Теория вероятностей

Акааши твердит себе, что не может настолько сблизиться с парнем, которого знает всего неделю и который вдобавок по вечерам методично обчищает его казино, но той самой его части, пропахшей никотиновым дымом и вином, почему-то становится глубоко плевать. Язык Куроо уверенно хозяйничает у него во рту, зубы впиваются в нижнюю губу, пальцы больно оттягивают волосы, с необычно контрастной нежностью массируя затылок, и всего этого так много, что всё наваливается вместе и сразу, пока Акааши пытается поймать ртом ночную прохладу, царящую на балконе. — Здесь люди, — выдыхает он в губы Куроо, когда кусочек его сознания, сохраняющий способность рационально мыслить, вежливо намекает на возможность уединиться. — Ну и плевать, — беззаботно усмехается Куроо. Акааши непроизвольно морщится, снова ловя носом запах сигарет, и твёрдо упирается рукой ему в грудь. — Здесь. Люди, — чеканит он, хотя конкретно в этот момент кажется, что есть только он, Куроо и пол под ними. — Тебя это смущает? Постой. Ну да. Это ведь твоё казино. Куроо, пусть и усмехаясь, с явным недовольством отстраняется от его губ больше, чем на пару дюймов, и это позволяет Акааши совершить бесполезную попытку вырваться. Бесполезную — потому что руки Куроо тут же обхватывают его за талию с таким видом, будто они уже спят вместе. Хотя это всегда можно исправить. Акааши отстранённо вспоминает о собственном пустом кабинете, и Куроо тут же, точно читая его мысли, легко роняет: — Знаешь, у меня после таких поцелуев обычно появляется навязчивое желание продолжить. Это звучит не как предложение, а как констатация факта, но Акааши достаточно хорошо разбирается в людях и достаточно хорошо изучает манеру поведения провокатора-Куроо, чтобы не заметить его прищуренных глаз, «ни к чему не обязывающей» усмешки и нарочито небрежной позы. Акааши оценивает в своей голове риск, на который идёт, взвешивает все «за» и «против», а затем сдаётся. — Сейчас ты пойдёшь за мной, — велит он, пристально глядя в глаза Куроо, и надеется, что от прохладного тона и сверкающей стали в серых глазах у него переворачивается что-то внутри, хотя у самого Акааши низ живота предательски пережимает. — Отстанешь на пару шагов. Убедишься, что никто не увидит. Если увидит… Куроо живо кивает, издаёт странный звук (неужели довольное мурлыканье?) и в глазах загорается что-то другое — явное предвкушение удовольствия. Акааши выдыхает и распрямляется, молясь, чтобы никто из совершенно ненужных людей в зале не увидел его растрёпанных больше, чем обычно, волос и наверняка залитых румянцем щёк. Лёгкий ночной ветерок, касающийся пылающей кожи, не помогает, и Акааши, по словам Ойкавы, всегда строивший из себя ледяную принцессу, сейчас чувствует себя… далеко не ледяным. Проклятье. Он кивает Куроо, протискивается мимо него, ловя на себе косые взгляды посетителей на балконе, и возвращается обратно в зал. Знакомые и хорошо изученные звуки и запахи накрывают волной; Акааши напрасно надеется, что это его хоть немного протрезвит: он по-прежнему ощущает себя совершенно неправильно. Светлая макушка Кенмы мелькает за одним из столов, когда Акааши, стараясь не сорваться на бег, проходит через весь зал к стойке менеджера, за которой — дверь в коридор для персонала, а в конце только его собственный кабинет. Акааши не оборачивается, от души надеясь, что Куроо хватит ума проскользнуть за ним незамеченным. Какая-то его часть, помнящая их недавнюю игру за одним столом, вспыхивает зловещим торжеством, и Акааши потирает уголки губ, чтобы спрятать от всего мира самодовольную усмешку. Куроо из тех, кто всегда и везде устанавливает свои правила, а Акааши из тех, кто не позволит нарушать свои. И конфиденциальность — одно из них. Акааши отрезает себя от внешнего мира хлопком двери, нашаривает рукой выключатель и оглядывает собственные владения. Кабинет почти необитаем: большую часть времени Акааши проводит в зале, не имея особого желания ночевать в четырёх относительно небольших, пусть и довольно роскошных стенах. Даже по меркам казино дубовые панели, кожаный диван, массивный письменный стол родом из нуарных детективов и кресло огромных размеров, пригодное разве что для манерного раскуривания кубинских сигарет, — слегка перебор. Акааши отдавал предпочтение хай-теку, ратуя за удобство, а не псевдороскошь, не раз порывался всё это продать, но находились другие неотложные дела, а сейчас и вовсе… Дверь за его спиной тихо хлопает, и Акааши, вздрагивая, оборачивается. — Миленько тут у тебя, — присвистывает Куроо со смешком. В глазах — явное одобрение, вот только коварный огонёк никуда не девается, и, пока Акааши пытается разобраться с тем, по душе ли это ему, Куроо делает несколько полноценных кругов по кабинету и валится в кресло за столом раньше, чем владелец кресла успевает издать хотя бы гневный писк. — Ух ты! Роскошно и со вкусом. Мне нравится. Акааши кривит губы, раздумывая, стоит ли ему рассказать о своём предпочтении в мебели, но вместо этого подходит к Куроо, который оценивающе разглядывает компьютер на столе, и останавливается рядом. — Скажи уже что-нибудь, — наконец просит Куроо, поднимая весёлый взгляд из-под чёлки. — Мне твои невербальные намёки ни о чём не говорят. — Ты в моём кабинете, — констатирует факт Акааши. — М-м-м, — согласно мычит Куроо, покачиваясь на кресле. Акааши протягивает руку и хватается за мягкую спинку, останавливая движение. — Это уже намёк, — измученно выдыхает он, понятия не имея, как лучше подать фразу: «Что ж, ты натворил полный беспорядок в моей жизни всего за неделю, а сейчас заставляешь меня испытывать к тебе невесть что, так что давай наконец займёмся сексом, пожалуйста». У Акааши дёргается бровь: настолько явно эти слова в мозгу встают только сейчас. Его неуверенность и колебания, кажется, с головой его выдают, и Куроо посмеивается, поднимаясь на ноги. Его губы снова каким-то образом за считанные мгновения оказываются преступно близко к губам Акааши. — У тебя ведь было с девушками, правда? — спокойно интересуется он таким же тоном, каким осведомлялся о поцелуях на балконе. Акааши хмурится: что ж, тут ему не нужно лгать. Он утвердительно кивает, и Куроо снова смеётся: — А с парнями? Ладно, можешь отрицать свои увлечения, но ты хотя бы снимал кого-нибудь? Акааши заторможенно смотрит на то, как Куроо поднимает ладони вверх, и вздрагивает, когда он кладёт их ему на шею. Его пальцы холодные. Кажется, они всегда холодные. Куроо невесомыми прикосновениями поглаживает кожу, очерчивая дрогнувший острый кадык, затем опускает ладони и медленно, будто дожидаясь разрешения, принимается развязывать галстук Акааши. — Разумеется, — с очевидным для них обоих запозданием отвечает он. Во второй раз соврать получается хуже. Акааши не нравится мысль, что кто-то настолько, казалось бы, далёкий, как Куроо, может влиять на него так сильно и так необратимо. — Ох, Кейджи, — он растягивает его имя так вкрадчиво, что хочется поймать его губы, когда он говорит, — оказывается, в такие моменты из тебя ужасный лгун. Акааши выдыхает: секундное колебание снова его выдаёт. Он отводит взгляд, и ему решительно не нравится мысль о том, что вся его репутация сейчас разрушится в его собственном кабинете, когда он всё же поддастся на провокации Куроо. А когда это случится — всего лишь жалкий вопрос времени. — А ты? — тянет Акааши, перехватывая его запястье. — Снимал кого-нибудь? — Я никогда не плачу за секс. Он откровенно веселится, и Акааши выдыхает с плохо скрываемым негодованием. Почему-то мысль о том, что Куроо лишь пользуется предоставленной ему возможностью, не желает покидать его взвинченное сознание, даже когда тот аккуратно тянет на себя галстук Акааши и откладывает его на стол. В следующее мгновение Акааши чувствует его губы на своей шее, прокладывающие путь от бьющейся под челюстью артерии до рубашки, за которую уверенно хватаются длинные пальцы. Акааши шумно выдыхает, скорее чувствуя, чем наблюдая, как губы Куроо, оставляя влажные поцелуи, изгибаются в усмешке. Он расстёгивает первые пуговицы, тянется ниже, сжимая ткань пиджака, раздражённо цокает языком и отрывается от Акааши, поднимая взгляд. — Ты и правда ни разу не спал с парнем? — Куроо так близко, что можно увидеть, как его радужка у самого зрачка наливается тёмно-медовым цветом. Его губы, красные и блестящие, слегка подрагивают, а пальцы снова опускаются к пиджаку, подцепляя пуговицы одну за другой. Акааши отрицательно качает головой, понимая, что молчаливое признание означает полный провал. Куроо снова цокает языком. — Плохо, — подытоживает он, наконец расстёгивая пиджак, — потому что я очень хочу тебя трахнуть. Это откровение, произнесённое соблазнительным баритоном Куроо, становится очевидной причиной того, что внизу живота Акааши что-то снова мучительно скручивается, болезненным эхом отдаваясь в паху. Акааши щурится, облизывает губы, и только потом до него доходит, что Куроо просто стоит напротив него, посмеиваясь: — Ты даже сейчас ничего не скажешь? У нас опять сплошной монолог. Боже, Кейджи… — Заткнись уже, — тихо просит Акааши и обнаруживает, что голос у него хриплый и низкий. Закоренелая вежливость — точнее, её жалкие остатки, потому что манеры сейчас — последнее, что хочется проявлять, — вновь даёт о себе знать, и Акааши неожиданно серьёзным тоном добавляет: — Пожалуйста. Куроо снова смеётся. Но и правда затыкается, честно давая Акааши возможность и время для того, чтобы собраться с мыслями, которых почему-то нет. Всё, что происходит в голове Акааши, можно описать тремя короткими и лаконичными словами: «Хочу», «Куроо» и «больше». Он подаётся вперёд, на пробу запуская пальцы одной руки в жёсткие чёрные волосы, пока другая рука шарит по чужому пиджаку в бесполезных попытках расстегнуть пуговицы. Акааши, ловя их общее сбивчивое дыхание в звенящей тишине кабинета, чувствует на своей руке чужую и отстранённо замечает, что Куроо помогает ему с уже привычной, приевшейся и — неужели? — полюбившейся усмешкой на губах. Пиджаки они кое-как стаскивают, сбиваясь и путаясь, почти одновременно. Акааши чувствует себя так, словно согласен на секс ради секса, но в случае с Куроо это не кажется ему чем-то катастрофически неправильным. Даже то, что он парень и физиологически (да и психологически) не подходит для того, чтобы Акааши мог поступать с ним так же, как с девушками, ему в этот момент не особенно мешает. Мешает только одежда. И въедливое до ужаса постепенное понимание того, что Куроо вряд ли согласится исполнять роль «девушки». — Оставь, — тихо просит Акааши, когда тот тянется, чтобы избавиться от галстука. Куроо криво усмехается: — Собственный фетиш? Потеряв последние остатки смущения, Акааши кивает с зеркальной усмешкой на губах. Посмеиваясь, Куроо тянет за рукава его рубашки, вынуждая прогнуться в позвоночнике и упереться всем корпусом в него. Акааши полыхает и приоткрывает рот в беззвучном «ох» от одного только скользящего ощущения, чувствуя эрекцию Куроо даже сквозь брючную ткань, и ему делается мучительно плохо, когда тот развязно виляет бёдрами, подаётся вперёд и выдыхает ему в ухо: — На диване в том углу было бы удобнее. Акааши моргает, прогоняя пелену с глаз, и расфокусированным взглядом смотрит через плечо Куроо: — Далеко. — Тогда прямо здесь, — тут же решает тот. Акааши не успевает даже вздохнуть: на удивление сильные руки подхватывают его под бёдра, бесстыже лапая за зад, и легко, будто он совершенно ничего не весит, роняют на кресло, в котором он тут же тонет, смотря на Куроо снизу вверх. Поколебавшись, он подаётся вперёд, проводит по его паху ладонью, с нажимом оглаживая член через ткань. Куроо выдыхает, сжимая зубы. — Никаких похабных стонов, — предупреждает Акааши, бросая быстрый взгляд на дверь. — Я суну твой собственный галстук тебе в рот, если ты не сдерживаешься. Куроо удивлённо смаргивает и щиплет себя за нос. — Жуть какая, — признаёт он со смешком. — Могу понять, почему ты ни разу не спал с парнями. У тебя ужасный характер. Акааши воспринимает это как комплимент, тихо усмехается, но ладонь не убирает, продолжая поглаживать пальцами ощутимый бугор на штанах Куроо. Он никогда этого раньше не делал. И, более того, уверен, что уже разрушенную репутацию это окончательно разобьёт на миллион осколков. Но, чёрт, ему безумно хочется расставить собственные бёдра в стороны и увидеть лицо Куроо, берущего у него в рот. — Иди сюда, — сдавленно хрипит он, облизывая губы, и слегка подрагивающими пальцами берётся за собственный ремень. — Хочу, чтобы ты отсосал мне. Куроо требуется всего секунда, чтобы вникнуть в смысл его слов, и… Проклятье, Акааши никогда не думал, что ухмылка на его лице может перейти все дозволенные границы развязности. — Вот как, — протягивает он, расстёгивая манжеты, и сдувает с лица чёлку. — А «пожалуйста»? Куроо откровенно наслаждается. Акааши с нетерпением мотает головой. Угораздило же… их обоих. Отвратительно. — Пожалуйста, — с лёгкой издёвкой в тон Куроо просит он, прикусывая губу. В глазах у него темнеет, и Акааши, чувствуя себя дешёвой жертвой порнозвезды, повторяет: — Пожалуйста, отсоси мне. Куроо довольно щурится: — Так бы сразу. Его взгляд блестит, зрачки расширены, вот только Акааши абсолютно уверен: его собственные щёки на сотню тонов красного темнее, чем поразительно бледные щёки Куроо с лёгким румянцем на них. Сам он чувствует себя так, словно варится в горячем котле и медленно закипает. Особенно когда пальцы Куроо ложатся ему на бёдра, медленно поднимаясь по ним к паху, и Акааши будто со стороны слышит свой судорожный вздох. — Я тоже кое-чего хочу, — проникновенно шепчет Куроо и с явным расчётом на определённый эффект добавляет: — Хочу увидеть твоё лицо, когда ты кончаешь. — Как пафосно, — выдыхает Акааши, хотя его сердце под рёбрами предательски делает мёртвую петлю. — Вся моя жизнь — сосредоточение греховности и пафоса, — посмеивается Куроо. Акааши прикусывает губу и всё же срывается на тихий, почти машинальный стон, когда чужая ладонь скользит к паху и с силой сжимает его член. Довольная усмешка Куроо перекликается с судорожным вздохом Акааши. — Мне от тебя крышу сносит, — тихо шепчет Куроо, привставая, чтобы прижаться своими губами к губам Акааши в сотый, а то и в тысячный раз за сегодняшний вечер и выдохнуть в поцелуй: — Предпочитаешь быстро или медленно? Горлом или языком? — Всё и сразу, — Акааши откидывает голову на спинку кресла и сжимает пальцами подлокотники. Куроо, мурча что-то, похожее на одобрительное «Извращенец», вылизывает ему шею и дорожкой из поцелуев спускается по линии расстёгнутой рубашки обратно к паху. — Такая бледная кожа, — довольно щурится он, глядя на Акааши исподлобья. — Будет очень неприятно, если кто-нибудь оставит на ней парочку… — он вдруг обрывает сам себя и поднимает голову. Нетерпеливой дробью раздаётся бешеный стук в дверь. Они оба замирают; Акааши чувствует, как его многострадальное сердце стремительно проделывает путь от груди к пяткам. Стук повторяется снова, Куроо дёргается, въезжая пяткой в угол стола, и цедит что-то невразумительное от боли. — Акааши? — громко раздаётся за толстой дверью, и тому хочется выругаться вслух. Почему сейчас? Акааши мгновенно выныривает из омута, в котором пребывал до этого, и подскакивает в кресле. Его взгляд, округлившийся и едва не испуганный, натыкается на непонимание в глазах Куроо. — Под стол, — тихо велит он, надавливая на чёрную макушку и пытаясь одновременно застегнуть пуговицы рубашки. В жёлтых глазах мелькает почти детская обида. — Я тебе что — горе-любовник, чтобы прятаться под стол? — с недовольным шипением осведомляется он. Акааши плевать, его щёки уже полыхают адским пламенем, а сердце отстукивает свой бешеный ритм где-то в пятках, где его определённо быть не должно. — Можно в окно, — бескомпромиссно шепчет он, по-прежнему давя на затылок Куроо. — С двадцатого этажа. — Да чёрта с два! — Акааши-и! — настойчиво раздаётся за дверью с новым стуком. Акааши выдыхает, на этот раз узнавая в знакомых протяжно-возбуждённых интонациях голоса Бокуто, и для профилактики тыкает в Куроо коленом, когда тот, злобный и тяжело дышащий, с ногами залезает под огромный стол, подхватывая собственный пиджак. — Бокуто? — сдавленно интересуется Акааши после пары секунд молчания, которые тратит на то, чтобы выровнять голос и дыхание, пригладить рубашку и похлопать себя по щекам, часто моргая. Когда дверь чуть приоткрывается, Акааши придвигает к себе монитор компьютера,чтобы скрыть собственные полыхающие щёки. — Акааши? — огромные совиные глаза смотрят на него из дверной щели, и Бокуто, не дожидаясь разрешения, заходит в кабинет, останавливаясь за порогом. — Там, в зале, возникли кое-какие проблемы, Ойкава интересуется, можешь ли ты всё уладить. Акааши бросает на него быстрый взгляд, сосредоточенно хмурит губы, собирая все силы, чтобы ответить… и чувствует, как Куроо крепко сжимает пальцами его колени. — Что случилось? — выдыхает Акааши, походя отмечая, что его голос по вполне очевидным причинам поднимается на пару октав. Бокуто мнётся у порога, Куроо скользит пальцами по его бёдрам всё выше к паху, и Акааши, сглатывая, косится вниз, чтобы наткнуться на сощуренный взгляд, в котором читается абсолютно неподходящее для этой ситуации удовольствие. — Ничего особенного! — Бокуто машет руками, оглядываясь на дверь, и Акааши, улучив момент, одними губами шипит: «Прекрати». Куроо усмехается. И продолжает. Акааши давит стон, в котором мешается удовольствие и безнадёжность. — Парень подвыпил, решил, что игроки мухлюют, и только что на них с кулаками не кинулся. Мы бы и сами разобрались, но ты же знаешь Ойкаву, он паникует на ровном месте, особенно когда дело касается его репутации… Пальцы Куроо оглаживают внутреннюю сторону бёдер Акааши. Тот даже не успевает поразиться тому, как он из полностью компрометирующей их обоих ситуацию делает ещё хуже, заставляя его вздрагивать от уверенных прикосновений. Он почти не слушает Бокуто, отстранённо кивает, едва удерживаясь от того, чтобы скосить взгляд вниз и наткнуться на горящие гневным удовольствием жёлтые глаза. — Бокуто, я работаю, — наконец давит Акааши. Эгоистом он почувствует себя потом, когда Куроо оставит в покое его ширинку. — Пожалуйста… утрясите всё самостоятельно, — он кусает губу, подавляя выдох: чужие пальцы подцепляют пуговицу на брюках. — Позовите охрану. — Охрану… точно! — Бокуто цокает языком, хлопает в ладоши, и Куроо ухитряется за этот секундный промежуток вжикнуть молнией брюк Акааши. Тот сжимает подлокотник кресла, чувствуя, как нарастает тягучее желание в паху, когда Куроо с уверенностью оглаживает его член сквозь ткань боксёров. Акааши благодарит всех известных ему богов только за то, что Бокуто даже не приходит в голову сделать пару шагов вперёд, иначе он бы точно увидел, как Куроо подхватывает Акааши за бёдра и тянет его на себя, вынуждая его широко расставить ноги и упереться коленями в заднюю стенку стола. Акааши чуть округляет глаза, чувствуя, что пальцы Куроо подцепляют резинку трусов и медленно тянут на себя. Он отрицательно качает головой, молясь, чтобы Бокуто не уловил ни этот жест, ни его судорожный вздох, ни то, как Куроо возится под столом, прогибаясь вперёд. — Тогда я пойду, да? — интересуется Бокуто. Акааши кивает из-за монитора в ту же секунду, когда под лёгкий шорох одежды его вставший член накрывают длинные, успевшие за вечер облапать всего Акааши целиком пальцы. — Да, — сипит он почти умоляюще, облизывая губы. — Конечно, иди. Куроо медленно надрачивает ему, проводя рукой по всей длине, оглаживая большим пальцем головку и теребя подушечками пальцев мошонку. Акааши снова мучительно краснеет, покрываясь новыми слоями краски, и, должно быть, Бокуто видит кончик его лба из-за монитора, поскольку вдруг вытягивает шею и участливо спрашивает: — Тебе так жарко? Не припомню, чтобы ты когда-то снимал пиджак на работе. Акааши бросает панический взгляд вниз, пытаясь отыскать этот самый пиджак, покоящийся где-то под Куроо, и выпрямляется, боясь даже пошевелить бёдрами, чтобы не вскинуться, диктуя собственный темп, с которым ему следует дрочить. — Самую малость, — хрипит Акааши. Куроо с нажимом проводит по головке его члена, собирая капли смазки, и Акааши задыхается. От дрожи и вибрации, расходящейся от паха по всему телу, от спёртого воздуха, забивающегося в лёгкие, от адреналина и бешено колотящегося благодаря присутствию Бокуто сердца. Всего этого слишком много, чтобы Акааши мог хотя бы поддерживать нить разговора и давить из себя рациональные предложения, а не заходиться в стоне, когда Куроо очерчивает подушечками пальцев узор из вен на его члене. — Открой окно, — наконец советует Бокуто, запуская пальцы в ворох белых волос на голове, и его голос звучит так обыденно, что Акааши хочется взвыть. — Ага, — невпопад бросает он. Куроо чуть увеличивает темп, и Акааши кажется, что, если прислушаться, можно услышать характерные звуки, с которым его сомкнутые в кольцо влажные пальцы скользят по всей длине его члена. — Открою. Только… — Куроо наклоняется вперёд, ухитряясь извернуться под столом так, чтобы губами едва ощутимо коснуться головки, и Акааши не выдерживает — вскидывается в кресле, округляя глаза, и громко выдыхает: — Иди уже!.. Бокуто смаргивает. Пульс Акааши, кажется, достигает сотни ударов и стремительно движется к отметке в двести. — Ладно, — бурчит он, — позову охрану… Возвращайся, когда закончишь работать, всё равно этот пижон с кошмаром на голове, кажется, ушёл. Бокуто разворачивается к двери, и в этот самый момент Куроо обхватывает член Акааши губами, рвано двинув рукой. Акааши подносит руку ко рту, вцепляется зубами в собственный палец, больно царапая клыками кожу, и откидывается головой на спинку кресла. В глазах у него пляшут разноцветные круги, сквозь гул в ушах прорезается стук закрытой двери, и он ждёт ровно три секунды прежде, чем открыть рот и наконец издать полноценный стон. Акааши чувствует, как Куроо выпускает его член изо рта, упирается ладонями ему в колени, вынуждая отъехать назад, и видит, что он, хрустя позвонками шеи, с удивительной кошачьей грацией выползает из-под стола. Его волосы в полном беспорядке, губы красные и влажные, а в глазах разливается удовольствие, абсолютно не совместимое с его недавней позой. — Пижон с кошмаром на голове? — бормочет Куроо, недобро косясь на закрытую дверь. — Я бы ему врезал, если честно. Надо бы запереть дверь. Да что с тобой такое? Акааши тяжело дышит и в упор смотрит на Куроо широко раскрытыми глазами. Он не видит собственного лица, но готов поклясться, что его щёки пунцовые, как клюква, а зрачки расширены так, будто он принял ЛСД. — Ты только что творил это при моём дилере? — рваным выдохом осведомляется он. Куроо, к его раздражению, только смеётся: — Ты же сам хотел, чтобы я тебе отсосал. — Не при Бокуто! — громче, чем нужно, стонет Акааши. Куроо подмигивает: — В этом и смысл. Лучше заводит. Ты от одних прикосновений возбуждаешься так, что я… — он осекается: Акааши поднимается из кресла, ничуть не заботясь о том, что его ширинка всё ещё расстёгнута, а трусы приспущены, делает пару нетвёрдых шагов к Куроо и останавливается напротив. — Не делай так больше, — чеканит он, разворачивается и всё же запирает злополучную дверь. Куроо хмыкает ему в спину: — В голос не стонать, на людях не отсасывать… Я уже говорил, что у тебя ужасный характер? — Пару минут назад, — бросает Акааши, а, когда оглядывается на Куроо снова, тот подбирает его галстук со стола и подходит к Акааши почти вплотную. — Зато как ты стонешь… — неоднозначно хмыкает он, окидывая Акааши нетерпеливым взглядом, хватает его за запястье и тянет на себя, вынуждая запутаться в собственных ногах и упасть на диван. Акааши судорожно втягивает в себя воздух: Куроо виснет сверху, едва не вжимая его корпусом в диван. — Мне нравится. — Зачем это? — Акааши облизывает губы, кивая на галстук, который Куроо пропускает между пальцев. — Не только у тебя есть фетиши, — подмигивает тот, но галстук откладывает. Акааши провожает его слегка встревоженным взглядом, но задуматься об этом попросту не успевает: Куроо снова разводит его бёдра в стороны и упирается ладонями в колени. — Кстати, я думал, у тебя будет меньше, — посмеивается он, наконец стаскивая с Акааши брюки вместе с боксёрами. Тот даёт ему несильный подзатыльник: — Я думал, ты затыкаешься, если тебе занять рот. Куроо насмешливо хмыкает. На лице у него застывает какое-то хищное выражение, когда он сжимает пальцами молочно-белые бёдра Акааши, пока тот избавляется от рубашки, которая из-за дрожи, прошибающей всё тело, кажется нелепым куском ткани, придуманным для пыток отчаянно взвинченных людей. Адреналин, вызванный появлением Бокуто, даёт о себе знать, и Акааши, осмелев, давит на затылок Куроо, заставляя его наклониться ниже, к паху. Горячее дыхание обдаёт головку его члена, и Акааши тянет улыбнуться от ощущения лёгкой щекотки. — Неужели совсем не стесняешься? — коротко усмехается Куроо, исподлобья глядя на Акааши, и тот мотает головой. — Ты чуть не заставил меня кончить прямо на глазах у Бокуто. Мне уже плевать, — выдыхает он, ёрзая на диване. Он полностью голый. Куроо всё ещё одет. Акааши чувствует, что это несправедливо, но рубашка смотрится на Куроо слишком хорошо, чтобы её снимать. — О, ты почти кончил? — Куроо изгибает бровь и перемещает ладони с бёдер выше, к самому паху, и Акааши вздрагивает, чувствуя, как его пальцы мягко поглаживают кольцо плотно сжатых мышц между ягодиц. — Тогда мы здесь остановимся. Переворачивайся. Так будет удобнее. Акааши вскидывает брови, хотя при мысли, что Куроо будет его растягивать, внутри что-то предательски сжимается. Проклятье. — Разденься для начала, — диктует он, стараясь скрыть собственную нервозность. Природная гордость берёт своё, и Акааши поднимает подбородок. Куроо снова смеётся. — Чёрт, как же с тобой трудно, — давит он, шаря в кармане брюк. Акааши не удерживается — чуть изгибает брови, когда в пальцах Куроо мелькает квадратик фольги: — Ты всегда это с собой носишь? — Конечно, — фыркает Куроо, бросает презерватив на диван и берётся за свои брюки, пока Акааши косится на упаковку. Рассмотрев две буквы, он плотно жмурится, выдыхает и под вкрадчивым кошачьим взглядом медленно переворачивается на живот, голой кожей чувствуя холод дивана под ним. — У меня нет смазки, — тихо произносит он в никуда. Куроо на секунду замирает, затем решительно стягивает брюки. — Тогда всухую, — предлагает он. Акааши чуть поворачивает голову, упираясь подбородком в диван. — Ты делал это раньше? — напрямик спрашивает он, почти смирившись со своей условной участью «девушки». Куроо избавляется от боксеров и секунду медлит прежде, чем ответить: — В первый раз с кем-то? Давно. Акааши щурится, с неприкрытой тревогой разглядывая стояк Куроо, и скользит грудью по дивану. В следующее же мгновение горячие ладони подхватывают его бёдра, Куроо упирается коленями в обивку, а его губы смыкаются на шее Акааши, слегка прикусывая кожу. — Ниже, — просит Акааши. По его спине проходит целая толпа мурашек, когда Куроо послушно скользит языком вниз, очерчивая и царапая зубами каждый позвонок. — У тебя здесь родинка, — усмехается он, пальцами одной руки слегка массируя ягодицы. — Знаешь? Акааши удивлённо выдыхает и утыкается лбом в подушку: — Где? — Вот здесь, — шепчет Куроо, и Акааши чувствует почти невесомый поцелуй под левой лопаткой. — Заведи руки за спину, — вдруг требует он; по голосу чувствуется знакомая вкрадчивая улыбка. Акааши поворачивает голову: в руках Куроо снова его галстук, а на губах и правда витает что-то, что не вызывает доверия. — Зачем? — Помнишь, я говорил про собственные фетиши? — Куроо сам хватает его за предплечья и тянет на себя, заводя руки Акааши за спину. Тот дёргается, сжимая пальцы, а в следующее мгновение запястья накрывает холодная ткань. — Я целую неделю думал о том, как этот галстук будет смотреться на тебе в другом месте. — Извращенец, — цедит Акааши сквозь зубы. Трепетное возбуждение заменяет негодование, он пытается выкрутить руки, но добивается только острой боли в суставах и сдаётся, позволяя Куроо превратить его галстук в верёвку, стягивающую запястья. — Мне просто нравится, — выдыхает Куроо на ухо Акааши, вызывая у него новую дрожь, и добавляет: — Ты всю неделю вёл себя так напыщенно, проклятье, Кейджи, я даже не мог поступить по-другому. А сколько раз ты мне снился… Акааши мучительно пытается сообразить, насколько извращёнными могут быть влажные фантазии Куроо, но его палец вдруг давит на губы, вынуждая их приоткрыть и отвлекая от абсолютно любых мыслей, и тут же проскальзывает в рот Акааши сразу до второй фаланги. В другой раз он бы решил, что это унизительно — лежать на собственном диване в собственном кабинете со связанными собственным галстуком руками, прогнувшись в позвоночнике под парнем, который целую неделю бесстыдно ворует его, Акааши, деньги, и обсасывать его пальцы с расчётом на то, что потом его ими же будут растягивать. Но сейчас он чувствует только то, как Куроо мнёт его ягодицы, кончик его галстука скользит по спине Акааши, а жёсткие волосы щекочут кожу, и одного этого хватает, чтобы ему стало глубоко плевать. Куроо добавляет в рот два пальца, и Акааши проводит по ним языком. Он насаживается глубоко, пока не чувствует губами костяшки, а на глазах не выступают первые слёзы. Нетерпеливо моргая, он издаёт гортанный звук, и Куроо достаёт смазанные слюной пальцы. — Давишься? — хмыкает он. Акааши шепчет что-то вроде сбивчивого «пошёл-к-чёрту», чувствуя, как Куроо упирается влажной ладонью ему между ягодиц. — Если из-за тебя я потом не смогу сидеть… — предупреждающе протягивает он. Тело прошибает дрожь. Акааши старается не думать о последствиях, жмурится и снова упирается лбом в диван, крепко сжимая связанные руки в кулаки. — Расслабься и не переживай, — советует ему Куроо, снова принимаясь водить губами по шее Акааши. Тот шепчет в обивку дивана: — Избито. — Потому что действует, — возражает Куроо. Прикусывает кожу на его шее. И медленно толкается пальцем внутрь. Акааши зажал бы себе рот рукой, если бы мог бы ей пошевелить. Всё, что ему остаётся, — тихо, нервно выдохнуть, чувствуя, как Куроо аккуратно вводит палец глубже, и содрогнуться, когда добавляется второй. Акааши морщится и кусает губы, хмурит брови, радуясь, что Куроо не видит, как он бешено моргает ресницами, чтобы согнать выступающие слёзы. Он медленно поворачивает голову, сталкиваясь помутнённым взглядом с глазами Куроо, который внимательно смотрит прямо на него. — Не так уж и плохо? — выжидающе протягивает он, и Акааши с тихим всхлипом отмечает, что к двум пальцам прибавляется третий, и теперь они скользят в нём, растягивая стенки и упираясь по самые фаланги. Он отдалённо думает о боли, но чувствует только неудобство и дискомфорт — не совсем то, что он представлял. Успевая пожалеть в ту же секунду, он рвано выдыхает: — Хватит, трахни меня уже. Куроо замирает в нём, больно сжимая ягодицу. Акааши кажется, что на белой коже до конца его жизни останется красный отпечаток ладони Куроо Тетсуро. — Уверен? — Да, — цедит он сквозь сжатые зубы. — Я сейчас передумаю. — Ты уже не в том положении, чтобы передумывать, — смеётся Куроо, но пальцы медленно извлекает, и Акааши издаёт полувздох-полувсхлип. Куроо тянется за упаковкой презерватива, слышится шорох фольги. — Как у тебя вообще получается язвить со связанными руками и оттопыренной задницей? — А как у тебя получается всё время ржать? — в тон ему огрызается Акааши, и Куроо, должно быть, замечает блестящие в его глазах злые слёзы, потому что закусывает губу и молча подаётся вперёд. Акааши чувствует, как его член упирается ему между ягодиц и как Куроо потирается о его бёдра, плюёт на свои влажные пальцы, скользя ими по стволу, и растирает по всей длине смазку. — Просто ты слишком хорош, — поясняет он, прижимая головку к входу. Акааши не видит в этом ни капли разумного объяснения, запоздало думает о том, что с завтрашнего дня всегда будет держать у себя в кабинете смазку, а потом Куроо толкается вперёд. В голове Акааши что-то взрывается, и он непроизвольно сжимает бёдра, в которые тут же больно впиваются пальцы Куроо, поддерживая его ноги, дрожащие и скользящие по дивану. Ощущать внутри медленно растягивающий стенки член — совсем не то же самое, что смазанные слюной пальцы. — Аккуратнее! — шипит Акааши — просто на пробу, способен ли он ещё говорить. Куроо наваливается на него грудью, входя немного глубже, и Акааши снова жмурится: так проще свыкнуться с ощущениями. На этот раз где-то на самом краю сознания возникает боль, но он сосредотачивается на губах Куроо, которые покрывают поцелуями и укусами его шею, на его хриплом горячем дыхании, а не на заднице, которую растягивает чужой член. — Узко, — тихо рычит Куроо, и Акааши дёргается: его голос меняется до неузнаваемости, в нём сквозит странное и непривычное напряжение. — Кейджи, не сжимайся так сильно, а то я не… Он обрывает сам себя и шумно выдыхает в шею Акааши, осторожно толкаясь глубже. В попытке отвлечь себя от ноющей боли в заднице Акааши хватает пальцами галстук Куроо и крепко, до дрожи в костяшках сжимает ткань, смаргивая новые слёзы. — Не так я представлял себе первый секс с парнем, — шепчет он в подушку, даже не надеясь, что Куроо его слышит. Вопреки его ожиданиям, на ухо ему смеются знакомым хрипловатым смехом: — А я не так представлял себе первый секс с тобой, — Акааши снова дёргается. — Больно? — Неприятно, — отзывается он. Куроо молча толкается ещё глубже, Акааши шумно выдыхает и чувствует влажный шлепок: член входит до основания, и Куроо останавливается, неприкрыто дрожа. Акааши это почему-то веселит, но в следующую секунду ему хочется выстонать что-то неприличное: Куроо даёт ему всего пару мгновений, затем подаётся назад и вколачивается в его тело снова. — Ку… — Акааши снова чувствует, как предательски поджимаются его бёдра, и отчаянно пытается схватить воздух губами. — Куроо! — Чёрт, Кейджи, — цедит тот ему на ухо, — пожалуйста, прекрати, я правда не могу так… Он вгоняет член до основания, и на этот раз Акааши не сдерживается — приоткрывает губы и издаёт до неприличия громкий, гортанный стон, в котором ему чудится имя Куроо. В глазах на мгновение темнеет, а, когда сознание снова проясняется, Куроо вколачивается в его тело рвано и быстро, разом забывая и про аккуратность, и про осторожность. Акааши чудится, что влажные шлепки разносятся по всему казино, а череду его громких стонов, перемежающихся с проклятиями и именем Куроо, могут слышать все в радиусе километра. Он силится прикусить губу, но с новым толчком зубы впиваются в кожу, и Акааши чувствует на языке кровь. Куроо тяжело дышит ему на ухо, прижимаясь грудью к спине, связанные руки гудят и покалывают, бёдра предательски дрожат, а член ноет от невозможности разрядки. Акааши чувствует, как толчки Куроо внутри него с постепенно рассасывающейся болью перемежаются с ударами пульса и волнами нарастающего возбуждения. Он пытается поймать ритм, насаживается на член Куроо сам, позволяя ему вгонять до основания и выходить полностью. И когда на смену дискомфорту наконец приходит растекающееся по телу удовольствие, а стоны становятся ещё громче и чаще, Куроо не выдерживает. — Проклятье, Кейджи! — в сердцах рычит он, опаляя сбивчивым дыханием его кожу, толкается, прижимаясь к красным от чужих пальцев бёдрам. Акааши снова слышит шлепок и хрипит: — Только не внутрь, ясно? Куроо, к его удивлению, находит в себе силы снова рассмеяться: — Да какая разница? Я в… — Пошёл к чёрту, — хрипит Акааши, облизывая губы, — мне плевать, в презервативе ты там или нет, не смей… — он осекается: с последним толчком Куроо выходит из него, вырывая из груди сухой выдох, и Акааши, с трудом работая затёкшими бёдрами, переворачивается на спину, больно подминая под себя связанные руки. Сейчас это его мало волнует: Куроо, закусив губу, стягивает презерватив, бросая его куда-то в сторону, и быстро вбивается членом в свой кулак. Его глаза тёмные, а лицо чуть ли не впервые на памяти Акааши не излучает абсолютную и ставшую привычной самоуверенность. Близкий к оргазму, взвинченный и встрёпанный, Куроо выглядит настолько беззащитным, что Акааши сам чувствует, как предательски ёкает сердце, когда рот Куроо искажается в беззвучном стоне. Он кончает Акааши на живот, заляпывая бледную кожу густой спермой, и в последний раз проводит кулаком по члену, собирая пальцами остатки. — Чёрт, — протягивает он, рвано вздыхая. Акааши не мигая смотрит на него, чувствует, как отвратительно ноет всё тело, прибавляя к этому не сошедшее на нет возбуждение. — Я думал, ты продержишься дольше. Он позволяет себе лёгкую ухмылку, глядя на то, как глаза Куроо гневно сощуриваются. — Да ты невозможен. — Я просто честный, — убийственно прямолинейно отвечает Акааши и вполголоса требует: — Развяжи меня, чёртов фетишист. — Бесишь, — цедит сквозь зубы Куроо, тем не менее, усмехаясь. Акааши поворачивается на бок, сжав пальцы, и Куроо послушно ослабляет узлы, позволяя ему высвободить руки. С облегчённым вздохом он покручивает затёкшими запястьями и снова поворачивается на спину, морщась от неприятного ощущения засыхающей спермы на животе. — Подай салфетки, — просит он. У Куроо вытягивается лицо, и Акааши прибавляет: — Пожалуйста. Вместо этого Куроо склоняется над ним. Акааши против воли поднимает подбородок, чужие пальцы снова разводят его бёдра в стороны, и пах знакомо обдаёт горячим дыханием. — Сейчас подам, — уголки губ Куроо дёргаются, — только закончу здесь. Акааши снова чувствует вкус крови во рту: Куроо наклоняется и быстро вбирает в рот его член, пропуская в горло сразу половину. Его рука уверенно ложится на мошонку, теребя поджатые яйца, большой палец будто случайно проскальзывает между ягодиц, давя на зудящее кольцо мышц, и на Акааши разом наваливается целая куча ощущений, среди которых последнее, что его волнует, — то, насколько громко он стонет. Захлёбываясь именем Куроо, он опускает руку на его затылок, зарываясь пальцами в жёсткий ёжик волос, давит, заставляя взять глубже, и широко распахнутыми глазами следит за тем, как член полностью исчезает в горле Куроо, а разгорячённую плоть приятно обволакивает влажное тепло. Акааши распахивает глаза ещё шире и открывает губы в гортанном стоне ещё громче, когда Куроо утыкается носом ему в пах, а его горло сокращается в спазмах. Он делает минет в разы лучше и виртуознее любой девушки, с которой приходилось спать Акааши, и даже таким, полностью во власти Акааши, выглядит до ненормального, до отвратительного самоуверенным. Акааши сцепляет пальцы на затылке сильнее, больно оттягивая волосы, Куроо стонет вокруг его эрекции, и от этого возбуждение в паху достигает предела. В глазах темнеет; Акааши откидывает голову назад, кусает губы и приподнимает бёдра. Куроо кашляет и облизывается, когда член наконец выскальзывает из его глотки, и гневно смотрит на Акааши, который плохо соображает, какого чёрта с ним творится. — Я же задохнусь, — возмущённо хрипит Куроо, делая глубокий вдох. Акааши ровно дёргает головой: — Извини. Куроо пожимает плечами. Выходит странное движение — так, будто на самом деле извиняется он. — Только не на лицо, — равнодушно бросает он, снова склоняясь над членом. Акааши давится воздухом: — Что? — Терпеть не могу, когда кончают на лицо, — морщится Куроо. — Ты диктовал свои условия, я — свои. В следующую секунду его пальцы смыкаются на члене Акааши, рот умело вбирает головку, обсасывая губами и облизывая языком, и Акааши едва удерживается от того, чтобы снова не надавить на затылок Куроо. Он откидывается на диван, рвано дыша, и позволяет Куроо выбирать собственный темп. Куроо пропускает член во всю длину, расслабляя горло, помогает руками, губами и языком. Перед глазами Акааши мелькают разноцветные пятна, возбуждение накатывает приливными волнами и стремительно расползается по всему телу от паха до кончиков пальцев. Куроо отсасывает настолько умело и самозабвенно, что Акааши берёт лёгкое негодование, которое тут же улетучивается, стоит Куроо погладить пальцами внутреннюю сторону бедра, отчего тело прошибает мелкой дрожью. Его член свободно скользит в горле Куроо; Акааши абсолютно теряет голову и захлёбывается речитативом, забывая про контроль и сдержанность. Будь он проклят, если Куроо нравится это слушать. Акааши непослушными пальцами зарывается ему в волосы, мягко массируя затылок, и Куроо одобрительно мурчит, облизывая его член и снова вбирая в горло всю длину. — Ку… Куроо!.. — выстанывает Акааши, плотно жмурясь. На губах вкус крови, в глазах пляшут яркие вспышки, пальцы сводит, а член наливается кровью, и Акааши чувствует, что на пике попросту не справится с возбуждением и закричит в голос. Оргазм чудится ему оглушительным взрывом в паху, вытесняя напрочь все прочие ощущения. Остаётся только язык Куроо, вслепую очерчивающий вены, влажные губы, сомкнутые на основании члена, и горячий рот, собирающий сперму. Акааши с глухим криком кончает Куроо в глотку, машинально сжимая пальцы на его волосах и снова давя на затылок, путаясь в собственных чувствах, теряя контроль над телом и мыслями. На какой-то момент он забывает всё. А затем приходит в себя, промаргивается и слышит тихий кашель. — Напомни мне в следующий раз просто тебе подрочить, — просит Куроо, облизывая губы. — Вкус оставляет желать лучшего. Его рука снова скользит по члену Акааши, собирая остатки спермы, и он наконец поднимается с дивана в поисках давно позабытых салфеток, пока сам Акааши лежит на диване, наполовину оглушённый и потерянный. — Это всё из-за сигарет, — шепчет он в пространство. Куроо, тем не менее, его слышит и даже хмыкает в ответ. — Было не так плохо, правда? — с повышенным интересом спрашивает он, протягивая Акааши пачку салфеток, но в последний момент передумывает и, усаживаясь рядом, молча принимается вытирать кожу Акааши. Тот вздрагивает, напрягая живот. — Ты отлично сосёшь, — наконец признаёт он, жмурясь. Куроо не поводит и бровью, когда с убийственной серьёзностью выпаливает в ответ: — А ты внутри восхитительно узкий, — он наклоняется, зачем-то протирая салфеткой ключицы и грудь Акааши, и доверительно шепчет: — А ещё галстук тебе и правда идёт. Только не там, где ему положено быть. В следующий раз надо повторить. Акааши вяло машет запястьями, в которых всё ещё отдаётся лёгкая боль. — В следующий раз, — он перехватывает руку Куроо и смотрит ему прямо в глаза, — я свяжу этим самым галстуком тебя. На губах Куроо расползается вкрадчивая ухмылка. — Я бы посмотрел, — протягивает он, пока в глазах разливается жгучее удовольствие пополам с опасным вызовом. Акааши кажется, что это звучит так, словно они оба ни на секунду не сомневаются: сегодняшний вечер у них далеко не последний. И он почему-то даже не думает ничего менять. Только предупреждающе кладёт пальцы на губы Куроо, когда тот наклоняется к нему за явным поцелуем. — Нет, — бесстрастно бросает он. У Куроо округляются глаза, и Акааши поясняет: — Ты только что этими губами вытворял такое, что вспоминать стыдно. Никаких поцелуев после минета. Особенно с языком. Куроо сжимает пальцы в кулаки и отстраняется, поводя плечами. — Как пожелаете, ваше высочество, — усмехается он. Акааши гневно фыркает, но оставляет очевидную подколку без ответа. — Курить хочется, — тихо жалуется он через пару секунд молчания, глядя в потолок. Куроо в изысканном полупоклоне подаёт ему забытые где-то на полу брюки, из которых в самом начале выпала пачка сигарет. — Придётся одеться, — хмыкает он. Акааши мотает головой: — Да к чёрту. Можно и так. Он тянется за зажигалкой, которую ему вручает Куроо, и только сейчас, замечая, как он, ничуть не стесняясь своей наготы, меланхолично затягивается сигаретой на его диване, понимает, насколько на самом деле его испортил Куроо Тетсуро. И если всего пару часов назад это казалось Акааши какой-то обречённой констатацией факта, то сейчас ему эта мысль даже нравится.