Недосюжетный

Ты знаешь, я немного струна. Натяни меня хорошенько — и я заиграю под твоими пальцами той мелодией, которую ты так желаешь услышать. Знакомо, да? Миша тоже был струной — от другого инструмента, конечно, но струной. И тебе нравилось на нём играть, не так ли? Эй, Даня, а не замена ли я? Хотя, хах, к чему я спрашиваю, если всё и так очевидно. Мой уход ты переживал не так сильно, как его. Должно быть, потому что знал: как сильно бы я не строила из себя неприязнь, я вернусь, стоит тебе только позвать. Втайне надеялась, что позовешь. Не звал. До сего момента, конечно же, когда играть стало не на ком, когда любимый инструмент ушёл. Ты не закрываешь глаза во время наших общих ночей, и тогда мне хочется верить, что ты не представляешь вместо меня Совергона. Надежда умирает, конечно, последней, но от такой надежды блевать хочется — потому что слишком слащаво, по-детски-девчачьи, не в моём стиле. Так что я бухаю. Это-то не удивляет. Бухая струна в твоих пальцах звенит податливей. Ты падла, Даня. Сволочный музыкант, играющий только тяжёлую, скорбную музыку, от которой что-то внутри сжимается и превращается в чёрную дыру. Поэтому иногда я хожу к Диме. Он исполняет совершенно другие мелодии — светлые, наивные, пропитанные романтикой, похожие на серенады под луной. Он выталкивает из меня звуки губами, руками, взглядом, ты же, помнится, чем-то давно остывшим, исчезнувшим — мёртвой звездой давних чувств, всё ещё доносящей до меня своё сияние. Он играет весну, ты — зиму; он — солнце, а ты — даже не луна, так, затмение (а ведь раньше был небом, помнишь?) Поэтому Дима видит меня всё чаще. У него мудрые глаза, в которых утонуть хочется, и наивная улыбка, которая совершенно выбивает из колеи — далеко и надолго, возможно, даже не в эту вселенную. Он легко забывает обиды и обижается так же легко — когда я, к примеру, звучу не так, как ему хочется. Он протирает меня нежно от пыли обид и депрессий и не даёт тонуть в спирте. Я мурчу на его заботу и благодарно заглядываю в глаза из-под его тёплой руки, признавая в нём доброго покровителя, которого сам он в себе не видит. Но ты опять всё портишь. Звонком на телефон и пьяным «Лизка, мне плохо». И я опять всё порчу, когда еду забирать тебя. В тот вечер ты играешь неловко и еле подчиняешь меня. В тот вечер я понимаю, что являюсь не твоим инструментом. На следующий день я нахожу Мишу, словно хакер или детектив обыскивая весь город (мир? как далеко ты сбежал?), и привожу его к тебе, Данил. Не стоит благодарности, к чёрту аплодисменты. Я захожу к Диме с улыбкой и юркаю к нему под подмыху, мечтая снова услышать волшебные мелодии, что создаёт он с помощью меня. У каждой музыки своя аудитория. Гармония настаёт тогда, когда каждый играет на своём инструменте.