Ильвианская прокламация

Капитан был молод и смугл, щеголеватая оранжево-алая форма сидела на нём с иголочки. В ухе поблескивала витая дюраниевая серьга – до Оккупации по такой можно было узнать представителя д’джарры искусства. Во всяком случае, так писали под картинками в исторических книгах, которые обожала Зиял. При мысли о Зиял становилось неуютно, пульс отдавался где-то глубоко в горле, а ладони влажнели. Напрем беззвучно вдыхала спёртый воздух кабинета, переводила взгляд за окно, где отцветала веклава и бледно-розовые лепестки осыпались под ветром прямо в лужи. Напрем успокаивалась. Её дочке уже давно не пять лет, она взрослая, она может о себе позаботиться. Она ждёт, и главное – привезти с Баджора хороший ответ. Дукат зря беспокоился, что Напрем с Зиял кто-то будет искать по галактике и требовать для них тюремного срока. На Лисипию съезжались многие баджорцы, кому освобождение от власти Кардассии не принесло покоя. Одни в своё время торговали с оккупантами, другие писали доносы властям на своих врагов и друзей, третьи просто работали на кардассианских фабриках за кусок хлеба. Первое время почти все старались не слишком откровенничать друг с другом и с местными: ходили слухи, что с Баджора вот-вот полетят ордера на арест. Вместо ордеров свет увидела Ильвианская прокламация: пятьсот пятьдесят семь имён. Первыми в списке шли члены Кардассианского Оккупационного правительства, следом – те, кто помогал кардассианской власти, формально не являясь его частью. Пятьсот пятьдесят семь баджорцев никогда не смогут вернуться домой. Такую цену потребовало Временное правительство за сотрудничество с захватчиками, за отказ защищать собственную планету, и Напрем не могла не отметить, что это ещё весьма невысокая цена. Без процентов, так сказать. Ференги бы вряд ли одобрили. Мало кто из изгнанников улетел с Лисипии в поисках лучшей доли. С жильём было трудно, ютились в крохотных комнатушках, в подвалах, на чердаках. Немногим счастливцам удавалось преодолеть недоверие местных к чужакам и устроиться на более-менее приличную работу. Но ещё раз бросить всё, собрать пожитки, взять билет на межпланетный корабль – стоит ли оно того? Лучше ли будет где-нибудь на окраине Федерации, или у клингонов, или, быть может, на забытом Пророками осколке Орионского синдиката? Напрем хватило плиток латины, чтобы снять две комнатки в тихом районе, у реки, и время от времени баловать дочку вкусностями с магазинных полок вместо скудного реплицированного пайка для беженцев. В городской больнице через полгода её повысили из санитарок в медсёстры, и по ночам она сидела за паддом, готовясь к экзамену на звание врача. Лисипианские зимы были мягче, чем дома, в Хедрикспуле, Зиял всего раз простудилась – и то по собственной дури, выскочив нараспашку играть в снежки. А весна приходила совсем такая, как на Баджоре: с капелью, с ручьями, с нежной зеленью, пробивающейся из-под жухлой прошлогодней травы. Только веклава не росла здесь, и перед знойными летними неделями город не накрывала нежно-розоватая волна, не кружил голову сладковато-пряный аромат. - Тора Напрем, - произнёс капитан, и она перевела взгляд с золотящихся под солнцем ветвей за окном на его сосредоточенное лицо. – Вы подавали прошение о пересмотре вашего дела и отмене запрета на въезд на Баджор, - он провёл пальцем по экрану падда. – Также вы просили вернуть вам баджорское гражданство. Напрем наклонила голову. - Скажите, а на каком основании вы считаете, что вам можно разрешить вернуться на Баджор? Вы не согласны с тем, что ваше имя внесли в Ильвианскую прокламацию? Она машинально коснулась виска кончиком пальца, провела им вниз, к скуле. - Я не оспариваю это решение. Но Кубус Ок, бывший секретарь оккупационного правительства, подал прошение о помиловании, и оно было удовлетворено… - После чего прошения посыпались на нас, как перезрелая моба с веток, - хмыкнул капитан. – Стало быть, вы считаете, что достойны снисхождения. - Мне трудно сказать, достойна я его или нет, - Напрем сдержанно улыбнулась. – Мне кажется, я не причинила моим соотечественникам вреда во время Оккупации. Я четырнадцать лет прожила на Терок Нор, потом ещё три года – на Лисипии. Капитан Онар, мне очень хочется вернуться домой. И я готова выполнять какие-то общественные работы, если это потребуется. Мягко очерченные губы тронула усмешка: - Раскаиваетесь, стало быть, и хотите искупить свою вину? Напрем помолчала, собираясь с мыслями. - Я не жалею о том, что я сделала. Виновата ли я в чём – не знаю, тут, наверное, одни Пророки могут рассудить… Мне кажется, что нет. Но я понимаю, почему мне запретили возвращаться на Баджор. Наверное, это справедливо: у каждого поступка, у каждого выбора есть свои последствия… Однако ведь секретарь Кубус был четвёртым в списке. - А ваше имя стоит под номером четыреста сорок два, - кивнул капитан. – Напомните, Тора, какую должность вы занимали на Терок Нор? - Сначала я была медсестрой в медпункте для баджорских рабочих. Через четыре месяца меня назначили главным врачом, и я оставалась в этой должности до моего отъезда на Лисипию. Черно-карие глаза слегка прищурились: - И чем же было вызвано ваше повышение? - Я оказала медицинскую помощь префекту, когда его ранило на Променаде, - Напрем слегка пожала плечами. – У него не было поводов сомневаться в моей квалификации. Капитан Онар откинулся на спинку кресла, сплёл пальцы в замок перед собой. - Вас связывали с префектом какие-либо личные отношения? - Мы были близкими друзьями, - тихо сказала Напрем. – Полагаю, из-за этого моё имя и попало в списки. Он поднял брови: - Полагаете? - Вы же видели: там сказано «Тора Напрем, коллаборационист». Без какой-либо конкретики. - Вы же не собираетесь отрицать, что были любовницей гала Дуката? - Я не намерена что-либо утверждать или отрицать, - мягко отозвалась Напрем. – Когда речь заходит о взаимоотношениях, она всегда затрагивает двоих… или даже больше. Я не хочу, чтобы из-за моих слов пострадал кто-то другой. - Ладно, - протянул капитан Онар. – В любом случае, вы работали на кардассианцев. - Я лечила рабочих. Я указала в прошении имена свидетелей, которые могли бы подтвердить, что я оказывала баджорцам медицинскую помощь в соответствии с требованиями профессионализма и этики. Разумеется, насколько позволяли мои знания и навыки, насколько вообще можно было помочь в условиях Терок Нор. - Поди найди их сейчас, свидетелей ваших, - буркнул капитан. – Задали вы мне задачу, Тора. И без того нас сейчас тянут в разные стороны: то «нет предателям прощения!», то «проявите снисхождение к тем, кто может принести пользу Баджору». - Я была бы рада принести пользу Баджору, - улыбнулась Напрем. - Что ж, я вам верю, - капитан слегка наклонился вперёд, к ней. – Но не пойду ли я против принципов закона и нравственности, если решу удовлетворить ваше прошение? Связь с префектом – тяжкое преступление. Возможно, даже вина Кубуса перед Баджором меньше вашей. Она сглотнула: - Вы откажете? Капитан неопределённо повёл головой, изящная серьга качнулась, разбрызгивая солнечные блики. - Мне не хочется вам отказывать, - негромко, вкрадчиво произнёс он. – Трудно отказать женщине с такими яркими глазами. - Что вы имеете в виду? – Напрем подняла брови. В беззаботной улыбке, в пристальном взгляде ей почудилось напряжённое, хищное ожидание. Она видела такое пару раз: у одного из помощников Кубуса, у подвыпившего соседа, которого через пару недель забрала лисипианская полиция за дебош. Они вот так же изображали непринуждённость, и, наверное, собственные слова казались им игривыми. «Вы многое повидали в жизни, вы были близко знакомы с кардассианцами, не так ли? Наверняка гал Дукат научил вас чему-нибудь… захватывающему. Почему бы вам не показать мне?» Что ж, на такой случай Дукат и впрямь кое-чему её научил: к примеру, удару сжатым кулаком в основание шеи – промеж ключиц. Лучше всего работает на кардассианцах, но и баджорцу доставит яркие ощущения. Вероятно, капитан Онар прочёл что-то в её глазах, а может, и не было у него на уме никаких поползновений. Он беззвучно вздохнул, вновь откинулся на спинку. - Не хочется отказывать, - повторил он, - но я вынужден. Вы же понимаете, Кубус Ок – случай исключительный, его помилование подписала сама Кай Винн. А что, может, и впрямь написать Кай? Напрем вспомнила тяжеловесную фигуру в золотистой мантии, белесые волосы под церемониальным убором, мелко посаженные светлые глаза, журчание настойчиво-приторного голоса. Напрем тряхнула головой: - Что ж, спасибо, что уделили мне время, капитан Онар. Он что-то ещё говорил – мягко, рассудительно. Она попрощалась, не дождавшись конца, и зашагала к выходу. Лифт спустил её вниз, тяжёлые двери с тихим стуком захлопнулись позади. На непокрытую голову упали прохладные дождевые капли. Небо вновь заволакивалось рваными мутно-серыми тучами, ветер гнал по двору розовые лепестки. Весна кончалась. А на Лисипию весна вот-вот придёт. Может, и лучше им с Зиял не возвращаться. Зиял в школе любят, никого не тревожат её кардассианские гребни и баджорские складки на носу. А здесь… Всё время кому-то что-то доказывать? Проходить мимо, не глядя ни на кого, улыбаться назло? Всё к лучшему, какой путь ни укажут тебе Пророки. Всё к лучшему. Надо написать Дукату, рассказать, как она пыталась добиться помилования. Смешно же, в самом деле. Рейс на Лисипию – через три часа. Зиял встретит в порту, накинется с расспросами. Главное – не расстроить Зиял. Но Зиял почти и не видела Баджор. Может, она даже порадуется, что не надо никуда переезжать. Свернув в проулок, Напрем опустилась на мокрую деревянную скамейку, уткнулась лицом в ладони. Дождь уже припустил сильнее, а когда так хлещут водяные струи, можно и самой плакать, не пытаясь сдержаться. Это ничего. Полегчает.