***
Выходя из душа, Арс невольно бросил взгляд направо, где в объятиях кухни друг уже уплетал свой завтрак, запивая чаем. Одна деталь лишь выделялась среди этой обыденности – Сережа ухмылялся. Смотрел своими карими глазами прямо на мужчину и ухмылялся. Под этим взглядом брюнет как-то поежился. – Найти тебе кого-то нужно, Арс. Попов изогнул одну бровь, не понимая, к чему это было так резко сказано. Он вообще не хотел ничего анализировать – голова так сладко опустела. – Ну, или хотя бы мыться потише, – Матвиенко прихлебывал чай как ни в чем не бывало, пряча ухмылку в кружке, – дорогой мой. – Ой, заткнись. Арсений закатил глаза. Проходя по коридору в свою комнату, через гостиную, мужчина остановился напротив большого шкафа-купе и посмотрел на отражение в зеркале. Он медленно оглядел свое тело, спускаясь вниз и заново поднимаясь обратно, окунаясь прямо в небесного цвета глаза. Может, Сережа прав? Ему уже скоро двадцать восемь, и он не молодеет. Родители постоянно спрашивают, особенно мать, не нашел ли брюнет себе какую-то девушку, жалуется, что хочет поскорее увидеть своих внуков. Эх, мамы - они такие мамы... Но Попов полностью отдался работе, настолько, что забыл о банальном человеческом тепле, взаимодействии между людьми – Серый не являлся человеком для Арсения, скорее, фантастическим видом засранца, поэтому и был не в счет. Как мог не вспоминать мужчина о нежности, любви, заботе? Выдохнув, Арс открыл шкаф и достал с верхней полки домашние вещи. Завтрак прошел спокойно, если можно постоянные смешки со стороны Матвиенко назвать "спокойными". После перекуса Арсений помыл посуду и направился в гостиную за другом, где начался их очередной и заслуженный тюлений отдых. Продлилось это ничегонеделание относительно недолго, каких-то полтора-два часа, за просмотром пары эпизодов сериала, за которым они вместе следили. Со всем этим Попов и забыл, что должен готовиться к приезду своей семьи, и, переключая со скуки каналы, надеясь, что попадется хоть что-то интересное, он вздрогнул всем телом, чем испугал рядом сидящего друга, залипающего в телефоне на тот момент. – Ты чего? – Собирайся, – кинул он, вставая с дивана. Да, засиделись они, полдня насмарку. А могли столько всего сделать, эх. Сережа недовольно посмотрел на удаляющегося друга и дальше залип в телефон.***
Очередные улицы. Такие родные, любимые. Арс шел с другом по Невскому проспекту, мимо домов, что очаровывали своей красотой и изыском. Мимо витрин магазинов, скверов, различной архитектуры, прекрасных по-своему... Матвиенко предложил прогулялся по городу, по забытым любимым переулкам, каждый из которых хранил какое-то воспоминание, какой-то период из жизни. Они прошли за этот день по Октябрьской набережной, мимо известного многими Ледового Дворца, спускаясь к старым улицам Дыбенко. Вот, например, тут они бегали со своими друзьями со двора, одноклассниками и играли в "догони меня кирпич". Было весело, никаких жертв не было, можете не волноваться. Жаль, что их быстро остановили – одна пожилая дама шла со своей, вероятнее всего, внучкой и начала наговаривать на ребят, что они – обормоты, только все портящие. Ворчала она долго, но ее никто уже почти не слушал – все разбежались. А вот здесь, через пару кварталов, Сережа сломал свой первый велосипед. Видите ли, он хотел***
Друзья прошлись по магазинам, купили пару вещей, сходили в продуктовый и закинули все пакеты гигантских размеров в багажник машины. Сережа долго подстебывал Попова на счет того случая в магазине сегодня. Арс долго не мог выбрать, какую майку купить: синюю или розовую. "Хм, а может лучше футболку взять? Но какую? Сережа, с синими вишенками или с муравьями? Ну, Сережа-а, помоги. Тебе сложно? Как эта сидит? А по фасону нормальная? Хм, ну я не знаю". И так два часа. Решение зайти в ближайшее кафе и перекусить, попить что-нибудь горячее и согревающее, пришло как-то само собой. Сережа предложил другу посетить пекарню, что, судя по отзывам, была очень даже ничего, и стал показывать дорогу. Арсений с облегчением выдохнул – выпить чашечку крепкого кофе было отличной идеей. В машине играла приятная музыка, но не подумайте, "приятная" - вовсе не значит, что именно такие композиции обычно крутят по радио, как самые популярные в последнее время. Например, сейчас у них играла одна из любимых песен Сережи, которой он даже начал подпевать, особенно, легкий припев: – Mutter. Mutter. Mutter. – Ich durfte keine Nippel lecken und keine Falte zim verstecken... Арсений изогнул бровь и на мгновение отвлекся от дороги на мужчину, что сидел в телефоне. "Не удивительно" – усмехнулся Попов, снова внимательно следя за движением. Матвиенко, наверное, даже не замечал, что вслух поет дуэтом с исполнителем. Его приятный голос обволакивал: руки сами собой сжались на руле, и брюнет нервно облизал губы. Когда Арс заметил это за собой, сказать, что он был удивлен в душе – ничего не сказать. Он нахмурился и, тормозя на очередном перекрестке, начал пальцами отбивать ритм. Неугомонная мысль о Сереже билась в голове у Попова, словно как та навязчивая девушка на прошлой неделе в кафе, прилипшая к Матвиенко. Арсений закусил изнутри щеку, ведь даже Серый с легкостью обзаводился девушкой, а он разве не мог найти кого-то и себе? Или просто не хотел? – Niemand gab mit einem Namen. – Тебе дали имя, – посмеялся, наконец, Арс, отпуская свои мысли в дальний полет (ну он пытался) и продолжая путь, когда увидел зеленый цвет светофора, – и ты неправильно поешь. – Чего? – искренне удивился Сергей, не понимая начало фразы, – ох, этот странный Поповский юмор... – отвлекаясь даже от своего драгоценного телефона, где был открыт диалог с очередной прекрасной девицей. – Ты в первом случае сказал "zim", а такого слова даже нет. Правильно там будет "zum" – "чтобы скрыть", ну или дословно – "к", а в следующих строчках не "никто не дал с имя", а "мне", а еще там... – Так, все-все-все, зануда, я понял, – перебил грамотея Сережа, понимая, к чему это могло привести. Первым на очереди стоял взрыв мозга. – Если ты в классе был любимчиком у Надежды Алексеевны, это вовсе не значит, что ты хорошо знал, или знаешь до сих пор немецкий язык, выпендрежник. – Александровны, – парировал Арс. – Что?... Попов повернул направо, смотря краем глаза на навигатор. Ну любит он выставлять Матвиенко балбесом, показывать, какой сам умный и прекрасный в познаниях не только немецкого языка, но и в других естественных науках, да и... Он вообще прекрасен во всем, это же Арсений, и если он так считает, значит, так и есть, разве нет? – Учительницу немецкого звали Надежда Александровна, и я не был ее любимчиком, не преувеличивай, – брюнет остановил машину рядом с пекарней, заглушая мотор, – Мы приехали, – с улыбкой произнес он и вышел из серебристой Хонды. – Да, как же, – вновь закатил глаза Сергей. Когда дружишь с Поповым, нельзя этого не делать. Это же Попов. Подходя к двери, мужчины сразу же учуяли дивный запах выпечки, свежесваренного кофе, трав и пряностей – это усилило их аппетит. Голова от такого запаха немного шла кругом. Неужели они так утомились и проголодались? Перед друзьями была с виду не слишком большая, самая обычная пекарня, с дверью бежевого цвета и внушительным окном. Справа от него висела надпись: "Буше". Дверь распахнулась, и вместе с ней звякнул колокольчик. Перед взором открылось просторное помещение, наполненное светом и уютом, людьми, замерзшими на улице и греющими руки о кружки с чаем, мило беседуя с семьей, друзьями, коллегами или возлюбленными. Только ребята подошли ближе к витрине, Арсений заметил в самом ее конце, где размещалась продукция со скидкой, знакомую спину. Темно-серую толстовку, на которой так и красовалась пара пятен, дрожащие окольцованные пальцы, позвякивающие от ударов друг об друга браслеты, широкие плечи и капюшон на голове, из-под которого торчал немного вздернутый нос. Шаг за шагом Попов медленно приближался к кассе, продолжая смотреть на силуэт парня, считающего в ладони мелочь. Брюнет был немного удивлен и, будто бы, заворожен этой картиной - ну что за ирония судьбы? Сережа несколько раз спросил его о том, что они будут брать, но, как только понял, что внимание друга было сфокусировано не на нем, закатил глаза и посмотрел, на чем же залип Арсений. – Арс, мы, вообще-то, еду покупаем, а не на отбросов смотрим, – усмехнулся Матвиенко, переводя взгляд на выпечку и ассортимент напитков. – С чего ты... Серег, он не отброс, – нахмурился Арсений, смотря прямо в карие глаза напротив. – Ладно, давай уже перекусим и поедем вновь готовиться к приезду предков, – ответил Серый, принимая странность своего товарища. Сережа медленно, с издевкой переводил взгляд с Арса на того странного юношу и обратно. Он же не серьезно? "Вот чудак" – подумалось мужчине, после того как он вновь уставился на такие желанные сейчас еду и крепкий кофе. Попов на это лишь соизволил вздохнуть и мысленно согласиться с другом. В один миг атмосфера кафе была испорчена: послышался звон мелочи, стукнувшейся о плитку пекарни. Повисла многозначительная, осязаемая тишина. Арсений резко повернул голову и окаменел от увиденного: руки того самого парня крупно дрожали, из носа на подбородок, а затем и на приподнятую ладонь, стекала алая кровь. Пара капель упали на чистый, белый пол заведения. Попов смотрел на эту картину, но не видел перед собой ничего, словно туманная пелена маячила перед глазами. Он и не заметил, как спустя пару секунд, показавшихся вечностью для него, а может и для всех, худое двухметровое тело полетело на пол. Брюнет очнулся лишь тогда, когда кто-то из посетителей крикнул о вызове скорой, а кто-то из работников недовольно проворчал, что юношу нужно скорее вынести. Паника вперемешку со страхом захлестнули Арсения, но на них не было сейчас времени. Ни минуты, ни секунды на переживания. – Алло, скорая? Дальнейшее как в тумане: разговор, крик Сереже, чтобы постоял на улице и дождался врачей, осознание, что он ничего больше не может сделать. Только тупо стоять и смотреть. Знаете, это самое идиотское чувство, словно из головы вылетели все мысли, и мозг будто решил перезагрузиться? Пауза. И ты стоишь, как вкопанный, не имея способности хоть что-то вымолвить, что-либо предпринять или, наконец, взять себя в руки, собраться и начать действовать. И это одно из самых отвратительных чувств, которые только существуют – люди боятся признаться себе, что они бесполезны и не могут сделать почти ничего во благо другим, лишь помогая себе.***
Гул в ушах, ослепляющий свет. Слишком душно. Слишком ярко. Запах медикаментов. Медленно повернув голову в бок, Антон сразу осознал, какое это было необдуманное решение: мозг словно пробила автоматная очередь. Пострадавший мыслительный орган будто отдельно отвели на расстрел и прицепили оставшееся к измученному телу, по которому, причем не один раз, проехался каток. Большой такой каток... С шипами он бывает? По ощущениям – да. Тишина. Так странно, когда не слышишь ничего, совершенно гробовое отсутствие звуков. Оно давит, как давит и неизвестность, накаляющаяся с каждой секундой все больше и больше атмосфера. Безумно противное ощущение, будто вас в один миг лишили всего: памяти о том, что было, и кто ты есть, своего тела и здравого рассудка. Парень дышал глубоко, а сердце пропускало удары. Антону подумалось лишь на миг, что, раз он чувствует биение своего сердца, казавшееся раньше почти незаметным, но сейчас во всю стучавшее в ушах, значит – он жив. – А в раю бьется сердце? – невнятно, проглатывая буквы, прошептал парень, совершенно не понимая, что он делает, где он, и что происходит. Ни одной здравой мысли. Ни одного ответа на постоянно появляющиеся в голове вопросы. В сознании туман, перед глазами пелена. Сквозь белый шум в ушах Шастун услышал, как кто-то подошел к нему. Он почувствовал холодное прикосновение к своей мелко подрагивающей ладони. На руках не чувствовалась привычная тяжесть холодного металла, грубость кожаных браслетов, обтягивающих тонкие запястья, но ощущалось нечто другое: такое же холодное, почти что ледяное, шершавое и немного грубое, но, вопреки всему, очень нежное. Чужие пальцы плавно, очень медленно двигались по руке, поднимаясь к кисти, скользя лишь подушечками по предплечью, касаясь россыпи родинок, шрамов... Каких сил стоило Антону приоткрыть потяжелевшие веки, но результатом этого подвига было разочарование: яркий свет атаковал его измученную сетчатку, а зрение очень сильно упало. Близорукость – неприятно, неудобно и грустно. Парень не смог увидеть перед собой ничего, лишь размытое пятно на белом фоне, отдаленно похожее на человека. Шастун прикрыл свои изумрудные глаза, не желая себя мучить. Все равно ничего не понять через эту мыльную пелену. Он почувствовал, как его рука была аккуратно перевернута, и легкие прикосновения повторились: прошлись по фалангам, линиям ладони, немного щекоча кожу. Спустя полминуты, длившейся будто уже пару часов, пальцы остановились на особенно большом шраме, поглаживая его. Шраме белом, с красными краями и сухой кожей вокруг. "Как от ожогов" – возникло в сознании. Ему ли не знать, как выглядят ожоги? – Как это произошло? – донесся поникший, какой-то смущенный – Антон не смог до конца этого понять – голос. Неожиданное звучание молчавшего человека немного удивило, хотя давно было понятно, что в палате Антон не один. Он, конечно, не понял, кем был его гость, ведь все, кто мог прийти навестить – это либо лучший друг, либо мать, жившая совершенно в другом городе. Единственное, что понял парень: визитер - мужчина, но и сей факт ничего не разъяснил. Шастун до сих пор не определил, кто именно пришел, ну, да ладно. Может, у него просто поехала крыша. Подумаешь, обычное дело. "Произошло что? Что голос имеет введу? Мои руки? Эти шрамы? Ха-ха, смешная история, как-нибудь... поделюсь..." Антон медленно открыл глаза, надеясь на прояснение зрения и исчезновение эффекта размыленности. От яркого света, к которому он все еще не привык, парень зажмурился и ощутил появившуюся головную боль. Шастун поперхнулся собственной слюной и закашлялся, прикрывая рот рукой. В глазах на пару секунд потемнело, он непроизвольно сильно сжал веки – видимо его здоровью пришел пиздец. Хватая ртом воздух, Антон прочистил горло, наконец открывая глаза. Перед ним сидел мужчина, с жалостью смотря и все так же несильно сжимая его руку. Темные волосы, скромная, сочувствующая улыбка, ямочка на левой щеке и пронзительные голубые глаза. – Приятно познакомиться, Антон Шастун.