Ясень

Судьба взяла моё сердце и тебя вложила мне в грудь. Ты меня не можешь отторгнуть, я тебя не могу отторгнуть, — друг без друга нам не вздохнуть! Ты и я, я и ты — это мы с тобою, — эти звенья не разомкнуть! Море и небо, связанные судьбою, небо и море суть. Хуан Рамос Хименес

С придушенным вскриком Гарри вынырнул из беспокойного вязкого сна. Сердце бешено стучало, грудь тяжко вздымалась. Ладони горели, будто он безрассудно схватился за кипящий котёл голыми руками. Было темно и душно. Весь июль стояла невыносимая жара. Гарри сел и спустил ноги с кровати, погрузив ступни в лохматый коврик. Потёр ладони друг от друга, потрогал щёки. Горячие. Шрамы на ладонях проступили, побагровели. Один из них он получил, когда поранился в можжевеловом лесу, второй — когда побратался и разделил власть с Томом. Шрам на правой ладони и раньше иногда оживал, когда брат-король искал с ним встречи, или просто думал о нём, но на левой никогда прежде не тревожил. Гарри даже его не чувствовал: ни следа, ни уплотнения под кожей — ничего. Он попытался вспомнить, что ему снилось… Вокруг растеклась беззвёздная ночь. Или пещера?.. Он зажмурился до белых точек, но ничего не всплыло в памяти. Гарри встал, подошёл к окну и распахнул створки, впустив прохладный ветер в спальню. Алые шторы зашевелились и вздулись пузырями. Под потолком проснулась вертушка, лениво повела цветными бумажными лепестками. Со спинки стула шёлковым сгустком медленно сползла зелёная парадная мантия. На стене затрепетал отлепившийся уголок плаката «Паддлмир Юнайтед». По столу с шорохом покатились свитки. Гарри поднял мантию с пола, отряхнул, кинул в шкаф. Потом вздохнул, вернулся, повесил как положено — на плечики. Он так и не полюбил приёмы и балы. К сожалению, день рождения Невилла не пропустишь. Леди Лонгботтом была непреклонна: никаких современных игр и веселья, только парадная мантия и фуршет. Скинув свитки со стола в ящик, Гарри послюнявил пальцем уголок плаката и прилепил стене. Ветер тут же оторвал его обратно. В Королевстве он с ним разговаривал. Английский же ветер упорно хранил молчание. Гарри напрягся, собирая магию в пальцах. Колдовать палочкой он не любил, хотя она ему нравилась. Остролист и перо феникса. Он был тёмным королём, его деревом был остролист. Она ему подходила. Но он знал вкус настоящего волшебства и помнил каково это — колдовать без костыля. Когда-то давно плакат принадлежал Джеймсу Поттеру, и Гарри очень им дорожил. Он даже стал болеть за «Паддлмир Юнайтед» и играть в квиддич из-за желания быть ближе к отцу. Он медленно провёл ладонью по бумаге, магией прилепляя к стене. Золотые искры побежали по краям плаката. Гарри нахмурился. Плакат заиграл свежими красками и явно стал новее, чем был. Когда он колдовал без палочки, то заклинания выходили иначе. Хотел собрать разбитую кружку — получал новую, будто только из гончарной печи. Охлаждал воду — выходил кусок льда. Один раз щелчком пальцев разжёг огонь в камине… столб пламени, говорят, видели во всей деревне. Но Гарри не унывал. Магнус не верил в талант — он верил в упорство. Только первые десять тысяч часов сложно, приговаривал дракон, обучая королей управлять чистой силой. Поэтому Гарри тренировался, но обычно, конечно, в школе. Хогвартсу не привыкать к разрушительной магии неумелых учеников. Он тосковал без Королевства. Он надеялся встретить Тома в школе, но в Хогвартсе его не было. Конечно, он мог учиться где-то в другом месте, в Дурмстранге или Ильверморни, но… Гарри не чувствовал его. Нити, которые когда-то их связывали, смотрели в ничто. Раньше не имело значения, где Том — рядом или за тысячи миль, — стоило подумать о нём, потянуться, и он приходил. Он был южным ветром, теплом вспаханной земли, пеплом сгоревшего костра. И дело было не в том, что он в Англии, а не в Королевстве. Он по-прежнему чувствовал других. Он смотрел на дверь, когда Рон только брался за ручку, или замолкал над партой за мгновение до того, как Снейп влетал в кабинет. Он просыпался, стоило Шеймусу схватиться за полог кровати, или уходил в сторону во время матча, когда за спиной внезапно появлялся загонщик команды противника. Он слышал маму и крёстного на расстоянии. Он чувствовал, когда она расстроена, или огорчена, или просто устала, и ей нужно побыть наедине. Он знал, если Сириус вновь загулял или подрался. Но это было не так, как с Томом — они не ощущали его присутствия. Гарри сел обратно на кровать. Сон был важен. Как вспомнить? Он лёг и вытянулся во весь рост, расплескав по подушке длинные волосы. Закрыл глаза. Расслабился. Надо заснуть. Возможно, сон вернётся. Предутренние солнечные лучи лениво заползли в комнату, вызолотили стены. Мама завозилась в спальне. Зашумела вода в ванной, загремели ящики комода. Негромко хлопнув дверью, она прокралась на цыпочках по коридору, и тишина затопила спальню Гарри. Поставила заглушку, чтобы ненароком его не разбудить. Тоскливая нежность сжала сердце. Он никак не мог к ней привыкнуть. У него были Селена, Фиби, Берта, и иногда Иона, но мама будто совмещала их всех. Он жалел о тех годах, когда её не было рядом. Девять долгих безрадостных лет. Она бы читала ему сказки на ночь, лечила разбитые коленки, выслушивала детские обиды. Летом они бы ездили в Корнуолл: бродили по берегу моря и цветущим полям, взбирались по узким тропинкам, играли в прятки с пикси. Всё это было, но Гарри ничего не помнил. Не мог помнить. Но как бы хотел. Он был сиротой до того, как попал в Королевство: родители погибли в автокатастрофе, и он жил в семье тётки. А когда вернулся — мама была жива. И у него был крёстный. Он ничего не знал ни о них, ни о своей жизни. Впрочем, сначала он думал, что вновь попал в какой-то другой мир, но однажды ночью на тонкой грани сна и яви ему привиделось подземное озеро драконов, где он плыл в зыбком зелёном свете сквозь чёрную воду. «Я забрала её у тебя, хотя срок её не вышел. То, что неверно — должно исправить. Спаси его — спасёшь её». Он спас Тома. Он спас маму? Он исправил то, что неверно? Но как? Почему? Гарри подозревал, что тётя Петуния или солгала, или сама не знала о том, как погибли родители. Она говорила, что они разбились на машине, выжил лишь он один. У него даже остался шрам. Тонкий, в виде молнии. Шрам пропал, когда Гарри искупался в подземном озере драконов. Голова шла кругом, не получалось собрать головоломку. Мама и крёстный избегали говорить о смерти отца. Он чувствовал тайну, спрятанную в оборванных словах, затаившуюся в украдкой брошенных взглядах. Он знал, что в те годы шла война, люди таинственно пропадали или погибали в жутких мучениях. Зачем молчать, если он погиб в стычке? Гарри не понимал. Он неутомимо задавал каверзные вопросы, хитрил и ловчил, но мама упорно уводила разговор в сторону. Ещё в прошлой жизни он пытался вспомнить хоть что-то из той ночи. Вспомнил лишь зелёную вспышку и отголосок ужасной боли. Вспышка — явно не свет автомобильных фар. Какое-то заклинание? Дымолётный порошок? Магнус повторял: не можешь решить сразу — оставь, дай вопросу настояться. В конце концов Гарри отпустил себя. Ему и так было чем заняться, не так уж просто было влиться в новую жизнь. Повезло, что в тот год маме вздумалось восстановить отношения с сестрой, и за ссорами друг с другом ни она, ни крёстный не обратили внимание на его рассеянность. Гарри огорчало, что не с кем поговорить о Королевстве. У него были близкие друзья. С Невиллом Лонгботтом он познакомился до школы. С Роном Уизли и Гермионой Грейнджер подружился в Хогвартсе. Но чувствовал, что рассказывать нельзя, не для чужих ушей это. Гарри зазнобило. Как обычно, в преддверии сна. Он забрался под одеяло, завернулся в мягкое тепло и мигом провалился в полузабытьё. Горячие камни обжигали босые ступни. Он стоял во тьме. Зрачки расширились, пытаясь поймать хоть намёк света, но напрасно — в полной темноте ночное зрение бессильно. Он услышал тяжёлое дыхание. Воздух с присвистом вздымал невидимую грудь. Гарри вытянул руки, шагнул вперёд. И проснулся. Его охватила тревога. Он спрятал лицо в ладонях, крепко зажмурился. Тщетно — он не знал, где был, и кто был с ним во тьме. Но кто бы то ни был — он умирал. От рук шло тепло. Гарри отнял ладони от лица и внимательно осмотрел: кожа припухла, побагровела, будто от удара. Он решительно вылез из кровати и потянулся, прогоняя ленивую утреннюю скованность. Переоделся. Расчесался и собрал волосы в хвост: они отросли до плеч, но до былой гривы было ещё далеко. Волосы да зелья — вот из-за чего они с мамой ссорились. Короткая стрижка не для него. Волосы торчали в разные стороны — ни одно заклинание не брало. А к зельеварению всю любовь отбил профессор Снейп. Гарри старался не огорчать и не расстраивать маму. Трепетно оберегал от всяческих волнений, никогда не шёл на открытый конфликт. Увиливал как мог. В школе не стригся — только на каникулах. После второго курса она всё-таки поняла, что это не лень, а выбор. Она переборола себя и оставила в покое, но иногда забывалась, уморительно морщилась и поджимала губы. Он хотел, чтобы и с зельеварением вышло так… Мама обожала зелья: она была готова торчать в лаборатории днями и ночами. Гарри же над котлом нервничал, маялся и тосковал. Снейпу хватило одного занятия, чтобы навсегда определиться с мнением: Гарри Поттер — глуп, невежествен и ленив. На первом уроке он лишь беспомощно хватал воздух ртом. Надо было отвечать, а он... Он растерялся: чужие расхлёстанные эмоции оглушили — от чудовищной смеси ненависти, зависти, тоски, раскаянья и мучительной боли отнялся язык, пропали связные мысли. Голый волк с содранной шкурой, а не живой человек. Гарри впервые пожалел о своём особенном восприятии. Ни один человек на него так не действовал, ни один человек ничего подобного к нему не испытывал. Кое-как он научился отгораживаться от Снейпа, прячась в холоде от его жара, но с тех пор, как только видел котёл, то вспоминал профессора и окунался в омут чужой боли. Не удивительно, что к зельям его душа не лежала. Конечно, у мамы возникли вопросы: как единственный «тролль» затесался среди «превосходно» и «выше ожидаемо». Естественно, Гарри ей не ответил. Правду не расскажешь, врать он не любил. Она грустно спросила, не обижает ли его профессор, не относится ли к нему предвзято. Гарри ответил отрицательно. Снейп не обижал, отнюдь. Он был из тех людей, что судят по первому впечатлению, встречают по одёжке. Гарри свой шанс упустил. Больше они о профессоре не говорили. Мама растолковала правила нарезки, заставила выучить таблицу совместимости компонентов, объяснила, почему некоторые зелья готовят на сильном огне, а другие томят на слабом. Благодаря ей он неплохо знал зельеварение, но, к сожалению, её мечте о совместных опытах в лаборатории не суждено было сбыться. Гарри вышел из комнаты. В коридоре порхали золотистые бабочки, под потолком плавали воздушные шары, на лестнице малиновые ленты оплели перила. Из кухни шёл душистый коричный запах — запах праздника. Дня его рождения.