Мемуары Шарля Барбару

Я уехал в Марсель, не задумываясь о том, что будет с нашей связью дальше. А в Марселе обнял Ребекки и узнал, что ситуация относительно наладилась, и в ближайшее время поездки в Париж не предвидятся. За кружкой пива вечером я рассказал Франсуа про Эли, он понял, но выглядел обеспокоенным. Несколько раз он уточнил, уверен ли я в нем, доверяю ли я ему, даже если связь будет недолгой. Он пристально посмотрел на мою шею. - Да, это засос, - ответил я, - все хорошо, Франсез. - Это нормально, да? Я кивнул. Что я мог сказать? Мне нравилось с Эли, но я не знал чего от него ожидать в очередной раз. Почти два месяца я провел в Марселе. Конечно, я общался с жирондистами из Парижа, в том числе и с Гаде. Были разговоры и о делах, и простая болтовня. Несколько раз Эли мне звонил, мы разговаривали довольно долго. Было необычно услышать, что он скучает и ждет моего приезда. Я не скрыл от него, что тоже жду встречи. Я вновь оказался в Париже в июне. В это время на юге вновь начались мятежи. Ребекки возглавлял батальон, и у него снова начались неприятности. Его не любили и постоянно пытались подставить. И я, находясь так далеко от моего милого друга, имел три проблемы: недовольства в Париже, волнения в Провансе и Эли Гаде. Сразу, как только смог, Франсуа приехал в Париж. Сначала, чтобы традиционно объясниться, но остался он тут до середины августа. Мы виделись со многими людьми, часто находились на совещаниях. В Париже оказался главный исполнительный и контрольный комитет по делам юга в нашем лице, поэтому у нас не всегда находилось время, чтобы дойти до Собрания, и о происходящем в нем мы порой узнавали лишь вечером от друзей. С Эли я остался наедине далеко не в первый день моего приезда. Оказалось, мы оба невыносимо соскучились. Мы отправились к нему, заказав с собой ужин, но как только захлопнулась дверь, про еду мы забыли. Он любимым движением притянул меня к себе и поцеловал. Я обхватил его за плечи, он вздрогнул. - Пожалуйста, Эли, не отталкивай меня, - попросил я, - и хочу тебя целовать. Он не оттолкнул и охотно отвечал на поцелуи. Когда мы, наконец, отпустили друг друга, Эли поинтересовался: - Здесь теперь твой друг. Он знает о нас? - Да, знает. Понимаешь ли, твои засосы заметны людям. Эли довольно улыбнулся, но спросил серьезным тоном: - Он не против? - Почему он должен быть против? У нас с ним нет отношений. Но он будет за тобой наблюдать, это точно, ибо не позволит никому причинить мне вред. Гаде положил ко мне и положил руки на мои бедра: - Мне тебя не хватало. - Тогда не будем тратить время! Эли насмешливо посмотрел на меня: - Шарль, пожалуйста, опустись на колени. Я повиновался, но тут же с ужасом взглянул на него и, наверное, очень жалобно заныл: - Нет! - Все хорошо, - Эли расстегивал ремень на джинсах, смотря мне прямо в глаза. - Эли… А я не умею так! - Не умеешь? – переспросил он, словно пытаясь по взгляду или интонации понять, правду ли я говорю. - Конечно, нет. Такого у нас никогда не было. Он провел рукой по моим волосам. - Научишься. Давай. Я не очень представлял, что я должен делать в моем положении, но взял в руку его член и несмело коснулся языком, затем губами. -Шарль, - Эли перешел на шепот, - ты прекрасен, любимый мой. Это подействовало, еще раз просто коснувшись губами, я попытался взять эту штуку в рот, но в первый раз не получилось. Эли завел мне за ухо выбившуюся прядь волос: - Так, так. Ты молодец. Поразительно, но он правда старался меня поддержать. И это помогало. Я попробовал снова, получилось лучше. Вообще, не думаю, что Гаде понравился этот первый раз, но он не выразил никакого возмущения. Так и понеслась наша дальнейшая жизнь. Я говорил, что он научил меня всему? Кажется, мы действительно попробовали все. Были десятки поз, в разном настроении, мои попытки возмущаться, редкие моменты, когда Эли успокаивал меня, чудесным образом меняясь; оба оставались без сил, он жестко брал меня за волосы, одним движением руки заставлял опускаться на колени, изредка позволял себя целовать и ласкать, еще реже был совсем жестоким. Это была страсть без любви, умопомрачение без мрака. И любовь, и счастье, и мрак, и страх ждали меня впереди. Засыпали мы всегда вместе, обнявшись, он бы не отпустил меня никуда посреди ночи. Тем не менее, в остальном Эли проявлял своеобразную заботу обо мне. Он следил за мной, интересовался моим самочувствием и настроением, помогал, не давал делать глупости, всегда прислушивался к моему мнению, даже опекал меня, уговаривая теплее одеваться, меньше пить, следить за связями. Да, у нас были и другие связи, с женщинами. Но самый трогательный момент наших отношений был десятого августа. Во второй половине дня, когда бои почти прекратились, я рискнул проверить друзей в Собрании. Депутатов почти не охраняли, и если хотя бы один отряд решил отправиться туда… Тем более, что там был король. Узнав, что я иду в Собрание, меня нагрузили кипой отчетов и докладов. За трибуной был Жансонне. Гаде сидел в первом ряду. Я остановился в дверях. Увидев меня, он моментально вскочил и, выходя, потянул меня за руку с собой, шепча: «Идем быстрее». Он отвел меня в небольшую комнату, несколько секунд оглядывал меня, а потом пылко обнял, говоря: - Господи! Ты жив! Я так переживал за тебя! - И я переживал, - я прижал его к себе,- за тебя и за остальных. Вы тут почти без охраны. - Ты цел? – спросил он, заглядывая мне в глаза. - Да. - На тебе кровь. - Это не моя. - Ты точно не ранен? Я поцеловал Эли, и он ответил на мой поцелуй. Я обнял его за плечи и почувствовал, что он расслабляется в моих объятиях. Воспользовавшись моментом, я прислонил его к стене и стал страстно целовать, а он безрассудно отвечал. Однако Эли пришел в себя быстро, прервал поцелуй, но удержал меня за плечи. - Не сейчас, - сказал он. - Ох, конечно. Мне надо идти. Вот письма, директивы, планы штурма. Все копии для ваших протоколов. Гаде молча взял бумаги, но когда я уходил, он крикнул: - Шарль! Будь осторожен. А потом я почти на месяц вернулся в Марсель. В последний раз. Мы постоянно созванивались с Эли, который также уехал домой на время выборов. Нас невероятно тянуло друг к другу, мы не могли дождаться, когда снова сможем насладиться нашей страстью. В Париж я прибыл раньше, чем Конвент начал свою работу. Несколько недель мы жили вместе, это стало кульминацией наших отношений и переходом к их завершению. Кстати, никто не знал о нас, Эли и слышать не желал о том, что бы объявить об этом друзьям. И хотя я не верю, что он не рассказал и Пьеру, до нашего побега никто ничего не знал. Никто не сомневался, что я живу у него только потому, что еще не нашел квартиру, да так и было на самом деле. В быту с ним было довольно просто. Если он не уходил совсем рано, мы завтракали вместе, вечерами пили чай или смотрели фильмы, если были дома. Он проявлял заботу, на какую только был способен: покупал шоколад, готовил чай, закрывал форточки и даже не курил при мне. В постели же между нами по-прежнему было болезненное безумие. Он не уставал экспериментировать со мной, он не уставал всю ночь, он не ослаблял свою власть. Все традиционно заканчивалось ссадинами на мне, вырванными клочками волос, покусанными губами и больным горлом. Хотя Эли часто просил меня не кричать. Не потому, что могли услышать, взгляды соседей его не смущали, а потому что оратору нужно беречь голос. Но я не мог сдерживаться от его неистовства и своего желания. В Конвенте все закончилось очень быстро. Не только потому, что я влюбился как идиот, но и по ряду других причин. Работа нового собрания сразу началась с конфронтации партий. Дел и забот было очень много, практически все время мы были заняты. В октябре к Эли приехала жена с детьми. Теперь мы могли встречаться только у меня. Меня стало тяготить его отношение ко мне. Однажды между нами произошла сцена, которая может напомнить выяснение отношений, но она привела нас к осознанию тупика в них же. Эли сидел в кресле и ждал, когда я разберусь с бумагами. Но у меня был иной план на этот вечер. - Ответишь на мой вопрос? – как бы невзначай спросил я. - Да. - Ты любишь меня? - Что? – переспросил Эли. - Ты меня любишь? - Ммм ну да, - задумался он. - Боже, Эли! – я отложил вещи и сел напротив него,- а если серьезно? Что ты чувствуешь ко мне? Он посмотрел на меня с небольшим изумлением. Мне было не по себе от его взгляда, он напоминал взгляд хищной птицы. - О! – я схватился за голову, - Эли, ты любишь жену? Ты любишь своих детей? Ты вообще способен любить? Эли поднялся: - Так. Тебя не устраивает что-то? Что же ты хочешь? Я тоже поднялся, хотя перед его взглядом это не имело значения. - Меня не устраивает, верно. Я хочу заняться с тобой любовью. - А обычно мы чем занимаемся? Мне даже смешно стало: - Ты думаешь, что это любовь? Это не более, чем животный секс, Гаде! – я развел руками. – Я не знаю, как говорить с тобой об этом. Он кивнул: - Прямо сейчас? Или сначала добудем кружевное белье, вино, романтическую мелодраму на диске? В порыве злости я хотел предложить сначала добыть другого любовника, но, боюсь, он бы разбил мне голову первым, что попалось бы под руку. - Не сейчас. Сейчас ничего не получится, сам понимаешь. Через несколько дней, когда ты будешь готов. Пришел он следующим вечером и бесцеремонно и решительно повалил меня на кровать, целуя при этом на порядок нежнее, чем обычно. - Эли… - Я помню, что ты хочешь, - прошептал он. Он стянул с меня футболку и, обхватив руками за спину, притянул к себе, целуя в шею. - Я хочу еще кое-что, - сказал я, - я хочу быть сверху. - Ты что-то сказал? – промурлыкал Гаде, не отвлекаясь и не поднимая голову. Я хотел возмутиться, но он оставил засос у меня на груди, и вместо протеста у меня получился лишь сладостный стон. «Любовь» у нас почти получилась поначалу. Оказалось, что Эли умеет целовать без боли, а руками ласкать так, что больше ничего и не нужно вообще. Я целовал его в ответ, и, наконец, я получил возможность беспрепятственно ласкать его, прижимать к себе и прижиматься самому к нему, одаривать его поцелуями, неимоверно сильно возбуждаясь от этого. Все могло бы получиться очень красиво, если бы я не сорвался. Нежными и горячими поцелуями Эли целовал меня в живот, мне яростно захотелось воспользоваться этим моментом. Одной рукой схватив Эли за короткие волосы, а в другую взяв свой член я буквально силой впихнул его в рот Гаде. Он не проявил никакого недовольства и не замешкался ни на секунду. Я вздохнул и несколько расслабился, отдаваясь наслаждению, потому что это было чертовски приятно. И откуда он так умел? Но быстро я понял, что и этого мне мало, это ведь был Эли Гаде! Я обеими руками обхватил его за голову и стал жестко трахать в рот. Он и при этом не попытался освободиться и, когда я кончил, проглотил семя, после чего продолжал еще некоторое время целовать меня и ласкать. - Прости меня, я не должен был, наверное, - сказал я, когда мы лежали в обнимку и приходили в себя. - Твои порывы естественны, - спокойно ответил он. - Мне очень понравилось. - Не сомневаюсь, - он облокотился на локоть и посмотрел на меня слегка печально, - ты понял, что не может быть между нами никакой любви. И ты сам меня вовсе не любишь. Мы с тобой способны только на такой животный секс, Шарль. И, пожалуй, в этом нет ничего плохого. Я не ответил ему ничего. Он ведь был прав. После этого мы встречались лишь пару раз, конец наших отношений был предопределен. А еще я влюбился в Демулена. Уже спустя неделю ежедневных встреч в Собрании, я стал обращать на него внимание, затем начал искать его глазами и чувствовать неясное разочарование, когда он не приходил. От него шел магнетический эффект. Не такой, как от Гаде. Знаете, именно так притягиваются противоположные заряды, хотя в нашем случае это не совсем верное сравнение. Но смотря на него, я понимал, что привлекло Эли во мне, и меня самого влекло к этому невыносимому монтаньяру. Я уверен, что он не подозревал, что я влюбился по-настоящему, я подозреваю, он так и не понял, как сильно я люблю его. Он вел себя очень вызывающе, и, разумеется, я не мог долго терпеть. В такие моменты мне хотелось схватить его за волосы и уволочь в кровать (почти так я и сделал), иногда мне хотелось сесть рядом и коснуться пальцами его лица. Когда он смеялся, хотелось целовать его губы. Этот негодяй назвал меня Нарциссом! А я правда боялся, что если коснусь его, все исчезнет. Я сказал Эли, что влюбился в одного из депутатов. Он, конечно, уточнил, уверен ли я, что чувство настолько серьезно. Я смущенно улыбнулся в ответ. Я не сказал сразу, кто это, но то, что предмет моего увлечения монтаньяр и якобинец, не скрыл. Эли отнесся ко всему скептически, но я для себя знал, что чувствую на этот раз что-то намного большее, чем романтическое увлечение или интрижка. Мы не расходились с Гаде официально, пока я не добился успеха. А добивался я внимания этого чертового Камиля Демулена всеми средствами. Я действительно не думал, что это будет так сложно! Только после первой близости с Камилем отношения с Эли были закончены безвозвратно. Он и сам понял все, когда мы вместе с Демуленом не дошли до зала заседаний. Дружеские отношения с Гаде сохранились, не знаю, были ли у него другие мужчины, мы не говорили об этом. Только весной, когда Гора начала кампанию против нас, Эли стал выходить из себя и даже срываться на мне. Но ведь снова все было верным. Я не мог останавливать Демулена, не имел права. А теперь мы объявлены в розыск по всей стране, за наши головы назначена награда, мы скрываемся почти год, наших друзей, часть нас, половину нашего целого организма в Париже казнили, связи с домом у меня почти нет, с Франсуа потеряны все контакты, и это сводит меня с ума. Я никак не могу найти его, но и представить не могу, что он может быть мертв. Он не может, это не честно, он ведь мой Франсуа! Я жив, и он должен быть жив! С Эли мы вновь стали хорошими друзьями, практически на нем держится наше существование, и я обязан ему всячески помогать. Нет никакой надежды на будущее, но мы живем и отмечаем мысленно каждый прожитый день. Другого выхода у нас нет. Просто так жить и ждать, что будет дальше.