хоть что-то? - Твоя мать просто дьявол, под ее пристальным взглядом я съел шпинат, который терпеть не могу. Он слегка попружинил на мне, укладываясь так, как ему удобно, и достал телефон из заднего кармана. - Я хочу тебе кое-что показать, - он провел пальцем по экрану оживляя дисплей. Под его пальцами замелькали приложения и открытые вкладки. Он нашел нужную и передо мной вылезли аккуратные картиночки домов, выставленных на продажу. – Нам надо перебраться куда-то на побережье, я думаю, что вы возьмем один из этих домов, у меня намечается несколько дел, но в остальное время я буду свободен. Понемногу его вес начал раздавливать меня, и я повернулась боком, Талли приобнял меня за плечи листая картинки дальше. Выбирать дом для совместного проживания, обсуждать с родственниками свадьбу для замужества, которого не было и просто лежать здесь, на одной кровати с Талли так расслабленно и уютно, как будто наша история — это вполне себе нормально. - Вот этот, мне нравиться, - заключил Талли показывая кирпично-красный дом с небольшим цветником, разбитым в саду. – Там правда нет второго этажа, но его можно достроить, если будет нужно. Или вот этот, здесь есть небольшой бассейн, но он в самом центре, я не люблю шум. Что скажешь? - Мне все равно, - я отвернулась от экрана и снова зарылась в покрывало. – У меня голова идет кругом от всего.

POV – Талли

Я не был знаком с родителями ни одной из тех девушек, с которой когда-либо спал. Я не говорю о том, что у стриптизёрш не бывает родителей, просто я ни разу их не видел. Адалин начала нервничать задолго до самой поездки. Наверное, она и не переставала это делать. По крайней мере у нее это получалось таким образом, который не выводил меня из себя. Никто не любит нервных людей, я так вообще считаю, что лучше оказывать им услугу в виде пули в голове. Меня раздражают люди, которые мотают нервы. С Адалин моя философия дала серьезную трещину. Я был причиной всех ее нервов и это задевало меня. Задевало за нити, которые, как я думал не существовали. Я мог распустить слюни только при виде ее сосредоточенного лица. При виде ее покусанных губ мое извращенно воображение представляло, как я трогаю их пальцами. И я бы потрогал их. Если бы моя нервная девочка не пыталась меня избегать. Она скрывалась от меня в моем же доме. А я охотился за ней. Она пряталась даже в нашей кровати, что при ее параметрах было вполне позволительно. Ее отчаянное сопротивление доставляло мне неописуемое удовольствие. Я мог протянуть руку и оказаться прямо рядом с ней, прямо в ней. Я мог делать все что угодно, с этим испуганным клубком нервов, с этими глазами, с этим ртом и телом. Но не делал. Я старался контролировать свои мысли и преуспел в контроле своих желаний. Конечно, я думал, что после того, как я выразился, по-моему, вполне конкретно, о своих ощущениях Адалин могла бы относиться ко мне менее подозрительно. Я не мог понять почему она ожидала подвоха. Я никогда не пугал ее, я что-то брал не спрашивая, это верно, но я не давал повода думать, что она может пострадать от меня. Скорее это Адалин угрожала мне. Это была изысканная, невысказанная вслух угроза, и все же именно ее существование ставило под угрозу многие вещи в моей жизни. Она пыталась избегать моего общества в то время как мы собирались покинуть Аляску. Я пытался подобраться к ней ближе. Приручить ее, кормя из своих рук, я собирался многое сделать, когда поймаю ее. И я начал с того, что задействовал самое эффективное средство на Земле – шутки. Она защищалась. Ее броня против совместного веселья была огнеупорной, но у нее не получалась провести меня. Ее нравилось это, и она начинала привыкать. Я не хотел возвращаться к сцене в снегу. Я не хотел, чтобы что-то подобное произошло еще раз. В самолете она спала, уронив голову на мое плечо. Она никогда бы не сделала если бы бодрствовала. Знакомство с людьми, которые породили очаровательное создание, принадлежавшее теперь мне, на удивление прошло гладко. Это немного задело Адалин, но невероятно позабавило меня. Я испытывал самодовольство, эти люди приняли меня и даже сами предложили закрепить официальные права на их дочь. Я решил показать ей пару домов, которые присмотрел в полете. Видимо мои стремления, ее не поразили. Когда она снова зарылась в покрывало я был почти готов съесть ее живьем. Я отбросил телефон и перевернул ее, вытаскивая покрывало из-под ее тела. Накрыв нас с головой, я позволил себе разместился над ней. Я подумывал открыть ей секрет. Ее темные глаза не отпускали мой взгляд, ее напрягало любое мое движение, и я был рад, ведь знал наверняка – она не сможет сбежать или укрыться от меня сейчас. Мое тело отозвалось на ее близость, и я позволил себе не держать весь свой вес на руках. Я прижал ее таз к постели, и свел ее ноги вместе придерживая их своими. Ее изгибы идеально заполнили пространство между нами. Под покрывалом становилось все жарче. Она изучала меня. Наверное, она спрашивала себя кто я такой. - Ты изменился, - она сказала это громко. Обычно покрывало предполагает интимность и полушёпот, но она сказала это так, что мне пришлось поморщиться, мои барабанные перепонки не были в восторге от идеи кричать друг другу в лицо. - У тебя появились брови, - сказала она серьезно. Значит вот в чем дело, не в том, что я совершаю плохие поступки, а в том, что у меня бровей не было. Я разместил свои руки ближе к ее голове и опустился ниже, придавливая ее грудь. Она едва вздохнула. - Я знаю, с ними всегда так бывает, когда не сидишь в тюрьме. Ее руки очень медленно переместились с кровати на мои спину. Это не были объятия, это было похоже на то, что она хочет хоть как-то контролировать происходящее. Она обхватила меня в районе талии и это было приятно. Слишком простой жест, но доставляет кучу удовольствия. - Нам придется много говорить, - начал я, стараясь отследить малейшие изменение в ее эмоциях. – И обсуждать и планировать, мы должны сотрудничать, ты меня понимаешь? - Будем вести переговоры? – пискнула Адалин, несмотря на то, что ее руки лежали на мне, она и сейчас пыталась скрыться, путем максимального вжатия в кровать. - Да, именно, - я не смог сдержать смешок и притянул ее голову под свои губы. Ее зрачки бегали с максимальной скоростью по моему лицу, она держала глаза широко открытыми, словно отслеживала движение гигантской и противной змеи. Я не собирался целовать ее, не сейчас. Мне и самому надо было время, чтобы привыкнуть к тому, что происходит между нами под этим покрывалом. - Для начала, ты снова можешь использовать свой настоящий паспорт, ты восстановишь его, и поскольку я тоже пользуюсь своими настоящими документами мы действительно сделаем все законно. Мой человек в министерстве ускорит нам выдачу загранов, а затем сделает необходимые визы. - Зачем? – спросила Адалин, видимо у нее был лимит на количество слов, которые она произносит мне за день. - Ну нам же надо отправиться в путешествие. В наше свадебное путешествие, - я сказал это с улыбкой, что шокировало ее. Если бы она знала, насколько это шокирует меня. Эти словосочетания сами по себе отвратительные, но говоря их я представляю мягкие простыни отеля где-нибудь в Риме, где мы будем лежать вот так, как лежим сейчас. Или теплую ночь на балконе, которую мы проведем полностью раздетыми, где-то в Париже. Как и все американцы, я не был заграницей, но я был почти везде в Америке. Меня это не беспокоило, у меня и сейчас не было желание увидеть свет. Но у меня было желание показать свет Адалин. Я позволил себе крепкий поцелуй ее шеи. Немного прихватил кожу зубами и отпустил. Ее руки проскользнули по моей спине вверх и, задержавшись на лопатках, осторожно легли на плечи. Ее взгляд дрогнул. Она хотела послушать, что я скажу еще. И это почти ознаменовало мою победу. Я не хотел нарушить эту связь, которая образовалась между нами. Я не хотел почувствовать, как она умирает, если я сделаю что-то резкое, что-то, что она сочтет за грубость. Я доверял ей больше чем следует, и с моей стороны, казалось очевидным, что это некое проявление любви. Все время, что мы находились вместе, ей вовсе не обязательно было подвергать свою жизнь опасности, она могла взять кухонный нож и перерезать мне горло во сне. Я бы не удивился, если бы она попыталась, я почти был готов. Но ее очаровательную головку не посещали такие мысли. Она об этом не думала, как и не думала о том, насколько я доверяю ей. Насколько близко она подобралась ко мне, сама того не желая. Я оставался главным охотником, но она была тем, кто поставил более умелые капканы. - Я не знаю, смогу ли я…, - сказала она и оборвала мысль. Она немного подвигалась подо мной и крепче ухватилась за плечи. - Понять меня? Ты должна постараться, - в моей голове были заперты тысячи мыслей, сотни идей и миллиарды ощущений которыми я не хотел делиться. Я не был человеком рассказывающем о своих снах или обсуждающих последнее кино. Это мелочи, которые наполняют жизнь и вроде бы делая ее серьезной или сносной. Кому как. Но я хотел, чтобы она поощряла меня, хотел, чтобы она слушала меня, чтобы я был интересен ей. Это мучительный этап и обычно люди проходят через него будучи подростком, что ж, в свое время я упустил это. - Мне сложно тебя понять, все что ты делаешь это ужасно, а я даже боюсь просто сказать тебе об этом. - Продолжай, не останавливайся, - подбодрил я ее. - И то, что ты сказал о документах, это что будет прямо… по-настоящему, мы… Я поудобней прилег на Адалин и решил помочь ей. В моей голове картинка уже давно сложилась. - Мы притащим в сад твоих родителей арку, привезем священника, обязательно католика, хотя, как по мне, так они все просто шарлатаны, произнесем вслед за ним весь положенный список клятв, потом поедим в мэрию и оформим там смену твоей фамилии, потом мистер и миссис Талли поедут в банк, где мы переоформим пару карточек и закажем новые для путешествия по Европе. Потом мы вернемся, и жизнь потечет в своем обыкновенном русле. И ничего из этого списка не должно тебе пугать, так делают все люди. Она прикрыла глаза уже где-то на середине моей речи и ее руки на моих плечах как-то обмякли. Я перевернул нас. Покрывало спало, но сумерки за окном приглушили свет в комнате. Я придерживал Адалин за поясницу, и сцепил руки в замок удерживая ее на себе. Для нее это было почти чересчур. - Так что скажешь? Или тебе рассказать планы на ближайшее десятилетие? Нехотя она все же прильнула ко мне, ее макушка устроилась под моим подбородком, кремовая щечка умостилась в ямку моих ключиц. Она откинула волосы, которые мешали ей и ее пальцы ухватила отворот моей рубашки. - Хорошо, я хочу сказать тебе еще что-то, - пришло время выдать ей один секрет, поделиться еще более личным, чем все что было до этого. Я разнял руки и скользнул в ее волосы, поглаживая ее голову. Я чувствовал, как ее сердце бьется, как ее грудная клетка приподнимается и опускается на мне. – Ты можешь сделать мне больно. Я не думаю, что она поняла тот смысл, который вкладывал я. Ее ненависть ко мне строилась на том, что я был тем человеком, который причинил ей много боли. Физической и душевной, что было правдой, и я бы не стал отрицать этого. Но она платила мне той же монетой. Я чувствовал боль, когда нашел ее в снегу. Если она найдет в себе силы оттолкнуть меня сейчас это боль станет еще сильнее. Она оставит неизгладимый отпечаток в моей душе. Настолько сильный рубец, что я не могу позволить ей сделать это. Ее лицо было всего в пару дюймах от моего, я бы хотел уметь читать мысли в этот момент, потому что я не мог вынудить ее следовать за мной, принимать меня таким как я есть. Я мог рассказать ей и затем лишь ждать то, какую форму мои слова примут в ее голове. Я не хотел, чтобы она дала мне надежду или какое-либо зыбкое чувство, я хотел, чтобы она отбросила все прямо сейчас и была со мной. Чтобы я мог вести ее за собой и быть уверенным в ее присутствие, в ее принятии. Она чуть приподняла голову всматриваясь в меня, она редко смотрела на меня вот так. Открыто, с вопросом, прямо. Она прислонило свой лоб к моим губам. Это потрясло нас обоих. Ничего не происходило со стороны, внутри же у меня бушевал шторм со шквальным ветром, меня швыряло из стороны в сторону, от мысли к мысли. Видит Бог, я был сражен этим простым действием оно пропустило разряд в мое темное и вожделеющее нутро. - Давай не будем говорить об этом, - ее голос, тихий и несмелый отказывался дать мне ответ. Я провел носом по ее виску. Она молчала, она обдумывала все, что я сказал ей. И все же принимала мои заигрывания, мои легкие ласки, мне не было знакомо чувство удовольствия от столь невинных жестов. Мне не было знакомо чувство ожидания. Она устала, этот день вымотал ее, тепло и тяжесть ее тела, делало вечер приятным. Я начал понимать, что значит разделять свою жизнь с другим человеком. Ты можешь быть полностью счастлив оставаясь ночами один, ты можешь заботиться о себе сам, но ты испытаешь экстаз, когда другое человеческое существо будут в состоянии разделить это с тобой. - Хорошо, - сказал я в ее макушку. – Поженимся весной. Я протянул руку к тумбочке и взял книгу, чтобы немного почитать своей девочке вслух. 6 лет спустя - Не останавливайся, - предостерегающе проворчал я. – Давай, вот так. Осторожнее, Эдмунд, ты не свалишься, если оторвешься от поручня. Гигантская прожекторная мачта сменила огни на разноцветные и по катку рассыпались светящие звезды. Рождественскую песню заменил легкий блюз. Народу прибавилось, кто-то рассыпал леденцы рядом с нами, чуть дальше какая-та парочка с сочным звуком въехала в борт. С противоположного конца катка к нам грациозно катила Адалина с Питером. - Мы потеряли шапку. Опять, - она потрепала сына по темным кудрям. Мальчишка виновато развел руками. Он раскраснелся и пребывал в явном восторге от количества людей и сверкающих огней. - Хорошо, что хоть его варежки додумались пришить к куртке, - я шепнул это Адалин зарывшись в ее волосы, притягивая к себе для поцелуя. Ее холодная щека напомнила мне, что мы торчим тут уже больше часа. А все потому, что дети могут заставить тебя плясать под их дудку, да так, что в итоге ты сам захочешь еще. - Все, мы идем греться, кто хотел выпить какао с орешками поднимите руки вверх! – громогласно оповестил я этих маленьких сорванцов, замерзшие ладошки тут же взлети в воздух. - Я тоже за, я скоро превращусь в снеговика, - нараспев сказала Адалин и подхватила Эдмунда на руки. - Давай лучше я, - Эдмунд за эту зиму прибавил несколько фунтов, и стал слишком тяжелым четырехлетним монстриком. Я забрал младшего, Адалин взяла Питера за руку, и мы начали медленно катиться к выходу. Ее рука скользнула мне на талию. - Звонила няня, она сможет посидеть с детьми всю субботу, может устроим выходные только вдвоем? – сказала Адалин, и ее холодная ладошка забралась под мое пальто, обжигая кожу. - Хорошая идея, особенно если ты не собираешься отморозить мне почки, - я втянул ее в глубокий, жаркий, тягучий поцелуй. - Оу, родители, ну сейчас же все какао разберут, - Питер скорчил недовольную гримаску, и провел рукой по борту катка, собираясь лепить снежок для атаки на поражение. Пришлось оторваться от лакомства с искрящимися глазами и продолжить движение. Подсознание высветило: опасность. Тревожный код. Красная точка прошлась по черному сукну пальто и остановилась в области сердца. Морозный воздух застрял на подходе к легким. Звуки толпы размылись и отдалились. Все мысли в сознании пришли в неведомое спиральное движение. Оттолкнуть сына и успеть спустить Эда на землю. Сказать Адалин, чтобы люблю ее. - Пап, - голос донесся откуда-то через плотную пелену сковавшего страха. Красное пятно на груди размылось и превратилось в звезду. Сукин прожектор, блядские рождественские штучки. - Да, Пит? Все хорошо, папа просто задумался. Адалин прильнула ко мне и поцеловала мой нос, смахнула снежинки с волос и заглянула в глаза счастливо улыбаясь. - Что такое? – игриво поинтересовалась она. – Уже представляешь наш выходной мистер Талли? Я вообще-то приобрела новый комплект рождественского белья. Под звуки блюза смешанного с шумом толпы, мельтешения прожекторных вспышек, снег и клубы пара, детский смех и отчетливого запаха карамели я затаил дыхание, пока выталкивал из себя слова, на которые могло не хватить времени. - Люблю тебя. - Люблю тебя, - почти в такт со мной повторила Адалин.