Падение

Уилл уже не мог точно сказать, сколько прошло времени с того момента, как он в последний раз видел Ганнибала. Дни были похожи на вязкую субстанцию, перетекающую из одного сосуда в другой, и тянулись бесконечно долго, сменяя друг друга, не имея между собой ровно никаких отличий. Солнце всё так же вставало на восходе, а вечером скрывалось за горизонтом на западе, но Уилл не видел этого — плотные шторы на окнах надёжно ограждали его от внешнего мира, а одинокий торшер был единственным источником света в комнате. Он совершенно потерял счёт времени. Если сначала он метался по дому, как зверь, запертый в клетке, не в силах найти выход, и судорожно соображая, анализируя, что ему делать дальше, куда идти и где искать Ганнибала, то теперь он большую часть дня проводил в беспамятстве, лёжа в кровати. Он даже не помнил, когда в последний раз обедал. Бутылки совершенно отвратительного виски пустели одна за другой. Вначале Уилл считал, что его разум должен быть максимально чистым и ясным, чтобы он смог понять ход мыслей Ганнибала и найти его. Но головные боли от слишком активной умственной деятельности всё чаще стали донимать его. Он спасался аспирином, но мигрень лишь усиливалась и приобретала уже стабильный характер. Тогда он доставал алкоголь и попытался таким образом снять напряжение, и с удивлением отмечал, что это действовало. Приятное, обволакивающее, одурманивающее тепло медленно разливалось по телу, отдаваясь слабым покалыванием в кончиках пальцев и приятной легкостью в голове. Он вдруг вспоминал те вычурные, наполненные совершенно неподражаемой атмосферой ужины в доме доктора Лектера, то высокопарное общение под изысканное кьянти, ту стройную прямую осанку, мелкие морщинки вокруг лёгкой ухмылки, блеск в глазах цвета коричневого золота, мягкий тембр голоса и совершенно неподражаемый шарм. Уилл вспоминал всё это с улыбкой на губах и делал ещё один большой глоток виски. В такие моменты он как будто мог нащупать ниточку, которая соединяла его с чем-то очень важным. Но затем он просто проваливался в сон, окончательно опьянев. «Когда-то мне казалось, что мы делаем одни и те же вещи в одно и то же время. Сейчас я не чувствую тебя. Мне кажется, что я схожу с ума. Тебя будто и вовсе не было никогда в моей жизни. Ты будто навеянное воспоминание, сон, образ, вычитанный из книги, который непременно хочется воплотить в жизнь, найти, стать им. Я будто забыл что-то очень важное, и теперь эта незаполненная пустота, как черная дыра, засасывает меня изнутри. Я чувствую себя улиткой, которую ты перестал откармливать, выпустив на волю. Я касаюсь своих шрамов на животе, плече, щеке, голове, и невольно вздрагиваю, понимая, что всё было наяву. Я пытаюсь отогнать воспоминание о тебе, но вдруг понимаю, что не помню твоего лица, когда не вижу тебя. Злая ирония. Мне казалось, что я так хорошо знаю тебя, так хорошо понимаю, память вспыхивает в моём сознании такими яркими картинами, что мне кажется, что эти воспоминания и не о тебе вовсе, а обо мне самом. Кого я ещё могу также отчётливо ощущать, будучи даже очень далеко, если не самого себя? Я запутался. Мне плохо. Я перестал различать то, что было, и то, что могло бы быть. Я будто блуждаю по многочисленным комнатам Дворца памяти. Твоего Дворца памяти. Многие двери закрыты, а некоторые комнаты переходят одна в другую… Границы размылись окончательно. Я ослеп и больше не вижу ничего. Я закрываю глаза, пытаюсь почувствовать хоть что-то… и не могу. Я всё потерял». Похмелье после пробуждения не обозначалось ничем хорошим — в один прекрасный день Уилл просто обнаружил, что запасы еды и аспирина в его доме иссякли. Он выпил несколько стаканов воды и пошёл в ванную. С трудом нащупав включатель, Уилл пожалел, что в комнате было зеркало. Он посмотрел на своё отражение и невольно вздрогнул. Плечи и ключицы стали острее — сколько он не ел? Лицо сильно осунулось и щеки впали, чего не скрывала даже отросшая щетина. Болезненного цвета кожа была покрыта испариной. Волосы прилипли ко лбу. Но куда больший ужас внушали глаза — блеклые, мутные, как у дохлой рыбы, там теперь с трудом можно было различить цвет радужки. Зрачки сужены. Он положил руку на зеркало, заслоняя отражение, и опустил голову. В отражении больше был не Уилл Грэм. Голова вновь начала нестерпимо болеть. Уилл потянулся к аптечке. Перед глазами всё плыло, руки дрожали. Некоторые упаковки уже были пусты, и он не глядя швырял их куда-то в сторону. Яркие блистеры вспыхивали пятнами, пока Уилл не нашел успокоительное. Он достал несколько таблеток из небольшой белой баночки, положил на язык, открыл кран с водой, и наклонился, чтобы запить лекарство. Пряди отросших волос и борода намокли под холодной струёй. Уилл подставил голову под кран, пытаясь хоть немного прийти в чувства. Он разогнулся, вновь встречаясь взглядом со своим отражением. В голове пронесся голос Беделии: «Но жаждешь ли ты его?» - Он воспользовался тобой, чтобы сбежать, ты больше ему не нужен, - прохрипел Уилл, говоря самому себе. Он взял в руки баночку с успокоительным и достал одну таблетку. Белая, маленькая, она контрастировала с темной ладонью. К ней присоединилась ещё одна, и ещё, и ещё, пока в руке Уилла не образовалась целая горстка. Он высыпал их в рот и вновь запил водой. Медленно переставляя ноги, он побрёл в спальню. Уиллу оставалось жить не более получаса. Кроуфорд шел к дому Грэма, держа в руках пистолет, и был готов выстрелить в любую минуту. Деревянные ступени негромко скрипнули, выдавая непрошенного гостя. В доме было холодно — камин давно никто не растапливал. Джек заглянул на кухню — горы грязной посуды, какие-то объедки, пустые бутылки из-под алкоголя. Указательный палец Кроуфорда слегка нажал на курок, и он прошел в спальню. Несколько мгновений ему понадобилось для того, чтобы осмотреть комнату и лишь затем опустить взгляд на пол. — Грэм, чёрт бы тебя побрал! — Джек бросился к Уиллу, который лежал в центре комнаты, и совершенно никак не реагировал на что-либо. Дыхание было очень слабым. Джек достал телефон из кармана. Несколько долгих гудков, и, наконец, на другом конце провода ему ответили. — Наряд и скорую в Вулф Трэп! Кларисса, это срочно!