Снежный ареал

      В здании аэропорта в это пасмурное утро совсем не много народу, что является крайне странным. Нет той кутерьмы и беготни, кои повсеместно присутствует в часы пик. Сегодня очень странное утро. Почти немое. Потому что, столкнувшись на выходе из ванной, парни не обмолвились и словом. Лишь бросили друг на друга короткие, не читаемые взгляды, будто ничего и не было. Наверное, это правильно. Лучший выход. С течением времени забудется все: ощущения потеряют свои насыщенные краски; рассыпятся в прах томные слова признаний; уйдет в прошлое некая беззаботность, которую они позволяли себе, находясь наедине. Ведь забудут, правда? Нет, никогда. Эти, похожие на светлый рай, короткие мгновения, что подарила им несправедливая судьба, спортсмены не посмеют забыть. Не смогут. Не захотят. Не сотрутся из их памяти мягкие, взаимные прикосновения и будоражащие кровь поцелуи до сладостной боли в губах. Не смоется временной лавиной горячечные обещания встретиться вновь, вопреки всему на свете. Не забудут сердца всех тех слов и стонов, что произносились любовниками в их первую и последнюю ночь. Им обоим придется очень непросто, но рано или поздно — придет смирение. И сколько бы ни окружали их любящие лица, семья, друзья-знакомые — они будут тянутся, жаждая лишь друг друга. Что уж тут поделать, раз им претит быть вместе сама судьба.       Шипулин слишком увлекается размышлениями, которые ну никак не способствуют отличному настроению, коим заразилась вся его сборная, пока он пытается найти объяснение случившегося хотя бы себе самому. Объяснение, конечно, было, но до того несуразное, что аж стыдно: за-це-пи-ли. Вчерашние признания Фуркада. Зацепили и заставили по-новому взглянуть на их, так и не начавшийся, любовный роман, который, совершенно ожидаемо свернулся к одному-единственному перепиху на одну ночь. А как хорошо все завязалось… Совсем рядом мелькает чья-то тень, а через секунду россиянин слышит едкий, но такой породнившийся баритон: — Релаксируешь? — интересуется Мартен, встав за левым плечом Шипулина и тоже смотрит. Только не на табло, а на профиль своего соперника по трассе, едва сдерживая теплую улыбку. Антон, покусав губы, горько усмехается. Неужели те признания были лишь словами? Зря доверился? И вместо ответа, мужчина задает свой вопрос: — А ты-то чего так рано? Не спалось ночью? — и наконец, поворачивается к просекшему фишку французу, продолжая улыбаться, однако, в серых глазах завывают ледяные ураганные ветра страха перед разлукой. За время их общения Фуркад научился определять настроение русского и распознавать его эмоции. Это и называют, наверное, притяжением… — Мне не дали заснуть. — чуть с хрипотцой отвечает Мартен и переводит взор на мелькающее табло. — Мммм… Зато я спал, аки младенец. — спокойно говорит российский спортсмен, сцепляя руки за своей спиной. — Всего час. — усмехается француз. — И если бы не Симон, поспал бы еще минут двадцать. — А ты б и два часа продрых, если я тебя не разбудил. — уже более остро парирует Шипулин, перехватывая бразды начавшегося шуточного спора. — Твои острые локти моя спина запомнит надолго… — состроив бровки домиком, с наигранной печалью в голосе отзывается Фуркад, замечая, между прочим, что вокруг публика уже весьма оживилась, замельтешили пассажиры, стремясь успеть на свой рейс, где-то эхом отозвался плач ребенка. На двух спортсменов никто не обращает внимания и для них, старающихся скрыть истинные чувства друг к другу, как нельзя кстати. — Только локти? — уточняет почти обиженно Антон, пряча улыбку. — Ты издеваешься? — закатывает глаза к потолку лидер общего зачета. — Конечно я издеваюсь. — легко подтверждает россиянин. — Так, стало быть, ты провожать меня приехал? Главный вопрос на сегодня был наконец задан. — Больно уж много чести для тебя. — в своей обычной манере фыркает Мартен, хотя понимает, что Шипулин раскусил его. Причем не просто раскусил, а еще разжевал и проглотил вместе с костями. И не подавился, гад. — Я гуляю. — В аэропорту? — А что такого? Люблю смотреть, как взлетают самолеты. — заявляет Фуркад, вскидывая подбородок. — А когда взлетит мой самолет, ты тоже будешь смотреть? — вдруг серьезно спрашивает Антон и голос его подводит, еле заметно дрогнув. В этот момент француз ощущает, как быстро бьется его сердце, как перехватывает дыхание, как неприятный ком вдруг подкатывает к горлу, как вдруг становится невероятно тошно и больно от осознания, что все кончено. С трудом удержав себя в руках, Мартен коротко бросает: — Да. — Не забудешь? — снова вопрос, который в очередной раз полоснул болью, словно лезвием. — Не забуду…

***