Недосюжетный

— Мы больше не разговариваем. — Данил сидит на скамейке рядом, засунув руки в карманы, и даже не смотрит на неё. Пялит на небо, хмурое (как и её душа, хах) и закрытое. — Я заметила, — отвечает Лизка. Она так же смотрит на небо, пытаясь разглядеть очертания хоть чего-нибудь в тёмных облаках, похожих на грязное полотно. — Почему? — спрашивает Данил и впервые за их разговор смотрит на неё, как она на тучи до этого. Лизка глядит на него в ответ, однако недолго, потому что смотреть на него дольше чем несколько секунд — слишком сложно. Лизка отворачивается и пожимает плечами. — Мне нравилось с тобой разговаривать, — продолжает Даня. — По душам, на кухне, запивая подкатывающие к горлу комы литрами воды. — Ты никогда меня не слушал. — А ты не рассказывала. В Лизке что-то сжимается. Если вспомнить, то это правда, ей приходится это признать. Она умела слушать и хранить секреты, а он, ей казалось, — нет. Да и все её секреты большей частью касались именно его. Поэтому она сидела на кухне вместе с ним и впитывала его проблемы, наливая ему те самые литры воды. Ему, может, и становилось лучше, но не ей. — Мне нечего было рассказывать. — Не ври мне. — Чёртов Данил бесит её своей проницательностью. — Я не вру. Правда, мне нечего тебе сказать. — Лизка отворачивается как можно дальше, чтобы он не дай Бог не заметил её глаза. — Ну ладно, как хочешь. И они молчат. Молчание сжигает вселенную вокруг, оставляя только эту скамейку. Они молчат, но в голове у Лизки трубят барабаны, голоса орут что-то невразумительное, и ей как-то не тихо. Она знает, как успокоить их, но боится. Три… два… один… — Обещаешь, что никак не будешь комментировать, если расскажу? Пообещай мне. Данил прикладывает руку к груди, и Лизка воспринимает это как «да». Выдыхает. — Ладно. Когда-то ты мне нравился. Хех, нет, я тебя даже любила. Не большой и светлой, конечно, а маленькой и тайной. Я смотрела на тебя. Много. Постоянно. Ты бесил меня. И сейчас, в принципе, бесишь. Сволочь. Больше не люблю, просто знай. — У Лизки голос под конец слегка срывается, и говорить всё сложнее, и ей стыдно за это как никогда не было стыдно. Данил не комментирует. Данил вдруг обнимает её и не отпускает. Они оба смотрят на всё ещё хмурое небо и больше не говорят, потому что говорить, в принципе, не о чем.