Сквозь поток воды

Разрушенные стены.

      В тот день солнце ласковой, но твердой рукой разбудило Тэмина, терпеливо ожидая за задернутыми шторами. Это были не летние лучи, настырно и нагло ослепляющие, стоит только оказаться в пределах их досягаемости, а мягкие, скромные в своем тепле, которые ждут позволения сонно потянуться в еще одно раскрытое окно. И настроение соответствовало окружающей «подсветке». Его не портили мысли об Уджине в качестве тренера или их новых возможных перипетиях, правило клуба, согласно которому бесплатным было первое занятие (собственно, как и думал Тэмин, но все-таки не хотел просить денег на курс тренировок), завтрак под обстрелом косяков Чжиука (он, похоже, по жизни не с той ноги шел) и даже предупреждение о сильном ливне во второй половине дня. Парень решил максимально с пользой и в удовольствие провести эти полдня, не грузя голову разными мыслями и сожалениями.       Пообещав старшим, что успеет вернуться до обеда и отпихнувшись от зонта, он подхватил сумку и вышел за порог, еще раз сверяя адрес с картой. Однако, прямо за воротами дома его ждал Мин Уджин.        — К-какого?! — Тэмин встал как вкопанный.        — И тебе доброе утро, — со вздохом, как недоразвитому, ответил Уджин, отходя от стены. — Решил довести тебя, а то мало ли еще кому приспичит тебя на аудиенцию заполучить.       «Опять он меня пасёт, — шагая рядом, думал Тэмин, — Вот дежавю так дежавю! Совсем как раньше.»       Выйдя к проезжей части, Уджин сразу поймал такси и буквально втолкнул в него Тэмина.        — Вот чем тебе автобусы не угодили? Или у нас метро стоит? — недовольно накинулся последний на одноклассника.        — Не хотел начинать день с экстрима, да и тебе силы еще понадобятся.        — Пошел ты! По-твоему, я совсем простейшее или сын миллионера?       Сказано это было на автомате, из общеупотребляемой привычки, без какого-либо подтекста или намека, но Тэмин запоздало спохватился, что слова совсем не так безобидны. Уджин даже не повернулся, наблюдая, как за окном скользит городской пейзаж.        — Я заплачу. Это не проблема.       «Твою мать! Если я ему еще и денег буду должен, то точно повешусь!» — Тэмин дал себе зарок сегодня побольше молчать.       Дальше до клуба ехали молча. Он представлял собой двухэтажное здание, окольцованное довольно широкой беговой дорожкой, судя по знаку, здесь имелись и парковочные места. На первом этаже находился тренажерный зал с силовыми тренажерами, а весь второй этаж занимал просторный хорошо освещенный спортзал для тренировок с рингом для проведения тренировочных боев. От такой оснащенности и вместительности кровь сразу ударила в голову, Тэмин вертел головой, даже коснулся груши по пути в раздевалку. Во всем клубе он пока встретил лишь троих, тягающих железо. На входе, правда, еще один качок напомнил Уджину, что их тренера не будет, а также разрешил подобрать для новичка экипировку.        — Вряд ли тебе сегодня много понадобится, но держи, — Уджин, сложив все вещи на скамейку в раздевалке, последним делом приплюсовал скакалку.       Тэмин снова в мыслях проклял новое тело, за которое сейчас он будет краснеть.        — Справлюсь, — бросил он и дернул молнию ветровки.       Он уже было хотел убрать сумку в шкафчик вслед за одеждой, но, вспомнив, взял из кошелька деньги и повернулся к Уджину. Тот, в шортах, сидел и бинтовал руку.       Крепкая спина, широкие плечи переходили в тренированные руки, рельефный торс — всё это врезалось в Тэмина, и из легких вдруг вышел весь воздух. Взгляд заметался: он выхватывал то длинные ноги, то свисающие со лба светлые пряди, то чуть выпирающую косточку сзади на стыке шеи и спины, то перекатывающиеся мышцы, то пальцы, закрепляющие конец бинта… Парень даже не заметил, когда за его наблюдением сами стали наблюдать.        — Это мне за просмотр? — кивнул Уджин на зажатые (уже безнадежно смятые) купюры.        — Тьфу ты, нет! — отчаянно краснея, Тэмин опустил голову, — Моя доля за такси.        — Не нужно. Я же сказал, что заплачу. К тому же, идея была моя.       «Что с ним разговаривать? Он никого не слушает», — парень молча шлепнул ладонью по скамейке, оставляя деньги, и сел спиной, потянувшись к боксеркам.        — О чем вы позавчера говорили с Минджуном? — через пару минут прервал молчание Уджин.        — Э? Да так…обо всем, о всяком, — Тэмин выплывал из своего анализа видоизменения бывшего дохляка. В школе во время переодеваний в классе они не пересекались, по нему можно просто было заметить, что парень крепкий; однако, давно стало ясно, что сейчас ему труда не составит отправить человека в полет одним ударом; да и в своей родной секции он не раз видел такие же мускулы, торсы и спины, а тут так заглохнуть. Стыд и срам, Юн Тэмин!        — Да не похоже, чтобы обо всем, — не отставал Уджин, — вы там как лучшие подружки шептались между собой. Минджун сказал, что все вопросы к тебе, так что колись.       «Этот мелкий! И какого он спрашивает про самый тонкий момент?! И ведь не слезет же», — Тэмин перебирал в памяти услышанное и обговоренное.        — Он мне лекцию тогда втирал, о цене дружбы. Мол, никто без корыстных на то причин дружить, любить и так далее не будет, ну или такие отношения быстро развалятся. У него травма детства что ли, когда друг попросил поиграться с его роботом? Он поэтому все перевернул?        — Нет, насколько я знаю, его роботу тогда просто оторвали ногу, — Уджин зашнуровывал свои боксерки, — это было в подготовительном классе.        — Зачем?        — Просто так. Из зависти. Не думаю, что кому-то еще дарили такие дорогие подарки на день рождения. Он дал поиграть другу, и ему вернули робота спустя каких-то пять минут почти выпотрошенным и в двух частях.        — Это он тебе сказал?        — Нет, Ли Хун. И еще рассказал про случай в доме семьи Минджуна. Тогда ему разрешили позвать друзей и одноклассников из начальной школы к нему на празднование дня рождения. Отец подарил надувную лодку, туда половина гостей за раз могла поместиться. Катались почти целый день в бассейне, пока ее кто-то ножом не порезал. Хун, видимо, был в курсе, кто это сделал, потому что не представляю иной причины тому, что он толкнул одного из мальчишек в оставшееся от лодки резиновое тряпье, заставив того верещать от страха и наглотаться воды. Это уже со слов Минджуна. Родители того пацана даже лично пришли извиняться.       "Да уж, контрасты. Я от своего пьяного папаши удирал что есть мочи, мамаша Уджина разбивала о его голову бутылки, а кто-то забыть не может сломанных роботов и порезанные лодки, — вспоминал Тэмин, — Я не завидую, каждый помнит из своего детства то, что там было. Чье-то счастье мерилось радостью, что мог поделиться с друзьями игрушкой, чье-то — довольством, что сегодня сможешь съесть две порции риса и на завтра останется; кого-то защищали всем своим существом от побоев, кто-то встречал первые случаи зависти и злобы без тыла, извиняясь, наверное, лишь перед сломанными игрушками, которые были для кого-то чем-то очень дорогим и одновременно грошовым (потому что чужим), за небережливость и доверчивость".        — Но не все ведь такие, — Тэмин заканчивал бинтовать второе запястье, — не все хотят для себя что-то взамен, помогая или общаясь с другими. Я вообще не понимаю как с дружбы или любви навар какой-то иметь. Если чувства настоящие, то тебе нужен просто этот человек, чтобы он был рядом, жив и здоров.       Тэмин замолчал. Молчал и Уджин, и парень уже почти уверился, что это, определяющий такую реакцию, и есть ответ.        — Нет, все, — услышал вердикт Тэмин.       Он обернулся к Уджину, но, уткнувшись взглядом в его спину, повернулся обратно. «Как так?»        — Чего?        — Ты слышал. Я тоже не встречал исключений.       Ответить было нечего, возмутиться Тэмин не имел права, да он даже не знал как на такие слова вообще реагировать! Ответ Уджина шокировал, он обижал, обжигал как пощечина. «Да как так- то?!»       Промычав что-то под нос, парень взял перчатки, шлем, подцепил скакалку и медленно двинулся к выходу. Уже взявшись за ручку двери, он повернулся к Уджину.        — А как же твой хваленый…как его…на ком ты помешан… Тэмин? Юн Тэмин, так? Он тоже был с тобой корысти ради? — полностью отдавая себе отчет в том, что именно он несет, парень не смог не задать этот вопрос.       Уджин — его заноза в заднице, его собрат по семейным невзгодам, тот, кто занимал большую часть его внимания днем и мыслей ночью, предмет его переживаний и последователь по «школе выживания», тот, кто дергал за рукав, встречал у дверей, подносил его ладони к избитым щекам, плакал от того, что больно ему — бросил беглый взгляд поверх дверцы шкафчика:        — Да. Он такой же. Хотя я его и не виню.       Разминались молча. Настроение пропало. Радость от пребывания здесь вылетела судорожным выдохом от услышанного и, смешиваясь с воздухом, покинула зал. Тело отчаянно сопротивлялось движениям, ноги отяжелели, буквально липли к полу, не желая пропускать резиновую веревочку, руки опускались, голова не считала, не соображала совсем, а легкие уже молили о передышке.       «Вот, значит. Вот так, да?»       Тэмин с запинками, но все же допрыгал норму и, не глядя, отшвырнул скакалки.       «Значит, так, да?»       За закипающими мыслями в бурлящей крови он не заметил напряжения Уджина, тишины, исходящей от него. Он прыгал, ходил, разминался как можно тише, так аккуратно, словно делал все это на канате. Впрочем, он тоже мало что замечал и слышал, остекленевший взгляд не выхватывал ничего из окружающего мира, он смотрел и вслушивался в свои мысли. Тэмин окликнул его, и Уджин обнаружил себя на ринге. Они оба стояли там. Никто не надел шлем.       «Я ждал так долго, — пронеслось в голове Уджина, — и вот, кажется, мои желания начинают сбываться»,       Они знали друг друга.       Достаточно, чтобы выплеснуть друг другу всё то, что копилось годами.       Недостаточно, чтобы просто поговорить.       Как оказалось, недостаточно, чтобы верить друг другу.       И все же, того, чем они прикипели, хватило на то, чтобы пронести всю радость и всю боль через многие года. В это место. И прямо сейчас.       Тэмин понимал, что Уджин не собирается биться в полную силу. Пока его на это не разозлишь. А ему так захотелось это сделать, что парень несколько раз пробил комбинацию ударов по животу. Уджин реагировал спокойно и одной рукой просто отталкивал нападающего. Это продолжалось до тех пор, пока Тэмин не ударил того по лицу. Уджин ответил ему хуком слева, но почти тут же встретил град мелких ударов по защите. Его противник лупил по предплечьям, по бокам, хотел дотянуться до головы. Тэмин же проклинал свое тело. Рядом с высоким Уджином он мог воспользоваться скоростью, но ее не хватало, так же как и сил. Уже. Едва задев несколько раз шею блондина, руки Тэмина устали и начали опускаться, полностью открывая доступ. Его голову мотнуло два раза от ударов, прежде чем парень упал.       В зале опять воцарилась тишина, прерываемая дыханием парней. Оба молчали. Отдышавшись, они снова подошли друг к другу.       "А он хорош, — признал про себя Тэмин, — лишних движений не делает, не суетится. Встреться мы до аварии, мне бы тоже попотеть пришлось, заваливая такого. Жаль, у меня не было времени, чтобы подучиться.        Ну что ж, Мин Уджин, ты молодец. Сильный, умный, рожей вышел, при деньгах. Теперь ты, такой крутой, решил для полного счастья меня в давешнюю лужу носом ткнуть? Так, значит, да? Давай, попробуй. Я, может, и поддамся.       Хотя тебе- то что? Я для тебя один из тысячи. Я ничем не отличаюсь для тебя… Ради корысти? Кто бы говорил. Ты меня, как собаку, бросил.       Я не буду лгать, мне льстило то, как ты бегал за мной, выспрашивал и улыбался. Я стал кому-то нужен, и кто-то нужен мне. Ко мне никто так не тянулся, и я не ожидал внимания. Спасая тебя, во мне проснулась, раз за разом крепла сила. Живя один, я не раз возвращал в памяти нашу встречу. Кто знает, если бы не ты когда-то, справился ли я, переборол бы страх свой, обиду и отчаяние? Так что же в этом…?       Неужели я тебя обидел? Я настолько виноват? Настолько?! Да, я виноват. В том, что, взращивая силу, поверя, что хоть что-то значу, о тебе я забывал. Тебя учил, а сам дрожал под матерью. Не понимая, не зная даже, раздавал советы. Ты, кляня себя, подставлялся под удар.       Прости. Уджин, прости. Я понял и поверил, кто ты для меня, но слишком поздно, да? Я, может, дал тебе недостаточно тепла, а ты ведь так нуждался в нем.       Но, слышишь, я не лгал ни дня! Расчета не было меж нами. Так получилось, я тоже был, как ты, ребенком. Я не использовал тебя, ты подарил мне шанс и желание защищать, бороться в этом мире. Если бы не ты тогда…       То было наказание? Наверное, ты прав. Я чем-то заслужил такое. Тебе я был собакой, гонявшей твоих обидчиков. Я не знаю как ты жил потом (а так хотел бы), но, глядя на тебя сейчас, я рад, что ты живой, что ты дерешься, и пофиг, что со мной. Видать, я не зря тебя учил держать удар, как бы жизнь не била.       Но тогда какого ты хочешь от меня?! Зачем все то, что ты творишь со мной? На кой ты врешь, что есть дело до меня? Или тебе когда-то стало настолько скучно, что ты решил следить за мной, а теперь унизить? Так, может, хватит?       Урок свой я усвоил, уж поверь. Юн Тэмин понял, что он один именно тогда, когда решил, что ему есть кого позвать. Раньше надо было мне хоть что-то сделать. Может, тогда и не ушла бы мать, а ты бы сказал хоть слово.       Но, знаешь что, Уджин, я не сдамся. Ни в новой жизни, ни тебе на милость. Я …слишком одичал, чтобы вновь купиться на твои слова, мой прекрасный лжец. Можешь считать, что за твою привязанность я расплатился тем, что от тебя отстали. Мне плевать, оправдываться я не собираюсь. Я тебе не нужен был, но был необходим. Винишь в корысти, будто сам святой. Я у развалин твоего дома псиной выл.       Если жизнь так рассудила, что мы не смогли простить друг друга, то пусть останется, как было. И «нас» не будет больше…»       Удар пришелся по скуле, Тэмин упал во второй раз.        — Где ты витаешь? — говорил Уджин спокойно, но парень сразу понял — он зол. — Совершенно бессмысленные удары, защита тоже никакая.        — Да где уж мне, — усмехаясь, выдохнул Тэмин, хотя понимал, что ведет себя по-детски.        — Больно? — Уджин протянул руку, но тот встал сам, чуть покачнувшись. — Хватит с тебя на сегодня.        — Нет, — мотнул головой Тэмин, — продолжаем. Хватит трепаться.       Теперь, когда Уджин убрал назад челку, стали видны сошедшиеся к переносице светлые брови. Губы сжаты. Он определенно был зол.        — Я так и убить могу ненароком. Мы сюда на тренировку пришли или как? Ты даже не уклонился в последний раз.        — Да похоже, что мы здесь отношения выясняем задушевными разговорами. С чего такие вопросы? Тебя так ебет, что засветил мне? Мне не больно! Сам виноват, — раздраженно огрызнулся Тэмин, принимая стойку.        Лицо Уджина снова стало непроницаемым.        — Ну как знаешь.       Тело все меньше слушалось команд Тэмина. Еще ко всему, ему было непривычно искать линию защиты и не отходить в конец ринга под уверенными и отточенными приемами. Он попробовал использовать, надо признать, приличную гибкость своего тела, чтобы максимально уклониться от кулаков. Неприятно, конечно, практически бегать от ударов, но что поделать, так они получались скользящими, и, если успеть извернуться, можно было заметить незащищеную зону.       «Так мы сюда отношения выяснять пришли? Ну, хорошо, Юн Тэмин, я этого и хотел. Мне надоело ходить вокруг да около. Ты не поверишь, я долго тебя ждал.       Я не просил тебя у этой жизни. Ты сам в ней появился, сам открыл ту дверь. Улыбнулся. И руку протянул. Только тогда я понял, что живу. Я был рад проснуться, зная, что скоро, буквально через час, я тебя увижу.       Я был очень осторожен. Пытаясь разузнать, в каком настроении сегодня мама, я был послушным, незаметным, насколько это было нужно. Мой день начинался там, где появлялся ты. Это странно?       Возможно. Ненормально так привязываться. Я же видел, тебе было непривычно. Был без понятия, как тебя заинтересовать. Я бы сделал что угодно. Слово за слово, и снова день прекрасен. У меня есть кто-то, кто мне дорог. А я тебе? Да нет же. Я тебя нахрапом взял, упорно следом шел. Исчезни я — ты бы не заметил. И роптать на это я был не намерен. Я знал, что это все на время, так зачем. Хотя желание, чтобы и ты скучал по мне, ело мое сердце.       Но ты ко мне вроде бы привык однажды. Я умирал от радости и счастья, зная, что сейчас из-за поворота выйдешь ты, и мы пойдем куда глаза глядят. Это был мой шанс. Ты не откажешь мне, если привыкнешь. Я буду каждый день с тобой встречаться, остальное всё неважно.       Я даже думать не хочу, что случилось бы со мной, не появись ты в моей жизни. Ты показал мне свет, сказал бороться смысл есть, и лишь поэтому я выжил.       Ты не был сном, но от радости меня будто разбудили. Ты не интересовался и поэтому не знал, что мы в бегах. Всегда. Я все знал, но многое понял лишь потом.       Знаешь ведь, как нам легко даются разные иллюзии! У матери моей тоже она была, иллюзия семьи и счастья. Но тут все не просто так. С подкатом под богатую семью. Это она, а не ее бойфренд, была как на ладони со всем своим враньем, уловками и грязью. Была ли любовь? Не знаю, может быть. Знаю только, что отдать меня в семью мать не захотела, ее же не хотели видеть в приличном доме. Я — ее бонус, козырь в рукаве, поэтому сначала деньги были. Был хороший дом, потом поменьше, далее квартира, комната и закуток. И это не конец. Тэмин, страшна та пропасть, у которой нет конца, ты бесконечно падаешь на дно. Я все ждал, когда же вдребезги мы разобьемся. Придет конец иллюзиям, шантажу и крикам. Бутылкам, боли и слезам.       И все-таки мне жаль мать. Чего-то не поняла она в той жизни, не соглашалась с ней до самого конца, не верила, что пришел конец.       Тогда еще, разлуки я боялся, как огня. Что если вижу тебя в последний раз? Однако же, узнав, что мы сбегаем опять невесть куда, я понял, что спокоен. Не за себя, скорее, за тебя. Мне нечем было вернуть тебе ту радость, что дарил мне ты. Так зачем марать все то, что нам осталось, кошмаром моей жизни? Пусть каждый день и каждый миг с тобой я буду жить тем светом, что ты во мне зажег. Я решил, что пронесу тот свет в себе повсюду, я стану сильным, чего ты мне желал. Я не хотел с тобой прощаться, я был уверен, что вернусь. Пускай тогда и было грустно от мысли, вдруг тебе будет все равно.       Уже не видя и не зная, что с тобой, я жил тем светом. Я словно каждый день с тобой в мыслях проживал. Мать иногда думала, что я сошел с ума. Тогда я снова представлял твои ладони на моих щеках. Когда ее не стало, и я встретился с отцом, твой смех, твою улыбку я видел каждый день с утра за обеденным столом, не замечая взглядов жены отца, его неловкости в общении со мной. Я не дам себя в обиду больше никогда. Мне нужно быть сильным, чтобы найти тебя.       Я и не дал себя в обиду. Получая, я отбивался сам. Я принял правила игры того мира, в котором оказался. Мне настолько все равно на всех, на все, что от меня хотят. Я дам, я буду тем, кем должен быть: хорошим сыном, пасынком, студентом, собеседником, преемником компании — только бы отстали, только бы не лезли в душу и не крали мое тепло. Оно твое.       Со мной вместе рос и тот вопрос — нужен ли я тебе. Я ведь нашел тебя. Искать долго не пришлось, ты был там, где мы и попрощались. Ты жил один, давно один — я наблюдал. Каких сил мне стоило порой, чтобы не окликнуть. Но чем больше я смотрел, тем крепчал ответ — я тебе не нужен. Неужели я хотел увидеть тебя в беде, где только я помочь бы смог? Да неужели?!       Да. Мне дико думать, что я хочу, чтобы ты был зависим от меня, чтобы ты обеими руками уцепился, всем существом обплелся и не отпускал. Дико, но так сладко от мысли, что между нами не будет ни людей, ни того, что они считают главным.       У тебя своя жизнь, у меня — своя. Между нами вдруг возникли стены, но все они — ничто. Ничего из того, что я имею — не мое. Все в этой жизни надо заслужить. Я чуть не злился на тебя, когда видел, как ты стоишь в этом мире на своих ногах уже. Карабкаешься, как только можешь. Мне снова нечего предложить тебе. Пока. Я мог только наблюдать, вглядываясь в твои черты, в твои привычки, где ты ходишь, с кем ты ходишь (ты всегда один, это неизменно), порой — даже отдаленно слышать голос. Возвращаясь, лгать отцу где был. Когда, наконец, я съехал, мачеха вздохнула с облегчением, я тоже. Я тебя нечасто видел, но все же понял, что ты отчаянно борешься за жизнь. Если бы я мог дать все, что я хотел, тебе уже тогда! Это единственно, о чем жалею. Как был тебе я неуделом, так и остался, просто ноль.       Но я не мог подумать… нет, скорей, вообразить, что жизнь может у меня тебя отнять. Завтра может и не быть — так говорят те люди, которые рискуют. Которые идут напропалую, иногда не зная, хватит ли сил, терпения, любви друг к другу. Хотя, они всегда твердят, что да. Никогда не понимал таких, и дел их, которые они потом творят, все также, сгоряча. И вот она — обратная сторона моей монеты. «Завтра» не наступит никогда. То «завтра», когда я мог прийти к тебе, все рассказать, быть может, и помочь, и подарить тебе мой мир, уют, тепло. Согреть тебя также, как ты меня когда-то, обнять, сказать «всё хорошо», «давай бороться вместе». Но что я без тебя? Тогда мир рухнул для меня.       Тэмин, ты знаешь, какого лишиться родного человека? Всё впитывает краски, звуки, формы, ощущения в себя — ты просто в вакууме, а в душе — пожар. После остается пустота, прах, пыль, копоть.       Если бы всё вернуть, хотя бы на минуту — я хочу, чтобы ты жил. Я готов заново пережить все муки, я все отдам, только ты живи.       Тэмин, я не знаю, что вернуло тебя к жизни, в тело того парнишки, которого я и не заметил.       Сейчас мне все равно, кем ты меня считаешь, нужен я тебе или нет — больше не отпущу. Жестокий преподан мне урок. Я дам всё, что в силах. И посмотрю, как поступишь дальше ты. Но упаси меня тебе понять, какой хлыст ты над моей спиной держишь. И берегись же сам дать слабину, вручить вожжи в мои руки, тогда я выбора тебе не дам. Два зверя борются во мне. Я не буду бескорыстным, я все сделаю, чтобы заполучить тебя, я не тот мальчик больше. Он мог самому себе и не признаться, что хочет твоего внимания, я же научился получать того, чего хочу.       С тобой быть — цель моей жизни, желание мое — счастье для тебя. Посмотрим, кто кого».       Тэмин все же изловчился и, пригнув голову, снизу довольно сильно ударил по подбородку Уджина. Тот тряхнул головой. Они отошли друг от друга, тяжело дыша. Было странное чувство обнаженности, словно борьба вскрыла незащищенные раны, которые, как оказалось, только тронь — закровоточат, заноют. Но несмотря на свое чувство беззащитности, каждый видел его в глазах напротив. Не было места самодовольству, уверенности, страху, лжи, рассчитыванию ходов на сотни сотен. Они были открыты друг для друга. Будто между ними разрушились невидимые стены, исчезло то, что лишь казалось. И это почему-то очень успокаивало.        — Доволен? — больше для приличия спросил Уджин.       Ответом ему был утвердительный кивок.