Когда пробуждаются монстры

      Сигарета. Ещё одна. Дыма нет, или же в дыму все, в настолько плотном дыму, что и пальцев своих не разглядеть, лишь кончик сигареты мелькает рыжим пятном где-то перед глазами. Обещал бросить, бросал, курил втайне от всех и ни от кого одновременно. Затяжка. Дым внутри, дым снаружи, выдыхаешь, и даже не видно, дым ли выдохнул или себя самого вместе с ним. Темно, хоть глаз выколи, только рыжее пятно тепла чуть освещает смуглую руку с множеством звезд-веснушек. Холодно до чёртиков, жарко до обугливания конечностей, а может, и нет никакого холода и жары и все это иллюзия. Как может существовать температура в месте, где ничего кроме дыма да рыжего маяка на кончике пальцев? Ещё затяжка, но нет никаких чувств, кроме ощущения, что сначала тебя наполнили, как сосуд, а потом резко опустошили. Пустота и звон внутри, но почему же так трудно сделать вдох, если ты внутри пуст, и лёгкие пусты, и голова? Ещё одна затяжка, дыма как нет, так и не было, но сигарета явно тлеет. А сигарета ли?       В голове так пусто. Ни одна мысль не задерживается, словно лунный песок поглощает все, что в него падает, словно внутри головы зыбучие пески, словно затянуло туда все воспоминания, ощущения и чувства. Словно нет тебя, есть только серая пыль пустыни. Что же это за пустыня такая, где темно, не жарко и так пусто-пусто? Я делаю шаг, но словно остаюсь на месте. Рыжий маячок в руке не теряю из виду, надо же хоть что-то видеть перед собой, пока ты в пустоте. Куда идти, когда нет места, по которому ты идёшь?       Кажется, ещё секунду назад я… был. Был. Так просто, по-настоящему был, существовал, ходил по чему-то жёсткому, по земле, и дым был только от сигарет и горящих в моих руках вещах. В руках…       Я смотрю на руки и наконец-то их различаю в этом пустом месте. Ног не видно. Видно две руки — темные, словно я сам — из пепла, твердые, покрытые звездной россыпью, горячие, хотя, возможно, если я потру ладони друг о друга, они сотрутся в порошок. Проверить ли?       Рыжий маячок погас, и я остаюсь во тьме такой плотной, словно все вокруг меня — темная завеса ночного неба и чернозём, словно я внутри спокойного моря, где никогда не было жизни, и не будет никогда-никогда, покуда какой-нибудь природный катаклизм не даст импульс к зарождению жизни. Касаюсь одной рукой другой. Кажется, раньше у меня не было таких длинных пальцев. Таких темных, таких ненастоящих, таких выдуманно-жестких.       В пепел не обратился. Уже хорошо.       Делаю шаг вперёд, но что такое вперёд там, где ничего нет? Делаю ещё шаг. Ноги, все ещё две, кажется, как и полагается человеку (а человек ли я?), помогают мне двигаться куда-то в этом Нигде. С каждой секундой исчезает ощущение собственной несуществуемости. С каждой секундой приходит ощущение веса, плоти, телесности. Я ещё не могу понять, кто я, где я и зачем я, но уже лучше.       Я не знаю, как долго я иду, ведь времени теперь тоже не существует. Мне должно стать страшно, но как может быть страшно, когда тебя даже нет? Меня всегда приводила в ужас мысль о забвении, о том, что сегодня ты есть, а завтра тебя размажет тонким слоем по пласту жизни, как талое масло по корке засохшего хлеба. Так тонко, что различить можно лишь под микроскопом. Я всегда боялся, что однажды меня не станет.       Теперь меня нет, но мне не страшно. Я не помню, кто я был и кто я есть.       Я иду.       Чем дольше и дальше я иду, тем четче становится пустота вокруг. Так это забавно — кто бы мне поверил, если бы я сказал, что пустоту можно ощутить, увидеть, услышать звуки и запахи пустоты, почувствовать это Ничто и Нигде? Однако я чувствую. Я слышу. Я ощущаю.       Я опускаю взгляд вниз, на серый пепел, который и есть Ничто. Он мягкий, он твердый, он податливый, он заглушает звуки моих шагов, он сливается с моими ногами, он сливается с моей кожей и со мной. Мы с этим пеплом одно целое — я ощущаю каждый свой шаг не только тем, что можно бы назвать телом, да не назовешь, — я ощущаю прикосновение, ощущаю вес и скорость своего шага. Так странно. Так страшно. Бояться без страха — кто бы мне поверил, что это возможно? Но в этом месте возможно все.       Я иду. В какой-то момент я понимаю, что идти дальше нет смысла — по крайней мере, пока точно нет. И я сажусь. Медленно и быстро опускаюсь на пепел, скрещиваю длинные серые лапы и провожу руками по поверхности, на которую сел, ощущая прикосновения своих же длиннопалых рук. Зарываюсь ногтями в серую пустошь, ощущая лишь легкое покалывание где-то там, где находятся легкие — кажется, так зовется то, что позволяет Нам дышать? Сижу я так долго, что за это время во вселенной успело взорваться солнце, а может, не прошло и мгновения. Я сижу, и голова моя пуста, как это Место. А потом я услышал голос.       Голос мягкий, струящийся, теплый и холодный, он звучит изнутри песка, изнутри пепла, изнутри Меня. Сначала мне кажется, что я сам и говорю, но я не говорил ни слова. Голос спрашивает: кто ты? И я отвечаю: Никто.       Голос говорит, что Никем еще надо стать. Голос говорит: иди на свет. Голос говорит: иди.       И я иду. Я встаю, прорезая серое плотное пространство ножом своей сущности, как если бы я был клинком и резал плоть, и иду. Иду долго, пока не вижу Свет.       И свет — тоже я.

***

      Ирэн не спеша набирал в телефоне номер, по которому звонить можно было только в двух случаях: кто-то умер и кто-то умер неправильно. Как классифицировать ситуацию сейчас, он не знал, но решил, что ситуация стоит того, чтобы набрать номер, по которому звонить лишний раз было опасно для психики. Набрав номер, он облокотился на стену дома и закурил, словив неодобрительный взгляд Лотты (впрочем, в меньшей мере неодобрительный, чем обычно). Спустя три гудка на том конце раздалось привычное недовольное «Слушаю».       — Привет, Крис. Тут такое дело: был человек, пропал, сестре человека резко стало плохо, человек необычный в большей мере, чем просто смертный, другой чудик побежал его искать по, как он сказал, свету его Ирриа, так что дело тут серьезное, сам понимаешь. Чует моя задница, близится мордобой. Звоню спросить, не изволишь ли ты изящно раскинуть костями и кусками плоти наших недоброжелателей и, возможно, воскресить одного человека?       На том конце повисла недолгая пауза, а потом послышался тяжкий вздох. После короткого «Жди», человек по имени Крис повесил трубку. Ирэн хмыкнул и выдохнул дым, а после потянулся и убрал телефон в карман. Он улыбнулся, увидев, как преобразилось лицо Лотты, слушавшей это все.       — Имеет смысл спрашивать, что ты сейчас сказал, мм? — тоненько протянула девушка, чуть побледнев. Ирэн, впрочем, предвкушая темные дела, мотнул головой. Вид у него был необычайно довольный.       Неподалеку раздался шелест перьев птицы. Спустя мгновение к Ирэну подошел мужчина, внешнее сходство с Ирэном которого говорило об их близкородственных отношениях. Человек носил черный кожаный плащ и удивительно гармоничный костюм-тройку, но без пиджака. Рубашка темно-красного цвета удачно оттеняла необычный цвет его радужки — такой же красновато-золотистый. Завершали его томно-необычный образ длинные, чуть вьющиеся темные волосы. В целом мужчина выглядел донельзя элегантно, сексуально и загадочно. Увидев Лотту, он коротко поклонился ей и протянул руку.       — Кристиан. С тобой мы еще не знакомы, кажется, но я о тебе наслышан, — Лотта пожала руку Кристиана, и лишь потом поняла, что он не сказал ни единого слова вслух. Его губы оставались сомкнуты на протяжении всего времени, что он говорил. Лотта бы изумилась такому необычному способу общения, если бы ее изумление уже не перешло все видимые и невидимые границы.       Кристиан обернулся к Ирэну, и между ними завязался странный диалог-монолог, участвовал в котором только Ирэн:       — Да. Лет 18 наверное. Ну, такое, огнем управляет, хотя по мне — это огонь управляет им. Девке тоже лет 18, они вообще вроде близнецы. Нет, не знаю. Нет, не видел. Да откуда я знаю, пошел сигарету стрельнуть и исчез. Час, наверное. Да никак особо, плохо ей стало и все. Нет, не спрашивал. Убежали с Аланом.       Крис кивнул, удовлетворенный ответами, оглядел улицу вокруг и прошел до места «преступления», где остановился и прикрыл глаза. Потом вернулся к брату и поднял бровь.       — Насколько я могу судить, они уже почти…. На месте, да, — Ирэн взял Лотту за запястье и посмотрел на нее. — Не пугайся, больно не будет, но может вывернуть наизнанку. Такое бывает.        — Что?..       Не успела Лотта закончить вопрос, как пространство вокруг сжалось до песчинки, а потом резко расширилось обилием света, запахов и звуков. Лотта ощутила себя так, словно ее пропустили через все пространство и время, а потом швырнули из бурлящего событиями моря на скалы бытия. Она покачнулась, и если бы не рука Ирэна, однозначно упала бы. Голова кружилась, желудок совершал кульбиты, сердце билось, как бешеное. Она огляделась, поняв, что находится теперь совершенно в другом месте: это место находилось за чертой города, вокруг находились какие-то построения, явно заброшенные и не эксплуатируемые, и стояла удивительная тишина. Лотта сделала пару глубоких вдохов, поняв, что теперь ей, кажется, лучше, но объяснения все же не помешали.       — Ну, в самом-то деле, хоть немного информации, которая бы объяснила это все, мне не помешает! — жалобно простонала Лотта, но вдруг ей стало окончательно плохо. Она едва успела отбежать от братьев, как ее вывернуло тем незначительным количеством еды, которое было в ее желудке за последние сутки. Впрочем, после этого ей значительно полегчало.       — Позже, окей? — Ирэн оглядел местность вокруг них, тяжко вздохнул и переглянулся с Кристианом. — Пойдем, что ли? А то, боюсь, опоздаем, и еще один смертный покинет этот мир. Какая будет потеря, ах.       — Не говори так! — Лотта стала еще бледнее, чем была обычно.       Кристиан, стоявший рядом с беспристрастным видом, вдруг поморщился, словно прожевал лимон.       — Слышу мысли какой-то псины, не иначе, — мысленно сообщил мужчина Лотте и Ирэну. Впрочем, «псина» не заставила себя долго ждать: буквально через минуту к ним подбежал Алан. Изрядно растрепанный, какой-то обезумевший, с диким взглядом и острыми когтями там, где у людей обычно были тоненькие ногтевые пластины, и с Лили на спине в качестве живого рюкзака. Он осторожно опустил девушку, но, видимо, у той затекли ноги, и она едва ли не рухнула наземь. Ее ловко подхватил Кристиан, поймав за талию. Лилиан сдула прядь волос с лица, посмотрела на своего спасителя и схватилась за его рубашку в районе плеча.       — Благодарю. И извиняюсь, что решила упасть на тебя, — Лили размяла сначала левую, а потом правую ногу, все так же держась за молчащего Кристиана. Она отпустила его, ощутив снова связь ног и земли, попрыгала на месте и потянулась, посмотрев на Алана. — Такси из тебя самое паршивое, страшное и небезопасное. Никогда больше так не делай с живыми людьми.       Алан пожал плечами, сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Когти медленно втянулись в пальцы, став более-менее аккуратным маникюром, правда все равно слишком длинным для мужчины. Он собрал волосы в более аккуратный хвост, оправил одежду и пошел уверенным шагом к зданию, в котором местами горел свет в окнах. Лотта, Ирэн и Кристиан последовали за ним, а Лили, чуть помедлив, чтобы собраться с духом, припустила за ними быстрым шагом. Она догнала Кристиана и обратилась к нему:       — Меня, кстати, Лили зовут. Лилиан Бартон. А тебя? Или… вас? Так и не понятно, какой у вас возраст. Или все же лучше на ты?       — Кристиан, — только и ответил мужчина. Ответил, как ни странно, вслух: голос его оказался мягким, бархатистым, низким и чарующим. Будь Лили в другом расположении духа, она бы, бесспорно, сразу же влюбилась и в голос, и в его обладателя, но обстановка накалялась с каждым шагом, отчего ей становилось не по себе. Она предпочла держаться в конце их процессии, рядом с Кристианом — отчего-то он внушал ей доверие в большей степени, чем все остальные из их разномастной компании, хотя и являлся он единственным, кого она абсолютно не знала.       Одним быстрым и точным движением Алан снес навесной замок и открыл дверь, ведущую в вереницу коридоров, освещенных ярким голубым светом мигающих на потолке ламп. В здании пахло сыростью, кровью, пылью, спиртом и черт знает, чем еще. Запахи сильно сбивали со следа, но самым худшим было то, что он окончательно перестал видеть нить души Ника. Тонкая красная нить истончилась и исчезла, а значило это лишь одно…       — Я потерял след, — признался Алан. Он выглядел раздосадованным и злым. Он посмотрел на людей рядом с ним с виной в глазах. — Дальше придется идти наугад. И… — он взглянул на встревоженную и бледную Лили, — готовься к худшему. Можешь остаться здесь, чтобы не видеть ничего плохого. Но я чувствую смерть.       — Не совсем смерть, — Кристиан пошел дальше, возглавив процессию. Он излучал спокойствие и уверенность, а еще какую-то отрешенную заинтересованность. Чем ближе они приближались к чему-то, от чего у Лилиан стыла кровь в жилах, тем бодрее становилась походка Кристиана.       Вскоре они услышали голоса. Напряженный и взволнованный мужской голос говорил что-то кому-то, и компании пришлось замедлить шаг, чтобы подслушать.       — Джо, такое у меня впервые… Я не знаю, что и думать. Пульс едва ощутимый, но есть, но все остальное… Я могу констатировать смерть. Но сердце. Оно бьется. Почему оно бьется? Я забрал всё, всё до капли, нет никакой жизненной энергии в этом теле, никакого шанса, что оно снова будет жить. Но оно будто живет! — взволнованный голос замолчал на мгновение.       — На ток не реагирует. На свет тоже. Он мертв, — ответил ему тихий, вроде бы женский, голос. — И у нас гости.       Кристиан не стал дожидаться приглашения. Чуть концентрации — и люди, находившиеся в комнате, напрочь потеряли способность контролировать свои тела. Крис открыл дверь и вальяжно, без спешки, прошел в комнату. Кудрявый молодой человек в очках и девушка, похожая на скелет, застыли в полуобороте к двери. Они не шевелились, не говорили, не моргали — только бегали глаза с одного человека на другого, но без этого они бы напоминали восковые фигуры.       Был и еще один человек. Сваленный, как сломанная кукла, в углу комнаты, Ник лежал без сознания. Бледный настолько, словно полотно с пятнами веснушек, без своей красной рубашки, а от рук отходили не то провода, не то катетеры.       Лилиан застыла в дверях, молча смотря на, безусловно, мертвое и безжизненное тело ее самого близкого и дорогого человека, и не могла поверить своим глазам. Оцепенение длилось недолго — хотя девушке показалось, что прошла вечность, прежде чем она нашла в себе силы что есть мочи рвануть к углу, где лежал ее брат. Она прокатилась по кафельному полу подошвами кед, на ходу упала на колени и схватилась рукой за футболку Ника. Она повернула его голову лицом к себе, пощупала пульс на шее, но ощутила лишь непривычно ледяную кожу под пальцами своих рук. Не понимая, что она делает, она отсоединила все чужеродные провода и приборы от тела брата, а потом услышала стук. Мерный, но ускоряющийся, словно удары барабана. Не сразу она поняла, что слышит свой собственный, бешено нарастающий от ярости пульс. Она повернула голову и взглянула на двух людей, которые сделали это с ее братом, и ее лицо исказила гримаса лютой ненависти и злости. Лили медленно встала с пола.       Кристиан и Ирэн молча подошли к телу Ника и опустились рядом, не переговариваясь, но выполняя какие-то манипуляции руками. Лилиан не обратила на это ни малейшего внимания: она осознавала, что еще немного, и она убьет голыми руками тех, кто так надругался над членом ее семьи. Она медленно подошла к железному столу, схватилась за него руками и опустила голову, сгорбившись. Она даже не плакала: ей казалось, что воздух накалился вокруг до такого высокого градуса, что испарились бы тут любые слезы.       Алан ощущал напряжение всем телом. Ему подумалось, что если чиркнуть спичкой, то комната взлетит на воздух. Он подошел к парню в очках и остановился напротив, сложив руки на груди.       — Крис, позволь ему говорить. Думаю, этот молодой человек захочет что-то сказать нам.       — Вы опоздали, — произнес брюнет в очках. В его голосе слышались странные нотки: отчаяние и страх смешивались с безудержным восторгом, счастьем и воодушевлением. Его голос дрожал и срывался. — Вы опоздали! Там просто бесполезный кусок мяса и костей, все ценное я уже забрал.       — Поясни, — Алан невзначай выпустил когти на одной руке и провел указательным пальцем по шее парня, слегка его оцарапав. — И лучше подробно, быстро и без спектаклей.       — Я вас не боюсь, — парень улыбнулся и засмеялся, словно пошутил. — Я все равно умру. Но мое имя прославится на века! Я сделал нечто невероятное! Наконец-то у меня получилось ничего не…       Его речь прервалась скрежетом металла. С таким звуком, возможно, одна машина могла бы врезаться в другую. Все присутствующие в комнате обернулись на то место, где стояла Лилиан: она так сильно сжала руки, что стол под пальцами смялся, как гофрированная бумажка, а не крепкая сталь. Она и сама прекрасно видела, что произошло, но не могла думать ни о чем, кроме того, насколько она сейчас зла. По ее лицу текли слезы, она была совсем бледной, но очень, очень разъяренной. Кристиан медленно встал с пола и шаг за шагом стал подходить к девушке.       — Тише, — его голос звучал в ее голове, смешиваясь со стуком сердца, которое явно собиралось вот-вот вырваться наружу. — Успокойся. Злостью ты ничего не добьешься.       Лили посмотрела на стол, протянула руку и, как ей показалось, мягко коснулась его поверхности кончиками пальцев. Металл промялся, на нем остались борозды от ее прикосновения, будто бы по столу хорошенько ударили молотком. Лили усмехнулась, а потом резким движением вытолкнула этот чертов стол к стене. Тот отлетел, ударился и с грохотом свалился на пол, а девушка так стремительно подошла к брюнету и схватила его за одежду, что даже Алан едва успел отшатнуться, чтобы не упасть. Лили прижала его за шею к стене, по которой пошли трещины. Очкарик зажмурился и попытался схватиться руками за Лилиан, чтобы она ослабила хватку - видимо, воздействие Кристиана сошло на нет на волне всеобщего удивления.       — Я тебе все кости переломаю по одной, тупое ты создание, — Лилиан старалась держать парня так, чтобы не сломать ему ненароком шею, но контролировать ярость было невыносимо.       Тощая девушка, воспользовавшись заминкой, рванула к Лили и с силой ударила ее под дых, и хватка девушки немного ослабла. Она развернулась и ударила девушку ладонью по лицу так, что та отлетела на пол, и только после этого все остальные начали действовать. Алан подлетел к Лили и схватил ее за руки со спины. Та стала вырываться с невероятной силой, рыча и выкручивая руки Алану; Лотта запаниковала, и ноги брюнета оказались во льду по колено, из-за чего он точно не смог бы убежать при всем желании. А Кристиану не оставалось ничего, кроме как отправить тощую девчонку в нокаут воздействием своих сил: уж больно она его раздражала.       — Отпусти меня! — закричала Лилиан, все еще пытаясь вырваться из цепких лап Алана. Тот сдерживал ее всеми силами, но понимал, что скоро она и в правду вырвется: от злости и адреналина она стала будто бы в разы сильнее обычного человека. — Отпусти! Он убил моего брата! Неужели ты не понимаешь! Я убью его! — девушка согнулась пополам и вдруг ослабла, начав рыдать. Алан ослабил хватку, все еще поддерживая ее за руки, пока она не опустилась на колени. Рыжая подняла голову, обвела всех быстрым, полным боли взглядом, вцепилась в волосы пальцами и зарыдала навзрыд, содрогаясь всем телом. — Он его убил, — всхлипывая, повторила Лили. Попыток напасть на брюнета она больше не делала, видимо, все силы покинули ее окончательно.       — Я его не убивал, — тихо сказал парень в очках, обратив на себя внимание. Лотта подошла к Лили и села рядом, обняв ее за плечи и стараясь успокоить, а Кристиан, весьма и весьма удивленный столь ярким развитием вечера, подошел к замороженному, покалеченному и неприятному всем молодому человеку и взглянул ему в глаза. Тот сглотнул, нервно сжав челюсть так сильно, что желваки на его скулах задвигались, и сказал: — Я все расскажу. Только не… не убивайте меня и мою сестру. Все не так, каким кажется.