***
Джонни брёл за отцом, а тот расхваливал его и рассказывал, как скоро они станут обладателями целого состояния. «Всего лишь» одно из величайших ограблений в истории, и состоится оно или нет, зависит целиком от него, Джонатана Одье-Ху. Он смотрел в спину отца. Сильный, мужественный горилла, делающий для сына все после смерти матери. Вернее, после её убийства, совершившегося одним из бывших членов банды, после которого отец, кажется, и убийцу уничтожил… Джонни не хотел вникать в эту историю, к тому же, она произошла, когда он был совсем маленьким. Однако, Джонни было обидно. Ему в последнее время совсем не хотелось оставаться членом папиной банды. Он чувствовал, что это неправильно — отбирать чужие вещи, тем более — жизнь, но боялся признаться отцу, что все реже спит по ночам, просыпаясь от кошмаров, в которых он видит растерянные лица ограбленных. Джонни хотел стать певцом. Зарабатывать своим талантом, делать то, что он любит искренне, вкладывать душу в написанные строки. И главное — жить честной жизнью. Да, шанс, может и маленький, но не меньше вероятности в скором времени оказаться в тюрьме. Джонни было обидно, что отец его не поймёт. Он слишком упрямый. Все же хорошо, что он у него есть. Он понимал, что без отца Джонни бы остался один-одинёшенек. Он усмехнулся сам себе, догнал отца и хлопнул его по плечу.***
Розитта с улыбкой посмотрела на своих спящих детей. Машина работала исправно, и она ещё раз убедилась, что недаром закончила университет. Чувствуя себя гением инженерной мысли (в чем, впрочем, есть доля правды) Розитта тихонько зашла в спальню. Норман сладко спал. Она быстро переоделась, стараясь не шуметь, и взобралась в кровать. — Норман? — тихонько позвала она. — М? — Ты не спишь? — Угу. — Как прошёл твой день? — Как всегда. — Правда? — Розитта улыбнулась. — Не представляю, как ты справляешься, — пробормотал Норман, ласково прикоснувшись к её колену. Она тихонько засмеялась и устроилась поудобнее. Он ничего не заметил. Улыбка тут же исчезла с её лица. Не заметил. Сколько можно её не замечать? Она чувствовала себя обиженной. В последнее время, Нормана ничего не интересует кроме своей в кавычках «депрессии» и работы. Конечно, Розитта понимала, что он трудится ради своей семьи. Но почему нельзя уделять хоть немного времени своей жене? Они за целый день и двух минут не общаются. Норман стал таким серым, пресным, примитивным, скучным, безразличным. Другое дело — Гюнтер… Розитта вздрогнула и тут же отогнала эти мысли. «Нет, вот о Гюнтере я думать не должна, это совершенно чужое мне животное». Норман старается и любит её, просто у него нет времени. Но все же, рядом с Гюнтером Розитте было легче. Даже можно сказать, хорошо. Он уделял ей внимание, которого ей так не хватало. «Нет, Розитта, ты не должна думать об этом! Подумай о детях! Я просто… устала». В укутывающей тьме тишину разрывало тиканье часов. А в сердце закралась разрушительная необъятная тоска. Розитта почувствовала себя одинокой. Сердце ныло, а к её просьбам совесть оставалась глухой.***
Единственное утвердительное письмо, которое она подаст Относится к маршу по проходу магазина Нет золотой славной сияющей первозданной богини. Нет, сэр! Ни за какую Диану я не играю в фавна, я могу сказать вам это прямо сейчас! Я рычу, шиплю, как невежество можно сравнить с блаженством? Я зажигаю, я шиплю для леди, которая знает, который час Я радуюсь, я восторгаюсь добродетелью, слишком поздно спасать себе Более грустную, но мудрую девушку!
Одно из самых главных элементов в выступлении — актёрская игра. Если песня грустная, следует её прочувствовать и сделать все возможное, чтобы у слушателей потекли слезы из глаз. Если песня весёлая, нужно постараться, чтобы ноги у слушателей сами бросались впляс. Поэтому лучшие песни для подобной тренировки — песни из мьюзиклов. Никогда не думал, что когда-то буду начинать свой день с песен. Шум городской теперь стал более приятным для слуха. В животе неприятно заурчало. Холодильник пустовал. Если б я оставался простым уличным музыкантом, я бы направился на работу голодным, но сегодня был не тот случай. Лучше всего оставаться сытым, чем позже бороться с искушением выклянчить у кого-то бутерброд. Правда все такие добрые, с готовностью отдадут. А я не смогу отдать им ничего взамен, да и опускаться до такого уровня я не готов. Единственной возможностью нормально поесть — это пойти в специальную столовую с добровольцами. Для таких, как я. Я терпеть не могу такие заведения, для меня лучше страдать от голода, чем отобедать среди сброда общества. Чтобы окончательно почувствовать себя неудачником… Нет-нет, ребятки, может быть, кто-то другой, растерявший своё достоинство, но не я. Но видимо, не сегодня. Сегодняшний день был исключением. До начала репетиций оставалось два часа. Майк переоделся в свой обычный костюм, с раздражением отметив, что он изрядно потёртый и давным-давно пора купить новый. Тратить деньги Майк боялся — он и так влез в большие долги со своей покупкой машины. В столовую Майк отправился пешком. Подъезжать к подобному заведению на шикарном Ламброджини выглядит неуместно и глупо. Перед дверью мышь остановился. Но, почувствовав слабость от голода, собрал волю в кулак и вошёл. Воздух обычно здесь спертый, но сегодня аппетитно пахнет блинчиками. Полы здесь грязные, хоть и регулярно моются, но повсюду можно заметить комки шерсти, крошки. Я помыл руки и занял место у окна, где никто не сидел и меня сложно было заметить. Официанты-добровольцы со сладкими улыбочками расставляли еду, хотя обычно следовало подходить к кастрюле с миской. Чем руководствовались, когда решились на такие изменения, я сказать не могу. — Приятного аппетита, сэр, — послышался ласковый и удивительно знакомый голос. Перед мной хобот поставил мышиную порцию завтрака — блинчики, кусочек сыра и стакан молока. Я поднял глаза, дабы поблагодарить, но не смог высказать ни слова. Надо мной стояла та самая переросток-недоличность, которая даже и без сцены мямлит — кажется, Мина. Она смотрела, выпучив глаза. Я готов был провалиться сквозь землю. Я хотел вскочить, выбежать из проклятого места, но продолжал пялиться на неё. Я молча опустил глаза. В её глазах я увидел жалость. Вот что я терпеть не могу — так это жалость. Мерзкое чувство, ничего не приносящие, унижающее того, к кому это чувство обращено. А она, судя по всему, увидела мой стыд. — Чего уставилась, Джамбо? — буркнул я и подвинул к себе тарелку. Мой аппетит не пропал, что удивительно. — Простите, я просто и подумать не могла, что вы… — начала мямлить она, что мгновенно вывело меня из себя. — Знаешь, лучше быть мною, чем тобой! Мне не нужны деньги, если мне прикажут быть настолько жалким существом, как ты. И хоть я здесь… Но она перебила меня. — Не надо быть таким злым. Я понимаю. И… И р-разве это плохо — помогать зверям? Она заикалась. — Нет, не плохо, просто… — ответил я. Я хотел бы сказать «бесполезно», но это не имело бы смысла. Иначе я бы не пришёл сюда, не будь в этом никакой пользы. — Сделай вид, что не узнала меня, — вздохнул я. — Я никому не скажу, я понимаю, вы не хотите. Я понял, что теперь она увидела то, что я скрывал от других. Теперь она, это недоразумение, будет смотреть на меня с жалостью, и даже если я разбогатею, она будет понимать меня. Считай, я ей поведал всю свою жизнь. Если она неглупая, она поймёт мое отношение к себе и перестанет, небось, обращать на меня внимание, когда я высмеиваю кого-то. Будет меня жалеть. Я не знаю, кого я хочу убить больше — себя или её. Я не должен терять гордости. Съел я совсем мало. Аппетит таки пропал. Я бросил тарелки на поднос и, стараясь не смотреть никому в глаза, особенно ей, вышел из злосчастной столовой. Знал бы — в жизни туда даже лапы не просунул. Ведь я буду вынужден встречать её каждый день! Остаётся надеяться, что она будет притворяться, будто ничего не было, и ни в коем случае не показывать и не рассказывать это другим. Что Мина будет продолжать меня бояться. В обратном случае, я попросту пойду на преступление и она узнает силу моих зубов. Хоть до начала репетиций оставалось ещё сорок минут, Майк направился сразу на Эхо Драйв. Громко звучало «Can’t buy me lo-o-ve! Lo-ove!». По телу Майка прошла дрожь. Beatles стали для Майка не просто группой, с тех пор, как он «побывал» хиппи. И сейчас, они играли не из радио подростка. Майк сразу узнал в сером мыше в яркой футболкой и бусами из цветов Патрика. Он сразу отвёл взгляд, сделав вид, что не узнал его. Интересно, Патрик все ещё ведёт тот же преступный образ жизни? Майк вошёл в здание. Главный зал был пустым. Майк стоял на сцене и глядел на ряды кресел. Театр оставался величественным, хоть краска облупилась и стены потрескались. Майк всматривался в полутемный, пустой зал, стараясь представить его полным благодарных зрителей. — Ты сегодня рано, Майк! — послышался весёлый голос. — Кто рано встаёт, тот больше успевает, мистер Мун, — улыбнулся Майк, обернувшись. — Точно! — коала, казалось, никогда не терял прекрасного расположения духа. — Сегодня я хочу посмотреть на тебя на сцене. Мы с Миной хотим потренироваться, как должно все на выступлении выглядеть и все такое, освоиться заодно. Она же мой ассистент, знаешь? — Разумеется, мистер Мун. Майк встретился взглядом с ней. Оба тут же одновременно отвели глаза. — Ты для меня просто находка, Майк! Поэтому я хочу увидеть именно тебя! Ты единственный, кто просто рождён для сцены: ты умеешь себя вести, умеешь очаровать публику, не боишься микрофонов, хорошо двигаешься. Как истинный крунер! Ты учился где-нибудь? — Вы очень добры, мистер Мун! Я учился в школе Линкольна. Играл на саксофоне. — Школа Линкольна? Так вот оно что! Но ты разве не петь там учился? — Признаться, я никогда не учился петь, мистер Мун. Я просто подражал кое-кому. И дыхание как-то само пришло. У некоторых спрашивал. А как я веду себя с микрофоном — я тренируюсь со шваброй. Бастер засмеялся. — Это прекрасно, это просто прекрасно! Знаешь, от этого ты только вырос в моих глазах. В зал внесся Джонни, а за ним — Эш. — Мы не опоздали? — хором спросили они. — Нет, друзья. У вас ещё полчаса. Оба облегченно вздохнули, переглянулись и смущенно захихикали. Майк подошёл к Мине и, недолго думая, взобрался ей на плечо. — Ты ничего не рассказала мистеру Муну? — прошептал он ей на ухо. Она вздрогнула. — Нет, — так же шёпотом ответила Мина. — Я никому не скажу, честно. — Смотри у меня, Джамбо, а то зубы у меня острые. Гюнтер с Розиттой на миг были похожи на пару. Розитта глядела на него ласково, хоть и немного стеснялась. А Гюнтер, судя по всему, был готов даже предложить свой локоть. Увидев Майка (который попробовал быстро спрыгнуть с плеча Мины, но неловко отступился и покатился кубарём, а слониха даже ничего не заметила), он радостно помахал рукой, но мышь лишь подкатил глаза и продолжил отряхиваться. — Все в сборе? Отлично! — Бастер хлопнул в ладоши и продолжил: — С каждым днём у вас все меньше времени репетировать, но все ближе день вашей славы! Так что сегодня постарайтесь! Мы будет отрабатывать, как мы… Вернее, вы, должны вести себя на сцене, и мой ассистент, — он кивнул на Мину, которая у ту же покраснела и подняла ладонь произнеся тихое «здрасьте. — Заодно посмотрит, что нужно делать для сцены. Для всех нас сегодня будет чему поучиться! Гюнтер и Розитта — отрабатывайте танцевальные движения, Джонни — иди с миссис Ползли, Эш — я скоро подойду, а Майк остаётся на сцене. Все-таки, это привилегия. Бастер Мун готов смотреть на мои выступления вечно! Жизни гениев часто бывают трудны. Возможно, я тот самый случай. — Так, — улыбнулся Бастер, когда все ушли. — С тобой мы потренируем актёрскую игру. Да, певцы — это ещё и актёры. Сначала, ты исполнишь весёлую песню, а затем — грустную, и я хочу посмотреть, как ты можешь передать все эмоции твоего персонажа… Э… Лирического героя. Актёрскую игру? Я только сегодня об этом думал. Неужели он по мне сомневается? — Вы разве сомневаетесь в моей игре? — Я? Не, почему, — коала оправдывался. — Просто я… Хотя по правой говоря, я не заметил особой игры во время прослушивания, — он вздохнул. — Pennies From Heaven поются от лица влюблённого животного, а ты пел с таким видом, будто тебе сыр показали. — Да неужели? Я так не думаю, мистер Мун, — Майк был недоволен и едва сдержался, чтобы его слова не прозвучали резко. Все было идеально, что он болтает? Что он себе возомнил? — Нет-нет, было прекрасно, но… Недостаточно. — Я не на мьюзикл записывался. Я буду петь классически, как до меня выступал Франк Синатра. Драмы он не разыгрывал. Вы ведь не забыли, что мы не сцену из пьесы репетируем? Бастер засопел, но он не был рассержен. — Да, ты прав, я от тебя требую не то, что следует. Но все же, игра важна. Если исполнить Pennies From Heaven грустно, то смысл песни вовсе поменятся, а если монотонно — ни у кого не будет желания слушать. Что будешь петь? — Let’s Face The Music And Dance, затем — In The Wee Small Hours — Тренировался на швабре? — Бастер издал короткий смешок. — Что ж, удачи, сцена твоя, — он обвёл лапой сцену. — Начнём! Мина, диск номер двадцать семь! Заиграло озорное вступление. У Майка тут же поднялось настроение. От этих нескольких знакомых нот уже хотелось начать танцевать, щёлкать пальцами, кокетливо хихикать и выстукивать такт каблуками. В этом недлинном оркестровом вступлении уже читалась грация и элегантность, присущая джазу, мелодия была заводной и сразу уносила на танцплощадку шестидесятых. Бастер сразу сунул Майку микрофон и отошёл за кулисы. Представляя, что перед ним публика, Майк выделывал с микрофоном всякие трюки, танцевал с ним. Пожалуй, это было преимущество его роста.Нас ждёт, наверное, беда,
Но пока у нас есть лунный свет, музыка и романтика,
Посмотрим в глаза музыке и начнём танцевать.
Майк заставил микрофон завертеться волчком, щёлкал пальцами в такт, чуть пританцовывал — устраивал настоящее шоу. За спиной он услышал скрип — это опустился деревянный месяц, создавая атмосферу.Пока не убежали скрипачи, Прежде чем они попросят нас оплатить счет, и пока у нас еще есть шанс Посмотрим в глаза музыке и танцу Скоро…
Майк позабыл о внешнем мире, дав себя полностью захватить песне. Возможно, пляши с микрофоном кто-то другой, это было бы смешно, но у Майка это выходило утонченно и грациозно. Внезапно где-то на потолке послышался скрежет и прожекторы рухнули прямо за спиной у певца. Майк даже не понял, что произошло, но вцепился в микрофон, вскрикнув «Ай!». Бросив короткий взгляд через плечо, до мыши дошёл весь ужас ситуации. Будь он чуть-чуть ближе, его бы запросто раздавило! Мина, коротко вскрикнув, кинулась на сцену. Вспомнив, что она ассистент, Майк разразился праведным гневом. — Ты меня чуть не убила! — его голос был выше, чем обычно. — Это не я… — растерянно пролепетала слониха. — Неужели? — Майк вставил руки в боки. В ту же секунду прожекторы вспыхнули ярким пламенем. Все находящиеся на сцене дружно вскрикнули, а Мина кинулась тушить пожар. Сначала оно бы передавило все косточки, а потом ещё и сожгло… Майк, просто не находя слов от такого нарушения планов, кивнул Бастеру, дав понять, что он в порядке, и поспешил восвояси. Отойдя за кулисы, Майк понял причину едва не сложившейся катастрофы — каким-то образом балка, придерживающая сцепление с прожекторами, рухнула, судя по всему, слишком сильно опустили рычаг. Больше всех пострадал бедняга Пит — балка упала прямиком на него. Бастер, увидев Пита, пришёл в ужас. Он приказал Майку уйти, и напоследок крикнул, что сейчас мисс Ползли принесёт ему чай с мятой — помогает от стресса. Пострадавшего с травмой шеи увезла скорая. Майк отправился в репетиционную, рассуждая о том, что театр превратился в дурдом. Панды-японки продолжали прыгать и петь свои песни, лягушки ссорились, танцевальный бит восьмидесятых громко доносился из комнаты Гюнтера и Розитты. В репетиционной, Майк поискал наушники, но их там не оказалось. Спросить бы у Бастера? Это бесполезно, коала сейчас страшно занят тем, что успокаивает лягушек.В предрассветные часы утра Пока весь мир крепко спит, Ты лежишь без сна и думаешь о ней, И даже не думаешь считать овец Когда твоё одинокое сердце усвоило урок Ты был бы с нею, если бы она только позвала, В предрассветные утренние часы — В это время ты скучаешь по ней больше всего.
Майк старался не обращать на звуки внимания и целиком сконцентрироваться на том, чтобы полностью передать все эмоции песни. Раннее, ранее утро, ещё исчезли не все звёзды, и город скрывается в дымке. Фонари тускло освещают туманное пространство, из-за тумана они кажутся пушистыми светящимися шариками. Одинокий мышь стоит на балконе и держит в лапах зажженную, но так и не закуренную сигарету. Он одет — спать он будто и не ложился. Он думает о ней, в ту, которую он был влюблён. Он совершил ошибку… Может, солгал, может, слишком глубоко погрузился в работу. Он думает, стоит, точно статуя, замерев в одной позе и смотрит вдаль, в густой утренний туман. Насколько хорошо вышло, показал внезапно расплакавшийся воробей за окном. Под окном послышались голоса. Кто-то спорил и препирался. Майк со словами «Ну что ещё?!» высунул голову. Лягушки продолжали спорить, теперь ещё более яростно. В конце-концов, двое из них развернулись и отправились прочь. Майк усмехнулся — судя по всему, их трио развалилось. Майк понаблюдал немного, как Бастер Мун допытывается у лягушки, что случилось, и явно получал от этого удовольствие. В комнату вдруг без стука вошла ящерица, держа в трясущихся руках чашку. — Ваш чай, Майк, — проскрипела она, поставив напиток прямо на пол. — Спасибо,— Майк отошёл от окна и улыбнулся. Мисс Ползли, не сказав больше ни слова, так же удалилась, шаркая. Майк посмотрел на чашку, которая была чуть-чуть меньше его. Он внимательно понюхал чай. Пах хорошо. Он залакал. Выглядел со стороны он потешно — маленький, придерживающий шляпу, постоянно попадающий носом в чай.***
Розитта удивилась способностям Гюнтера успокоить ребёнка. Он похож на них — энергия так и хлещет во все стороны, чуть-чуть наивен и весел. Он просто начал плясать с Каспером, «помогая» ему расшвыривать бумажки. — Не волнуйся, Розитта, я потом все разложу, — успокоил её он и обратился к её сыну. — Все, а теперь, малыш, давайте не будем мешать маме. Мы все раскидали, смотреть, как весело! А ты можешь с нами потанцевать! Потом они вместе с Розиттой раскладывали бумажки с расписанными шагами. Она была очень благодарна ему и заметила, что не может перестать улыбаться. — Зачем тебе шаги? Они не нужны! — Гюнтер не переставал удивляться. — Но я же не умею танцевать. — Каждый может танцевать. Надо просто не смущаться. — Не могу я… — Оки-доки, Розитта, сейчас использовать можешь, а потом сама увидишь, что они только мешают. Розитта кивнула и сделала замечание Касперу, который взобрался Гюнтера на спину. — Ничего, так веселее. У, малыш, у! Я быстр и резв! Каспер весело смеялся и крепко держался за его кофту, пока Гюнтер специально подпрыгивал. Розитта наблюдала за ними. Где-то закралась мысль, что Норман такого никогда бы не сделал. И вновь мрачное чувство постигло её, чувство разочарования, с которым ей в последнее время приходилось бороться. Опять пришлось убеждать себя, что она любит Нормана — так оно и было, только чувство угасло, и стало намного слабее, что даже легко можно было влюбиться в другого… Розитта почувствовала себя несчастной. Она продолжала раскладывать листики с нарисованными следами, стараясь не смотреть на Гюнтера. Ей было нельзя. Совесть бы измучила её, да и Нормана ей было настолько жалко, что хотелось плакать, только представив, что он останется совсем один. Розитта приняла решение. Может, ей будет нравится Гюнтер, может, она будет чувствовать к нему любовь, но она никогда не будет с ним и останется со своим мужем.***
Майк сумел осилить только полчашки. Сладкий запах свежеиспечённых кексов разнесся по всему зданию. У Майка даже слюнки потекли. Решив не отказать себе в удовольствии, он побежал по лестнице вниз. И тут же едва не был сбит Джонни. Майк отскочил и прижался к стене. Тот пронёсся мимо него. — То есть как это уходишь? — обернулся Бастер. — Ну… Семейные дела и все такое, — смущённо оправдывался Джонни. . — Мне стоит волноваться по поводу твоего выступления? — Нет-нет, что вы! — Отлично. Но только не злоупотребляй! Джонни активно закивал. — Огромное спасибо, мистер Мун! Кексы раздавала мисс Ползли, а Джонни так спешил, что даже не обратил на них внимание. Майк поправил галстук и подошёл к ящерице, проскользнув между ног Эш. — Дайте, пожалуйста, только маленький кусочек. К слову, в вашем чае я едва не искупался. У вас есть чашки поменьше?***
Майк заметил, что ему нравится уборка. Мгновенный результат, возможность погрузиться в собственные мысли. Пока Майк мыл полы в своей квартире, у него промелькнула мысль, что когда он станет богатым, он лучше купит себе небольшой дом или квартиру и не будет заводить слуг. Уборка как будто успокаивала и помогала сосредоточиться на чем-либо. Насвистывая «Blue Hawaï», Майк подошёл к окну, чтобы протереть пыль с подоконника. И тут едва не выронил тряпку. Воровато оглядываясь, в подъезд зашёл Патрик. Что здесь забыл этот пройдоха? Звонок в дверь не заставил себя ждать. Майк швырнул тряпку на пол и пошёл открывать, приготавливая в голове план, как выкинуть лже-хиппи из своего дома. — Мир тебе! — буркнул Патрик и бесцеремонно прошёл мимо Майка прямо в квартиру. — Эй-эй, кто тебя сюда впускал? Все же, Майк закрыл дверь. Патрик остановился и обернулся. — Но ты же не будешь выгонять меня, брат? Я пришёл, потому что знаю тебя. На короткий разговор, брат. — Я тебе не брат! — Майк скрестил руки на груди. — Что тебе нужно? Чтобы я вернулся к хиппи? — Ты что, подтяжки носишь? — Патрик приподнял бровь. — Отвечай на мой вопрос. И быстро. — И что, брат, чайку не предложишь к тому, кто тебя накормил и дал приют на время? — Нет. Что тебе нужно? Колись и не заставляй меня ждать, иначе я выгоню тебя. — А подтяжки, как вижу, удобно. Майк раздраженно вздохнул и откинул назад голову. — Неблагодарный ты, брат, — сощурился Патрик. — Знаешь, хиппи, хоть и бывшие, должны помогать друг другу, когда их даже бывшие братья попадают в беду. Потому что сердце животного навсегда остаётся сердцем хиппи, даже если он поменял образ жизни. Образ жизни, а не мышления. Майк коротко рассмеялся. — Я хиппи пробыл три дня! Что ты хочешь? Долго я буду задавать этот вопрос? И на этот раз без прелюдий, пожалуйста. — Нетерпеливый ты, брат. Но так и быть. Твоё жильё находится в удачном месте. Да и сам ты… Проблем с законом остерегаешься, да и твоё амплуа — обычный парень, играешь на саксофоне, даёшь частные уроки музыки. То есть, полиция до тебя навряд ли доберётся. Майк ещё раз рассмеялся. — Совсем ты меня не знаешь! Особенно в том, что меня никто ни в чем не подозревает. Я — нечестный и от никого этого не скрываю, и если тебе нужно в ком-то быть уверенным, то… — В тебе я уверен, брат. И твоя задачка не такая уж и сложная. Просто мой товар пользуется спросом. Перевозится он контрабандой и его вообще очень трудно найти, но у меня есть. И я хотел бы спрятать его у тебя в квартире. Здесь место хорошее. Спрячь так, чтобы никто его запах не вычислил… — Подожди, подожди, — уши Майка поднялись. — Ты предлагаешь мне прятать у себя наркоту? Запрещённую? Ты ошибся адресом, брат. — Ты должен мне помочь. Как хиппи хиппи. — То, чем ты занимаешься, не занимаются хиппи! Я думал, ты порвал с этим. — Может, попробуешь? — Патрик достал из кармана джинсов маленький кулёк с пластинкой с таблетками и запечатанным пакетиком внутри. — И передумаешь? — Ты обкурился, приятель? Или с ума сошёл? — Советую, дельная вещь. — Спасибо! Но я вижу, ты не видишь дальше своего носа. Хиппи следуют хорошей цели, их философия приятна зверям и общество переняло их идеалы, они известны, как добрые и безобидные личности. А ты просто позоришь имя хиппи, являясь одним из них! — Надо же, как красиво заговорил. Послушай брат, тебе, что ли, трудно? Тебе ведь нетрудно. И я дам тебе денег. — Не нужны мне такие деньги. Ты притворяешься хиппи, чтобы тебя было легко оправдать, и зарабатываешь на своём грязном… — А ты разве не сделал тоже самое, брат? Я-то не собираюсь уходить от хиппи, в отличии от тебя. За свои поступки придётся платить. А в деньгах ты нуждаешься. — Уже не нуждаюсь! — Пожалуйста. Мне встать на колени?.. Я хочу пить. Где у тебя кухня? Патрик удалился на кухню. Майк судорожно соображал, как же выпихнуть этого надоедливого клоуна отсюда. Применить силу? Майк был готов пустить в ход кулаки. Патрик вернулся со стаканом воды. — На, выпей,— он протянул его Майку. — Зачем? — Подумал, может, и ты хочешь. Майк взял стакан и понюхал его. — Вон из моего дома. Пока я не выплескал на тебя то, чего ты сам не хочешь. Решил меня накачать и незаметно занести своё мне в дом? Вон! — Выдумываешь. Это обычная вода. Мне сделать глоток для убедительности? — Вон, я сказал! Иначе я собственноручно вытолкаю тебя. Патрик сощурился. — Разочарован в тебе. — Ага! Peace! — Зря выгоняешь. Знаешь, в таких, как ты, влюбляются. Вроде бы и тварь, и лжец, а когда дело касается их благородных принципов, или других их слабых мест, они вмиг становятся героями. Ещё умеют слишком хорошо притворяться. Я не стал исключением. Почему-то тебе доверял. Вот, — он бросил на пол сложенный вчетверо листок. — Peace! Майк захлопнул за ним дверь. Последние слова Майк не воспринял всерьёз, но теперь он чувствовал что-то неприятное. Даже брезгливость. Он поднял листок и развернул его. Это оказался талантливо выполненный рисунок. Портрет Майка, смотрящего радостно, даже счастливо. В джинсах, яркой рубашке, в фенечках и цветах в шерсти. Он оторвался от окна микроавтобуса и будто оглянулся, собираясь что-то сказать. Майк будто услышал «I, I wish you could swim…» и вновь увидел перед собой проносящиеся вдали гигантов Манхэттена. Настолько живо это было нарисовано. В углу стояла подпись. Патриций О’Малли***
— Что самое важное для тебя? — Нэнси отодвинула трубочку в коктейле, чтобы она не лезла в лицо. Сегодня в клубе казалось, было ещё более шумно, а танцевали звери ещё более дико. — Я думаю, деньги, детка. Без них сейчас чего-то трудно добиться в обществе, — ответил Майк. — Неужели? — Нэнси не скрыла своего разочарования. — Да, и счастье… Счастлив тот, у кого все есть. У кого все есть — у того есть деньги. — А любовь? Неужели она идёт после денег по важности? — Нет, — Майк улыбнулся. — «Любовь и бедность навсегда меня поймали в сети…». Я считал, что самое важное для меня деньги и они остаются для меня очень важными. А любовь… Любовь, крошка, это сила, которая сражает тебя, стоит ей только прикоснуться. Она не то, чтобы важна… Без неё никак не проживёшь. Она застигнет тебя даже когда ты считаешь себя бесчувственным. Такое уж со мной случилось, — и он засмеялся. — А что для тебя важнее всего, дорогая? — Тот, кто любит меня взаимно и моя жизнь. Оно будто идёт одним целым. Жизнь такого жалкого существа, как я, не может быть ценной. А её — тысячу раз да. — За твою жизнь мне не жаль себя, — ответил Майк, но тихо, и Нэнси его не услышала. — Сыграем в карты, детка? Здесь отличное место где можно получить много денег, ха-х, — после котроткого молчания предложил Майк. — С кем? — Нэнси подняла на него взгляд. — Да вот хоть с этими, — Майк указал на трёх медведей, сидящих на втором этаже клуба, на балконе. — Ты уверен? — Нэнси изучала их. — Ох, крошка. Пойдём, посмотришь. Это же и есть место для азартных игр! Я профессионал. Деньги будут наши. Там как раз и Дерек рядом, а он о моих способностях знает и очень меня уважает. Конечно, она навряд ли догадывается, что я — шулер. Думаю, даже когда я разбогатею, я не буду рассказывать о Патрике, о миссис Робертсон, о Джеймсе… Даже если спросит. Дерек, увидев мышь, тут же принялся раскланиваться и говорить сладким голоском «мистер Майк», точно лакей. Майк знал его, Дерека, менеджера, они однажды пересеклись на улице, когда Майк поиграл на улицах и возвращался под дождём. Он предложил подвезти Майка, а тот в машине наврал с три короба о своих успехах, и что на самом деле он вполне известный музыкант, а играть на улицах — такое странное хобби. Крокодил поверил его чепухе («доказательство» он обнаружил недавно — Ламборджини) и проникся к нему уважением и даже неким обожанием. Медведь был явно не промах. Майк это заметил. А так же где-то глубоко в мыслях прокралось подозрение, что эти медведи — мафия, и запросто могут убить просто так. Но Майк вошёл в азарт, потеряв всякую бдительность и контроль, эта мысль улетучилась. Обнаружив, что ещё чуть-чуть, и Майк лишится денег, которых у него на самом деле нет, мышь позволил себе вольность. А именно — сжульничать и спрятать незаметно карту за пиджаком. — Ага! — Майк обнажил карты. Он выйграл. На столе тут же появился мешок с деньгами. Нэнси, спокойно наблюдавшая за игрой, не скрыла своей радости. — Джек-пот, детка! — Майк подбросил купюры вверх, — Не самое плохое завершение вечера. Дерек, — он протянул крокодилу сотню. — Отнеси наличку в машину. Крокодил готовно кивнул, взял тяжёлую сумку и исчез. — Надо же, ты отлично играешь в карты, Майк, — хмуро проворчал медведь. — Ха-ха, ты тоже не промах, — Майк приобнял Нэнси, чувствуя себя самым большим удачником на свете. — Только не пойму, как тебе удалось сжульничать, — не скрывая угрозу, процедил медведь, сжав кулак. — Сжульничать? Сжульничать?! — разразился Майк «праведным» гневом, а Нэнси возмущённо хмыкнула. — Ох, я глубоко оскорблён! Пойдём, крошка, нам тут делать нечего. Но кто же знал, что не так уж и надёжно спрятанная карта выглянет из подола пиджака… В ту же секунду когти вцепились в шиворот мыши и подняли его. Майк отчаянно задергался, пытаясь вырваться, догадавшись, к чему все идёт. — Эй, эй, что ты се… — начал было Майк, но зверь вытащил карту. Внутри все похолодело. А глаза медведя налились кровью от злости. — И как она туда попала? — нервно захихикал Майк. Изо всех сил он дёрнулся и ударил медведя по морде. От неожиданности, медведь разжал когти и мышь оказался на столе. — Уноси ноги, детка! — успел крикнуть Майк Нэнси, прежде чем выскочить из балкончика, убегая от разъярённых бандитов. — Взять его! Майк прыгнул на воздушный шар. Музыка звучала слишком громко, дико, вульгарно. Танцующая толпа будто не заметила шума и упавших с перевёрнутых столов осколков, никто их не замечал, продолжая плясать, точно под гипнозом. Шарик лопнул из-за рога какого-то увлекшегося плясками носорога, и Майк оказался на полу. Челюсть отозвалась болью. Не успел он опомниться, как за спиной он услышал рёв. Майк вскочил, подобрав шляпу. — Прошу прощения! — на автомате извинился он, протискиваясь сквозь ноги танцующих. — Не дайте ему смыться! — ревел страшный голос. Музыка не останавливалась, никто не двигался с места, все продолжали танцевать, будто ослеплённые тусклым светом. Майк проскользнул в щель в дверном проёме, но она тут же распахнулась, едва он оказался на улице. Медведи следовали по пятам. Все будто происходило не по-настоящему, точно в кошмаре. Майк запрыгнул в машину. — Спасибо, Дерек! — быстро поблагодарил он, заводя мотор. Ничего не понимающий крокодил едва успел отскочить от гнавшихся бандитов. Машина дёрнулась. Обернувшись, Майк едва не поседел, — вся тройка напрыгнула на капот! Майк отчаянно бросал машину из стороны в сторону, прибавив газу. Это помогло и все трое упали на асфальт. — Прощайте, неудачники! — засмеялся Майк, помахав им шляпой на прощание. … Красная машина, не сбавляя скорости и едва не врезавшаяся в автобус, выехала на трассу. Желтые фары освещали асфальт, шины скрипели. Майк выехал на обочину, резко свернув, заехав куда-то в кукурузное поле и сломав два высоких стебля. Он остановился и выключил мотор, чтобы перевести дух. Он обернулся — никто не преследовал его. Майк вздохнул и бросил взгляд на багажник. И тут же на его лице появилась довольная улыбка. Как же меня повезло! Неслыханно повезло! Только Нэнси… Нэнси! Майк достал свой старенький телефон из кармана и набрал её. «Your number is…». Майк раздраженно нажал на кнопку «отклонить» и завёл мотор. И тут его осветил яркий свет фар. Мышь обернулся и увидел знакомый «Мерседес». От сердца отлегло. Дверь открылась и Нэнси выпрыгнула из машины. Майк вышел из своей, поправив почему-то галстук. Нэнси выглядела расстроенной и даже сердитой. — Ты в порядке? — спросила она и её лапка сжала ручку сумочки. — Да, в полном, малышка. Она подняла на него глаза. Майк вздрогнул. В них читалось… Разочарование. — Вот как. Я и подумать не могла, что ты шулер, — холодно произнесла она после короткого молчания. — Милая… — Я думала, я… Я… Зачем? Зачем рисковать собой, чтобы обмануть? Обманывать ради денег? Я не понимаю! — Дорогая… Мне нужны деньги. И у этих медведей их куча, они же мафия! — Зачем тебе деньги? В чем ещё ты мне лгал или налжешь? Майк зажмурился на секунду. Он не знал, что ответить. Сказать ей правду? Он был в смятении. — Чего молчишь? Хватит. Я не хочу и дальше быть обманутой, — она повернулась к машине. — Дорогая… Я… Я не богат, — выпалил он. Она остановилась. Когда она обернулась, Майк увидел, что она растеряна. — Мне нужны деньги, чтобы выплатить долг за машину, — продолжил он, — У меня не было ни гроша. Я хочу себе новый костюм, потому что этот — старый и потёртый, я ношу его каждый день, я хочу жить в приличном месте, хочу не думать о том, что съесть завтра, или лучше вообще не есть. Я хочу себе нормальный телефон. Я хочу жить, а не выживать, Нэнси. И хочу не висеть у тебя на шее в будущем. Как же жалко я выгляжу… Хочу провалиться сквозь землю. Я не могу выдержать этого взгляда. Я не могу поверить, что мне пришлось показать себя таким неудачником. Нэнси молчала, но её губы дрожали. — Прости, крошка. Скрывать и лгать мне было легче, чем унизить своё достоинство, признаю. Уши Майка были опущены. — И тебе совсем не стыдно? — тихо спросила она и по её щеке скатилась прозрачная слеза. Майк не ответил. Он почувствовал странную боль в своём сердце. Ему не было стыдно за свою ложь, но было больно смотреть в глаза Нэнси. Майк не мог обьяснить это чувство. Майк поклонился, сняв шляпу. — Прости, солнышко, — повторил он. Он хотел уже заскочить в свой Ламборджини, но Нэнси вдруг подошла к Майку сзади и взяла его за руку. — Я понимаю, — произнесла она. — Мне не важно твоё положение. И то, что ты лгал мне — это не страшно. Я прощаю. Майк не мог поверить своим ушам. Он смотрел вперёд, не оборачиваясь и замерев. Нэнси продолжала сжимать его лапу. Она отпустила его и повернула за плечи к себе. — Детка, — выдохнул Майк, не зная, что сказать. Нэнси нагнулась и поцеловала его в губы. Для Майка это не было особой неожиданностью. Он не знал, почему. Может, потому что он мечтал об этом ещё с их первой встречи?.. Майк ответил ей на поцелуй. И в эти секунды ему было все равно на медведей, на шоу, даже на выйгрыш. Существовала лишь она, Нэнси, нежная, хрупкая, пусть она и выше его, когда стоит на каблуках. Ветер шелестел листьями в кукурузном поле, а обоим целующимся мышам казалось, что это место, возле трассы — самое лучшее на свете.***
Майк вздрогнул, когда увидел тяжёлую фигуру Гюнтера напротив своего дома. Мышь подавил вздох, стараясь не терять такое хорошее настроение. Он вышел из машины и нацепил улыбку, желая покончить со свином как можно скорее. — Что у тебя? — сразу обратился мышь к нему по-немецки. Глаза Гюнтера сияли. — Я влюбился, Майк! Понимаешь это? — Понимаю, — кивнул Майк, ожидая потока слов. Но вместо этого, Гюнтер вдруг опустил глаза и начал рассматривать свои копытца, сразу напомнив Майку о школьниках, не сделавших домашнее задание. — Можешь дать мне совет? — наконец произнёс он, смутившись. — Я? Совет? — Это не очень хорошо, что я влюбился. Я влюбился в Розитту. А она, сам знаешь, замужем… — он опустил голову, и Майк прочитал в глазах свина грусть. И вдруг почувствовал жалость. — Если ты влюбился в замужнюю, боюсь, я не могу давать тебе совета. Тебе придётся о ней забыть. Посмотри на других свинок. — Понимаю, — Гюнтер вздохнул. — Ты все равно не достоин таких мучений. Отвлекайся. — Что? Майк вздохнул. — Я, вот, завтра найду себе квартиру… Ты сам знаешь, как мне трудно. Но и ты занимайся побольше тем, что тебе нравится, и выкинь эту свинку из головы. — Ты прав. Но знал бы ты, как мне тяжело. — Не надо. Не дай ей изменить ему, чтобы потом какой-нибудь её сын не возненавидел тебя и ты не стал причиной… поломанной, плохо сложившейся судьбы. Лицо Гюнтера вдруг стало ещё серьёзней, чем было, даже чуть-чуть испуганным. — Ты сталкивался с этим? Майк сунул лапы в карманы и несколько секунд ковырял асфальт носком ботинка. Его уши опустились и хорошее настроение начало потихоньку исчезать. — Да, — вздохнул Майк. — Это случилось со мной. Я до сих пор не знаю, где может быть мой отец. Я понимаю его намного лучше, чем раньше, но… Мы не обо мне говорим, верно? Расскажи, чем же тебя привлекла эта Розитта. Только не используй слишком сложные слова, я не так уж и хорошо знаю немецкий. Для Майка это было нетипично — выслушивать, сочувствовать. Но сейчас он был другим. И он наконец допустил мысль, что не ему одному не все хорошо сложилось в жизни. К тому же, он все же остался в хорошем расположении духа, достаточно было вспомнить о выигрыше и поцелуе.***
Она любила слишком тяжёлую музыку, любила рок-метал. И сейчас она слушала его на полную громкость, плевав на соседей. Слезы лились у неё по щекам, скатывались на кончик гладкого носа. Она едва сдерживалась, чтобы не выпустить иголки — это могло испортить мебель. Вот и очки, забытые этой Бекки. Как Ланс мог так поступить? Как? Эш не могла понять, не могла признать это. Она бы в жизни никогда бы не изменила. Разлюбила, бросила, но не изменила. Это намного хуже, намного хуже, чем «мы не подходим к друг другу». Это плевок в неё, плевок на её чувства!***
Майк отметил про себя, что, несмотря на откровенный разговор с Гюнтером, во время которого свин поддался воспоминаниям о своём детстве (стоит отметить, что его, как и Майка, тоже не особо жаловали в школе до того, как ему исполнилось шестнадцать) из которых мышь мало чего понял, Гюнтер удивительно бодр и весел, и вёл себя с Розиттой, как ни в чем ни бывало, хоть свинка постоянно отводила взгляд. В отличии от Майка, который был не очень доволен буквально всем, так как ему хотелось спать. — Всем внимание! — вдруг словно из-под земли в коридоре появился мистер Мун, что Майк невольно вздрогнул. Этот директор, может, и не был хорошим шоуменом, но мастерством эффектного появления владел безупречно.— Завтра мы устроим генеральную репетицию, а в зрительном зале будет сидеть великая Нэйснана Нуттелман! — он на ходу поправил бабочку. Та самая оперная певица? Неужели? Сколько ей лет? — Нуттелман? — переспросил Майк, смеясь. — Она ещё жива? — Ещё как! — воскликнул коала. — И поверьте мне, требования у неё самые высокие, все ясно? Сегодня у нас генеральная репетиция. … Перед генеральной репетицией. — И я хочу, чтобы на сцене вы выложились по полной! — Это я смогу! — воскликнул Гюнтер и подмигнул вмиг покрасневшей Розитте. «Раз плюнуть!» — воскликнул я, войдя в свою репетиционную. Мне даже не нужно было особых этих репетиций, я мог любую песню исполнить. Думаю, Glad To Be Unhappy будет для неё шиком. Я поднял взгляд и увидел своё призрачное отражение в стекле. Была одна часть, которую бы мне следовало бы приобрести перед самой Нуттелман. А именно — я не мог появиться перед ней в таком виде! В таком кошмарно старом потертом костюме, чтобы весь мой вид кричал о том, что я нищий? Нетушки, ребятки. К тому же, с вчерашнего дня, я уже не являюсь таковым. Пока времени у меня было. Я вытащил свою карту. Ещё вчера по дороге я успел выплатить долг перед банком и заодно пополнить её. Правда, в том, что банкир из той самой шайки, я уже не сомневаюсь и попросил обслужить меня его ассистента. Я, уже зная, в какой магазин зайду, и просто упиваясь предвкушением неспеша вышел из репетиционной. И я едва успел отскочить, от пронёсшегося надо мной Джонни. Да что этот парень вечно спешит? Куда он спешит? Но сейчас это меня не особо волнует. Я сейчас наконец покажу, на что способен и оправдаю свою фамилию! Не знаю, гордился бы ли мой отец… Отчим бы просто с землёй смешал, это ведь «нечестные деньги»! Ха! Как будто эти медведи не отобрали эти деньги из лап какого-нибудь хорька, так ещё сомневаюсь, что они играют многими жизнями. Так что, в какой-то степени я поступил не более нечестно, как Робин Гуд. Купленный новый костюм — классический, фиолетовый, из прекрасного материала, Майк надел сразу, чем вызвал умиление продавца. А когда Майк надел ещё и шляпу, и взял в лапы трость, о которой мечтал столько лет, он прям всплеснул лапами — «Совсем как в эпоху джаза!». Но поговорить с таким чудесным продавцом (он был воробьем) Майк не успевал — следовало спешить обратно, в театр. Покупка нового костюма была, пожалуй, одним из самых приятных событий за прошедшие десять лет. И когда Майк подошёл к микрофону, он понял до конца, что уже он не нищий. И насколько это было прекрасным чувством! И Майку было немного трудно исполнять грустную песню, когда его сердце веселилось. Но он помнил об актёрской игре. И она ему очень даже пригодилась. Что оказалось все-таки трудно — быть другим. — Браво, Майк! Нэна будет в восторге! — эти слова принести удовольствие не только Майку, но и самому Бастеру. — Вы слишком добры, мистер Мун, — засмеялся Майк, повертев тростью, но не от смущения, а скорее, из гордости. — А я в восторге от нового костюма! — не постеснялся сделать комплимент коала, чем заставил Майка едва не начать его обожать. — Так, — Бастер бросил короткий взгляд в список. — А теперь послушаем Эш! Эш, на выход. Майк увидел её. Она спустилась с лестницы, на которой сидела. В серебристом пышном платье «принцессы» и с мрачным, как туча, видом, она побрела к сцене. — О, берегись, все живое, уступи дорогу мрачному подростку! — Майк поклонился и отошёл, уступая ей дорогу. — Удачи, Эш! — пискнула Мина, и Майк подкатил глаза. Но пошло все вовсе не по плану. Это заставило Майка обернуться, а потом тихонько проскользнуть к сцене.Я бросила желание в колодец, Не спрашивай меня, я никогда не скажу Я смотрела на тебя, пока оно падало, И теперь ты на моем пути...
Весёлая, целиком «подростковая» песня не должна была звучать так, как исполняла её дикобраз. Её голос дрожал, уголки губ опустились, она едва сдерживала слезы, но вовсе не из-за того, что хотела придать песне глубины или исполнить её по-своему.Я променяла душу на желание, Пенни и десять центов на поцелуй, Я не искала этого, Но теперь ты на моем пути.
Слезинка скатилась у неё по щеке и мигом впиталась в шерсть. Майк ещё не видел, чтоб песню кому-то было так мучительно исполнять.Твой взгляд был устремлён на меня, Порванные джинсы, Кожа показывалась. Жаркая ночь, Дул ветер, Куда ты собираешься, детка?
Голос все-таки сорвался, и Эш заплакала.Эй, я только встретила тебя, И это безумие, Но вот мой номер, Так что позвони, наверно...
Припев был пропет целиком сквозь слезы, и та опустила голову, теперь рыдая навзрыд. — Стоп-стоп-стоп, музыка, стоп! — крикнул Бастер. Наступила тишина, а Эш так горько плакала, что даже Майк, прятавшийся за шторой, почувствовал себя неуютно. Бастер что-то пробормотал и, растерянный, подбежал к сцене. — Эш, ну что случилось? Тебе что, платье не нравится? Над более глупым вопросом ещё подумать надо… Но та отмахнулась, зарыдав ещё больше, и её иголки вдруг выскочили и разлетелись по всему залу… Она, не обратив внимание на коалу, которому больше всего досталось от игольного «дождя», побежала, всхлипывая, вон со сцены. — Эш, что случилось? — попробовала было остановить её Розитта. Тот же самый вопрос мучил и Майка. Эш подбежала к скамейке и села на неё, умываясь слезами. — Он мне измени-и-и-л! — протянула она на очередные вопросы окружающих, вмиг обступивших её. — Я-я думала, у нас все будет нормально. Я видела, что мы начали отделяться друг от друга, но я и подумать не могла… — начала Эш. Майк стоял в уголке и молча наблюдал эту сцену. Он видел, как Розитта обняла её, начала успокаивать, как мама. Майка терзало некое неясное чувство, будто это было ему знакомо… — Лично я считаю, что тебе будет в миллион раз лучше без этого… этого… — Розитта не находила слов. — Он полный супер-мега-дипельшплат! — возмутился Гюнтер, и это обзывательство заставило Майка усмехнуться. — Да-да, вот-вот, — поддержала его Розитта. — Супер-мега-дипель… шплат. Майк раздраженно вздохнул. — Розитта, Гюнтер, на выход! — послышалось со сцены. — Не расстраивайся, — приобняла Розитта Эш, вставая. — Поищи в моей сумке, там где-то есть леденцы и жвачка. Майк, постаравшись сделать серьёзное выражение лица, вышел из своего укрытия и подошёл к Эш. Эш, вытащив из сумки жвачку, перевела на него взгляд. — Что, мелочь? Решил поиздеваться надо мной? Подслушал ведь все, да? Ну давай, смейся. Ты ничего другого не умеешь, — произнесла Эш и сунула пластинку жвачки в рот. — Нет, почему же, Иголка, — ответил Майк, вертя в лапах трость. — Просто, зачем ты так долго унижала себя, я не понимаю. — В смысле? — Сразу было ясно, что этот ублюдок даже… кхм-кхм, тебя был не достоин. — Даже? — подняла бровь Эш и хмыкнула. — Ты в своём репертуаре. Я не собираюсь от тебя мораль выслушивать. — Не даже, — Майк мысленно выругал себя. — Он не был тебя достоин, но ты все равно, как дурочка, следовала за ним. Могла бы сразу бросить, а не быть тряпкой. Сразу было видно, что он тебя ни во что не ставит. Но вы, подростки, такие. Будет тебе жизненный опыт. Я тоже раза два был свидетелем, куда приводит измена, даже сам в одном виноват был, почти как та самая Бекки… Роуз О’Малли звали её. Нет смысла, конечно, повторять, что ты не должна расстраиваться, потому что не велика потеря. Но… Ты отвлекайся, и не думай о нем и о своей великой драме, потому что эта твоя трагедия и пенни не стоит. — Отвлекаться? На что? — Мало ли что там у вас. На шмотки. На музыку. Конкурс на носу, генеральная репетиция. Иголка, если тебе говорят, что у тебя есть талант и шанс заработать, тебя не должны отвлекать такие вещи. Но ты, конечно, захочешь пострадать, да и шансов выиграть у тебя мало. Увидев выходящую Розитту, держащуюся за нос и перепуганного за ней Гюнтера, Майк засмеялся. — Хотя у этих лузеров ещё меньше, — добавил он и захохотал ещё больше. Эш едва сдержалась, чтобы его не прибить. И, конечно, не знала, что цель достигнута, и сейчас она вовсе не расстроена из-за Ланса, а злая на Майка. Всю печаль как рукой сняло. Уходя, Майк встретился взглядом с Миной. Он вдруг стал серьезным. — Нашей встречи не было и такого никогда больше не повториться. Я теперь не нищий, — произнёс он тихо, но Мина со своим идеальным слухом, услышала его. — Я понимаю, — тихо и обреченно ответила она. Но все равно понимала его. Майк прислушался к голосу Джонни. Он был удивительно приятным и чистым, но как пианист Джонни явно фальшивил. Странно, но Майку вовсе не хотелось смеяться над этим. Может, песня была неплохая. Все же, те деньги достались ему большой ценой. Возле двери ему вдруг стало трудно дышать, а сердце заколотилось так, будто было готово выскочить из груди. Он понял, что весь трясётся, и что внезапно настигнувшую панику не подавить. Ему вдруг вспомнился Том, поднимающий на него ногу… Майв прислонился к дверям выхода, пытаясь взять себя в руки. Но это не удавалось. Даже мысли о предстоящем поиске хороший квартиры, вспоминание о Нэнси не могли унять его паническую атаку. К счастью, к дверям подошла Розитта. — Пс, эй, эй! — шикнул Майк, стараясь, чтобы его голос не дрожал, хотя сам трясся. — Я внизу, — добавил он, увидев, что Розитта вертит головой, — Ты не видишь трёх огромных медведей? — он и сам выглянул за дверь. — Э… — она повертела головой. — Нет. — Отлично, — Майк облегченно вздохнул и вышел. Лапы все ещё дрожали, но он не подавал виду, что до сих пор боится. Тем не менее, ему показалось, что взгляд Розитты устремлён ему в спину. — Кстати, у тебя такой классный номер, моя любимая часть, когда ты лажаешь по страшному. Ха-ха! Каждый раз со смеху падаю! Увидимся, ветчинка! И, конечно, Майк не увидел, как Розитта тут же опустила голову, и зажала губу.