Прошлое "Империи Зла"

— Ну хотя бы посадка была мягкая. — Буркнул Франциск, когда страны всей дружной компанией скатились на мягкий персидский ковер и образовали сцепленный клубок. — Тоже мне плюс, — отозвался недовольно Америка, который приземлился во время падения на спину — Мне уже осточертело все это. Когда это кончится?! — Кончится?! Да это еще только начало, впереди ведь еще некоторое число войн, революция, потом опять войны. В общем целая история. — Произнес Китай, недовольно потирая, ушибленную при падении, руку. — Oh mein Gott, — лишь прошептал про себя Германия, делая жест рука-лицо. — Дай мне терпения вытерпеть все это. — А все-таки, где это мы Германия-сан? — Подал голос Кику. — Больше похоже на кабинет. — Отозвался Яо, осматривая покои. Обставлены они были весьма скромно: резной шкаф, печь с образами в углу, кровать, да стол заваленный документами. Огромное окно было зашторено тяжелыми шторами, оттого в комнате была почти кромешная тьма. — Эй посмотрите-ка, — кто бы мог сомневаться, что Альфред пытаясь доказать всем, что Россия, самое что не есть настоящее Зло, стянул карту и размахвая ей, как флагом, подбежал к остальным. — Вот теперь мы узнаем ее секреты. Так на какую она страну напала… — Но через минуту Джонс смутился. — Что это вообще за карта?! Там нет ни одной страны, а тем более почему там нет меня! — Ты тогда Англии принадлежал. — Усмехнулся мстительно Яо. — Америка, переверни карту и дай сюда. — Англия резко выхватил несчастную, слегка измятую бумагу. — Действительно, похоже она на кого-то нападала. — Лучше не трогать это. — Произнес Германия, наблюдавший за тем, как жадно англосаксы рассматривают карту. — Брось Германия, неужели тебе… — Внезапно Америка осекся. Там где стояла кровать послышался страшный стон. Да такой, что окна казалось задрожали в покоях. У Джонса затряслись колени, в данный момент ему хотелось побыстрее уйти из этого проклятого места. — Что это… — Прошептал бледный, как мел Япония, переводя взгляд на Италию, который вовсю жался к Людвигу. — Не знаю. — Лишь прошептал одними губами немец. — Но при чем здесь… Внезапно за дверью послышались тихие шаги. Когда она открылась в покои почти бесшумно прошмыгнула Россия. В своей белом платье и при сумрачном освещении нескольких свеч, она больше напоминала приведение, нежели живую девушку. Лицо девушки было печальным, на бледных щеках застыли дорожки слез. — Никогда я не думал Россия, что умирать вот так буду, по-домашнему в спальне пропитанной лекарствами, окруженный толпой этих баб сердобольных… - Умирающий с трудом приподнялся и жестом указал России присесть. — Это же… — Прошептал Англия. Кудрявая, хоть и заметно поседевшая голова, голос который излучал даже сейчас властность и твердость, черные глаза в которых хоть и гасла с каждым мгновением жизнь, но не угасал дух. Несомненно, все это могло принадлежать лишь одному человеку в России на тот момент. — Говорят, отравили его, либо жена, либо Меньшиков, либо еще в детстве его отравила Софья, из-за чего он стал больным. Такие предположения есть. — Произнес Яо. — Я верю факту, что у него сильно обострилась мочекаменная болезнь. Рассказывали, что кричать от боли даже не мог, настолько больно было. — Прошептал Германия. — Эх, — продолжил больной почти в забытье иногда смотря на свою страну. — И все-таки, это будет славная и геройская смерть, достойный конец незадачливого воителя вроде меня. Впрочем, Петр не раз мог бы также получить свою случайную пулю. К примеру, под Полтавой, где одна шведская пулька прострелила ему шляпу, другая попала в седло. Но он верил тогда в свой звездный час, и Господь миловал: третья пуля попала в Константинов крест, висевший на груди. И то был благоприятный знак судьбы, что он повесил сей крест на шею перед самой Полтавской баталией. И здесь его снова пронзила страшная боль. Не та боль в почках… К ней он за недели болезни почти притерпелся. А вдруг боль была острее, боль душевная. — Петенька… Петруша… — Лишь прошептала Анна, растрепывая его темные с проседью кудри, как когда-то в детстве, когда он жил в Троице-Сергиевой Лавре, да баловался с мальчишками играя в кораблики. Император повернул свою тяжелую голову, смотря в мокрые от слез глаза своей страны. — Много было положено… Для тебя я живота не щадил, людей не щадил… Ушло сколько на тот свет кровью, да потом обливаясь… Делал что должен. — Он протянул руку касаясь ее щеки. — Людей твоих мучил, виноват прости. Широко было задумано, жалеть было некогда. — Ага, мучил, больно мягко сказано. А кто Петербург на костях построил? — Фыркнул Англия. — А у тебя как будто правители лучше, — не остался в долгу Франциск. — Как насчет Генриха, того самого Генриха, которого прозвали Синей Бородой из-за многоженства, тот самый Генрих, у которого число жертв переваливает за семьдесят тысяч человек… Ну или вот еще один яркий пример: Кровавая Мэри, эта обезумевшая женщина, жгла всех кто ей под руку попадался… — Она не жгла просто так. Она жгла протестантов. — Рыкнул Англия, невольно приходя в бешенство, но затем глаза его мстительно зажглись. — А что ты скажешь о своей Черной Королеве*, что же ты не припомнил ту самую Варфоломеевскую ночь? * — Ах ты… — Франциск резко схватил Англичанина за грудки и готов был уже как следует дать ему по зубам, но в этот момент Германия резко схватил обоих за шкирки, как щенков и откинул друг от друга. — Хватит, у каждого были жестокие правители, в истории нет идеальных… — Про Адольфа Гитлера вспомнил… — Усмехнулся злорадно Америка, и тут же резко отпрянул подальше к Англии, получить крепкого немецкого кулака вряд ли кому-то захочется. Германия нервно сжал кулаки и зыркнул злобно на Альфреда, но ничего так и не сказал. Как бы Россия сказала: «Что об стенку горох», да только вот… — Батюшка… — Внезапно приоткрылась дверь и в комнату к Императору прибежали две девчушки. Старшая — изящного вида девушка с темными словно ночь кудрями, младшенькая же, совсем девочка лет пятнадцати, при том невероятно, как отметили страны похожа на умирающего, черты на маленьком личике такие же изящные как и у Петра, глазки такие же темные живые, хоть и заплаканные. — Батюшке больно? — спросила старшая заплаканным голосом. Россия лишь тихо кивнула, и взяла обоих за руки, желая увести обоих отсюда. Петр тихо застонал с трудом приоткрывая свои потускневшие, почти пустые глаза и завалился на бок. Поднял глаза на дочерей отчего губы растянулись в улыбке. — Эх, вы, сороки! — Сказал он тихим, сиплым, добрым голосом и слабо махнул рукой. — Идите-ка к себе, в покои, отдыхайте. А я тут без вас подремлю! Да и Россия со мной, присматривает. — Усмехнулся тихо, переводя взгляд на свою дорогую его императорскому сердцу страну. — Это две его дочери. Старшая — Анна, младшая — Елизавета. — Шепнул Яо.  — Именно при ней был построен Зимний Дворец в Петербурге, потом Россия при ее правлении участвовала в Семилетней войне, в ходе которой, русские войска одержали ряд блестящих побед над прусской армией. — Повествовал Франциск. — Она хотя бы раз может не лезть в дела других стран? — Раздраженно рыкнул Америка, но ему никто не ответил. Глаза остальных стран были прикованы к разворачивающейся сцене. Обе царевны, обрадованные, что к батюшке вернулась ясная речь послушно вышли. Они и впрямь, должно быть, намаялись за бессонную ночь. Россия тяжко вздохнула. — Ступай, Аня, ступай, — произнес едва слышно. — Все что мог, я для тебя сделал, теперь сил у меня даже встать нет. Возвысилась ты, возгордилась, неси же свое бремя достойно. Петьку береги, хоть частичка моя у тебя будет, вырастет… будет славным городом. — Петр слабо улыбнулся. — Ступай. И плакать чтобы не смела, не в первый же раз монарха хоронишь. Как бы горько не было, да зря слезы лить тоже нечего. Император впал в забытье, а Россия, бесшумно прошелестев платьем, вышла прочь из покоев. Но едва она вышла в коридор, как совсем рядом с ней появилась женщина лет сорока. Дородная, с роскошными черными кудрями, и белым словно мел заплаканным лицом. Печать скорби отражалась в каждом ее движении: они были скованными и выражали ее душевную муку. Одета она была в невероятно роскошное платье бледно-голубого цвета, на шее и руках поблескивали россыпи бриллиантов. — Как он, Аннушка… — Спросила тихо женщина, опуская голову, отчего изящная диадема в ее волосах немного склонилась на бок. — Плох он, Екатерина Алексеевна, боль сожрала его изнутри. — Почти пустым голосом проговорила Россия, стараясь не встречаться с глазами Императрицы, любящей жены того, кто сейчас был при смерти. У женщины задрожали губы, но она сдержалась и лишь тихонечко всхлипнув, подобрала пышные юбки своего платья прошла в покои супруга. — Екатерина? — Недоверчиво спросил Франция. — Да нет, не похожа же она на нее. У Екатерины — то волосы серебристые, лицо более округлое, да и глаза светлые. — Вы путаете времена Франция-сан, — отозвался вежливо Япония. — Эта женщина: Екатерина Первая, жена Петра Великого. — Не слышал о ней, — лишь произнес Бонфуа. — Но говорят она была не русского происхождения. — Она была фактически прачкой, — лишь отозвался с отвращением Англия. — Император предпочел эту грязную женщину другим европейским принцессам. — Романтично, не находите? — невольно улыбнулся Франциск — Прямо «Золушка» в реальной жизни… Англия демонстративно фыркнул и отвернулся, так и не ответив на вопрос, зато Италия лишь мягко улыбнулся, он честно не мог представить, как такой суровый человек, как Петр, мог быть этаким слащавым романтиком, хотя все возможно, ведь он же фактически сделал из прачки императрицу, а это уже что-то да значит… — …Италия! Италия!!! — Кто-то резко дернул его за плечо прерывая мысли. Германия никогда особо не церемонился, хоть и уважал своих друзей. — Идем, не задерживай или ты не хочешь вернуться домой? — Вее… — Протянул недовольно Феличиано, но последовал следом за ним. Россия поднималась по лестнице, чувствуя, как с каждым шагом ноги словно наливаются свинцом. В коридорах не было ни души, все казалось таким мертвым, таким чужим. Ее сердце стучало в унисон драгоценным часам жизни умирающего Петра. Этот человек который дал очень и очень много ее людям, теперь при смерти. Тяжело, так тяжело, что она сама не верит в это. Едва зайдя в покои, Россия тяжело вздохнула. За окном стояла уже ночь. Безлунная и дикая. Как и всегда в Петербурге. Проезжали по мостам кареты разбрызгивая петербургский кисель — грязь со снегом. Балтийский ветер, раскачивал по бокам карет красные фонари. Испуганные лица обывателей прижимались к круглым окошечкам-иллюминаторам — глазели на небывалые разъезды знати. — Мама — Россия даже не шелохнулась, когда маленький мальчик, с пушистой кудрявой головкой и необычайно синими, яркими, словно Невские воды глазами, дернул ее за рукав. — Мама… На глазах ребенка блеснули слезы. Он прижался к руке России щекой, ласкаясь, словно котенок. Страны невольно почувствовали, как горькое чувство чего-то неизбежного накрыло их всех с головой, даже Америка внезапно притих. — Он умирает Петя, — лишь прошептала Россия, не отрываясь от окна.— Не переживет скорее всего ночи. Мальчонка ничего не ответил, только ткнулся в подол матери, бесшумно оплакивая того, кого он с самого рождения считал отцом. Горячие слезы промочили белую тонкую ткань платья Анны, но она лишь рассеяно гладила его по темным кудрям. Хотелось сказать что-то ласковое, что-то утешающее, но она сама была подавлена его смертью. Совсем не так давно, она ругала его суровые указы, проклинала его налоги. Теперь, она так же искренне рыдала об Отце, оставившем сиротами целый народ. Ночь — время мудрости. В январском Санкт-Петербурге с утра уже сумерки. В страшных муках, уже которую неделю умирал император. А в самом Имперском дворце плакал маленький мальчик, маленький Петербург, так искренне веривший, что отец поправится и снова все будет как прежде… А затем наступила тьма… *** — Похоже, мы опять в том же самом коридоре. — Произнес Германия выбираясь из общей кучи-малы образованной на полу. — К чему же тогда это перемещение? — Удивился Франциск, с трудом выбираясь из итальяно-английских «обнимашек» и поправляя критично свой изысканный и накрахмаленный кафтан. — Может мы переместились не туда. Похоже, что портал дал сбой! — Заключил Людвиг, и все страны дружно посмотрели на несчастного Артура, который невольно сжался, ожидая, что его будут бить. Италия, чувствуя напряжение, невольно громко заплакал, но поймав строгий взгляд Германии закусил губу, стараясь всхлипывать по-тихому. — Куда ты нас перенес опиумник?! — Первым не выдержал Яо, давая звонкую пощечину Артуру. — Добаловался с магией ару! — Китай-сан уймитесь. — С какой-то мольбой воскликнул Кику, хватая старшего брата за полы его алых одежд, в попытке остановить. Но Ван резко дернулся и, вырвавшись из рук, снова набросился на англичанина. Но Германия резко перехватил руку китайца и отволок прочь, от уже успевшего пожалеть, что не выпил перед смертью последнюю чашечку чая Артура. — Ван Яо, нам сейчас не выгодно враждовать из-за прошлых обид. — Германия отпустил руку Китая. - Мы попали в неизвестное измерение, в неизвестный мир, где все крутится вокруг России. Я знаю, что ты тоже хочешь чтобы это все прекратилось, мне тоже дико хочется домой, как и всем здесь находящимся. Но меня постоянно раздражают ваши споры, поймите, мы все должны быть ближе друг к другу, хочешь ты этого или нет. Как сказала бы Россия: Погибать, так всем. — Я согласен с Германией. — Отозвался серьезно Франциск. - В самом деле Яо, mon ami, никто из нас кроме Англии не владеет магией, и как бы мне не хотелось оставить этого черствого чаефила здесь или послать его к чертовой матери, мне приходится его терпеть. Между тем, Англия, чувствуя, что его не собираются больше убивать, сдавленно простонал и раскрыл глаза. Франция протянул руку чтобы помочь Бедолаге подняться, но Артур лишь криво усмехнулся и резко ударил Бонфуа по руке, на что Франицск лишь тяжело вздохнул и пошел успокаивать встревоженного Феличиано: мда, его только могила и исправит. — Что теперь будем делать? — Негромко произнес Ван Яо, невольно чувствуя стыд от своих действий. Все-таки он самый старший, а повел себя, как последний идиот. Германия лишь хмуро бросил взгляд на коридор, и едва он хотел что-то произнести, как вдруг с улицы донеслись громкие выстрелы и дробь сотен (если не тысяч) барабанов. — Что это? — Негромко шепнул Америка. — Возможно, какие-то сборы. — Отозвался Германия, подходя к маленькому оконцу. Из него виднелась площадь. — Это же… Полки Петра Первого. — Яо удивленно взглянул на войска собравшиеся на площади. От простых рядовых солдат до офицеров с сияющими на груди орденами. Преображенский и Семеновский полки, неизвестно кем вызванные из казарм, оказывается, уже с ружьями стоят в полной боевой готовности. — Интересно, зачем они собрались? Причем при всей амуниции, при оружии. — Задумчиво произнес Италия — Это что, революция? — Нет Феличиано, — ласково отозвался Франциск. — Первая революция в России будет лишь в 1905 году. Сейчас примерно 18 век, до Февральской, а тем более Октябрьской очень далеко. — Тогда для чего они собрались? — Произнес Германия. Остальные страны лишь пожали плечами, не у кого догадок не было. Между тем, из дворца вышел немолодой, но достаточно ладный и богатый одетый господин. Одет он был достаточно щегольски, так сказать, по европейской моде того века. Грудь была усеяна орденами и большими драгоценными наградами. Лицо его было острым, изрезанным глубокими морщинами, нос, чуть крючковатый, а глаза постоянно окидывали проницательным взором собравшиеся полки. В каждом его движении выражалось его недовольство и раздраженность. — Кто это? — Негромко шепнул Феличиано, глядя на незнакомца. — Не знаю. Судя по орденам, это наверняка князь или маршал. — Отозвался Англия. Остальные лишь промолчали, продолжая напряженно следить за событиями. Между тем, князь подошел к ближайшему офицеру. — Кто смел без моего ведома привести сюда полки? Разве я не фельдмаршал? — Произнес он, разглядывая сразу же вытянувшихся, как по команде по струнке бойцов Офицер лишь слегка усмехнулся и произнес: — Не кипятитесь князь Репин. Полки призвал я, Бутурлин. И призвал я их по воле императрицы Екатерины, которой все подданные, не исключая и тебя обязаны повиноваться. — Екатерины? — Удивленно спросил Франциск. — Что-то я не помню таких полководцев у нее. Потемкина помню, Орлова помню… Суворов вообще отдельная тема. — Подожди, это еще только Первая Екатерина. — Отозвался Китай. — Ее правление было очень недолгим, всего два года. У Меньшикова старая связь с Екатериной, он генералиссимус и начальник гвардии. Именно он сделал ее Императрицей… На балкон, под свист и барабанный стук, вышла та самая черноволосая женщина, в сопровождении двух миловидных девушек и, конечно, же России. Сама Аня, одетая все в то же белое платье, стояла, положив новоявленной императрице руку на плечо, а та лишь слабо улыбалась, время от времени, вытирая глаза шелковым платком. Надо было держать лицо перед людьми, но страны видели, что седина коснулась ее роскошных черных волос, а в глазах была пустота и боль. — Готово ли все Александр Данилович? — Спросила императрица, обращаясь к одному из рядом стоящих фаворитов. На слова новоявленной правительницы Российской Империи, он слегка кивнул, и оправил свой накрахмаленный воротник. — А он весьма хорош. Он ее любовник? — Произнес Франциск. Действительно, вельможа был весьма привлекателен. Высокого роста и хорошо сложенный, с приятным лицом, он отличался от стоящих рядом вельмож большой чистоплотностью и даже особенной, свойственной ему одному, элегантностью. — Вот этого я помню. — Произнес тихо Яо. — Главный казнокрад при Петре - Меньшиков. — Петр же всегда одевался скромно, — произнес Феличиано. — А этот, как петух разодетый. Можно подумать, что он тут царь. — Так фактически и было, он был вторым человеком в России после Петра. — Отозвался Китай. — Любимчик, так сказать. На него все дела после смерти Петра и Екатерина списывала, все документы он за нее подписывал. — Не проще ли было тогда на него наследие переписать? — Негромко спросил Германия. — Хотя почему-то, я готов ручаться, что в таком случае он деньги всей страны потратил бы на европейские побрякушки и наряды. — А зачем ему? Он там подлижется, тут подлижется, ему покровительствует сама Императорская семья. Зачем ему, если он и так живет в шоколаде, живет, да подворовывает. — Отозвался Яо. — У него все с рук сходит. Между тем, в толпе раздались крики и выстрелы. Все кто были на площади, от простого рядового солдата до офицеров и фельдмаршалов, кричали во славу новой Императрицы, а она казалось и не слышала. Екатерина застыла, словно статуя, чуть склоняя голову, как будто на ее голове был тяжелый камень, а не императорская корона. Проливая потоки слез, Екатерина все-таки старалась не терять из виду и собственных интересов. Может ведь, вдова быть одновременно и подавленной тяжким горем, и в меру, конечно, — честолюбивой? Может ведь иметь притязания? Пусть она грешна перед покойным мужем, пусть не раз изменяла ему, но оставалась же при этом бесконечно ему преданной! Никто на свете не знал его лучше, и не служил ему лучше, чем она, за двадцать три года их связи, а потом брака. В борьбе за трон на ее стороне были не только интересы династии, немало значила и бескорыстная привязанность к супругу. — Она так переживает... — Прошептал Франциск. — Как же она его любила! - …И поэтому она ему изменяла с Монсом. — Ядовито добавил Англия. — А он сам-то ей сколько раз изменял, — отозвался Франциск. — И всегда к ней возвращался. Она с ним ведь, ночами сидела, когда у него приступы успокаивала как могла… Бонфуа резко замолчал и все страны молча посмотрели вниз. Фасады домов, мимо которых к Петропавловской крепости двигался траурный кортеж, были затянуты черной тканью. Двенадцать высоченных полковников несли внушительных размеров гроб с телом Его Величества. Гроб накрыли зеленым бархатом, который, как и балдахин из золотой парчи, должен был, плохо ли, хорошо ли, защитить его от непогоды: снега и града — весна выдалась тогда поздняя. Маленький гробик несли рядом, его поместили под навес из шитой золотом ткани, украшенный султанами из перьев красного и белого цвета. За гробами шли священники, позади них — целая армия людей с хоругвями и иконами. После них, наконец, можно было увидеть Екатерину I — в глубоком трауре, с потупленными глазами. Естественно, рядом находились светлейший князь Меншиков и Россия: они поддерживали вдову, которая брела неуверенной походкой. Дочерей Петра и Екатерины — Анну и Елизавету — сопровождали еще трое вельмож. Всякого рода знать, богатейшие из дворян, обильно изукрашенные орденами генералы, специально прибывшие по такому случаю иностранные принцы и дипломаты — все они, выстроившись в шеренги согласно древности рода, к которому принадлежали, медленно двигались по улицам города. Головы мужчин были обнажены, ветер трепал парики, которые они придерживали руками, звучала траурная музыка, подчеркнутая барабанным боем, гремели пушечные выстрелы, трезвонили колокола… — Что это за гробик? — спросил тихо Феличиано. — Это… ее младшая дочь Наталья. — Шепнул Франциск. — Малышка умерла от кори. — Вее... — Лишь простонал тихо Италия вытирая бегущие из глаз слезы. Остальные невольно опустили головы. Даже Америка притих. В воздухе повисло напряжение. — А что она расстраивается, она же еще может нарожать… — Фыркнул Англия. — Почему я не удивляюсь твоей черствости, Артюр. Она любила только одного Петра, ей не нужны фавориты. — Отозвался Франциск. — Ты себе просто не представляешь, какого это - потерять мужа и родного ребенка. — Неудивительно, что она спилась! — Она не видела смысла дальше жить без него! — А ничего, что от нее зависело будущее страны! — А тебя будто волнует?! Ты же ненавидишь ее до дрожи… — Прекратили оба! Живо! — Крикнул Германия, растаскивая драчунов в разные стороны. Однако, оба спорщика продолжали вырываться из рук, и вот когда Англия, наконец извернулся, вырываясь из рук Людвига и уже хотел наподдать как следует одной очень наглой лягушке, наступила темнота.