Марионетка

      Пока находишься в кромешной, полной темноте, то успеваешь много чего обдумать. Ты можешь кое-что понять, например то, что раньше никогда бы не дошло до твоей глупой головы. Ты можешь оскорбить мысленно того или иного, разорвать сердце в клочья из-за неудачных поступков, совершенных в прошлом, или из-за собственных выводов, которые могут на самом деле оказаться неверными. Ты можешь размышлять о смысле жизни, пофилософствовать, или же можешь просто сойти с ума. Как бы вы поступили, оказавшись в сыром чахлом подвале, куда не проникает ни один лучик света? Я лично предпочел просто сидеть и ждать, размышляя о своих поступках и пытаясь найти хоть единственный выход из ситуации, в которой оказался. За все эти однообразные, скучные и бесконечные дни, которые я тут «обитаю», пока что не пришла ни одна стоящая идея. Все они были какими-то… Сырыми? Скучными? Нет, скорее просто до жути неразумными и поистине несуразными. Чтобы сбежать от такого маньяка, каким являлся Сану, нужен был действительно гениальный план, которым я не обладал и не буду, наверное, обладать.       Сама натура этого блондина была очень интересна. Его мышление и мотивы трудно понять простым людям. Сану можно назвать искусным мастером своего дела; с легкостью может заручиться доверием людей, а если кого-то из них заприметит, то этот кто-то быстро окажется во владениях самого что ни на есть безжалостного убийцы. Правда, может у него всё же есть это самое чувство, которое называется сочувствие?.. Он же всё же немного, совсем чуть-чуть, но проявил его ко мне. Или это только из-за того, что я почему-то напоминаю ему его мать?       В прошлый раз он пришел и… По сути, ничего нового не сделал. Я ожидал, что тот приготовил что-то не обычное, что-то новое. Обычно это в его стиле — его голова быстро придумывает нечто невероятное, что-то, что находится за гранью разумного и нормального. Что же тогда означала та коронная ухмылка? Теперь меня мучает этот вопрос…        Это улыбка, заставляющая тело дрожать, а сердце чуть ли не замереть на пару мгновений. Из-за неё появляется холод, который сразу же начинает нежно, несколько даже ласково касаться кожи, он своими иглами впивается куда-то внутрь, и, проникая постепенно глубже, будет это делать до тех пор, пока не коснется жизнедеятельного органа с целью поделиться своей низкой температурой с ним. Эти искаженные в некой гримасе, уголки которых совсем чуть-чуть, едва заметно приподняты вверх, постоянно потресканные от частого облизывания языком и обветривания губы дают тебе сначала надежду на что-либо хорошее, а потом говорят тебе слова, наносящие неимоверную, действительно ужасающую боль. Постоянно покрытые тонкой полупрозрачной пеленой глаза с некой насмешкой, господством смотрят в твое лицо, будто издеваясь даже одним своим видом над тобою, ведь ты для их обладателя не более, чем пушечное мясо, которым обязательно в скором случае, когда потребуется, воспользуются. То, что таит, что значит этот взор всегда было трудно понять, по крайне мере просто потому что чаще всего он ничего не означает. Либо блондин над тобой подшучивает, либо ты сделал что-то не по его прихоти, а значит, срочно требуется поучить тебя нужным манерам. Сверху послышались знакомые, аккуратные шаги. Я довольно долго привыкал к такой ужасной, невозможной звукоизоляции, хотя, чего можно было ожидать, всё же это подвал. Только вот этот день теперь уже начал отличался от будних, потому что кроме ног Сану были слышны ещё чьи-то… Отчетливый стук шпилек буквально резал уши, заставлял сердце обильно обливаться кровью. Женские.       Больше всего я ненавидел новых жертв. Сам не знаю, почему, но когда они появлялись, мои сердце и разум заполнялись… Ревностью? Да, именно. Это никак иначе, чем самое ужасное и противное чувство во всем мире. Это чувство трудно с чем-либо сравнить. Внутри начинается невообразимый пожар различных, множественных ощущений, тебя разрывает от злости к неизвестной ранее персоне, которая пытается касаться того, что по праву принадлежит только тебе и ни кому больше. Ты хочешь схватить этого ужасного человека за шею и впиться ногтями в его кожу, нет, ещё глубже, проникать пальцами прямо в это испорченное мясо, достать до набухших возбужденных артерий и разорвать их к чертям. Хочешь почувствовать разгоряченную, буквально прожигающую твою кожу, липкую, противную кровь, медленно начинающую стекать вниз, на пол с твоего тела. Но тебе этого мало, этот человек касался твоего обожаемого возлюбленного этими извращенными руками. Он смотрел на него этими ублюдскими глазами, желал его ими. Твой взбудораженный разум суматошно придумывает различное множество вариации их отношений, то, что они уже успели друг с другом сделать за время, пока ты не увидел их двоих вдвоём. И тут, именно в данный момент в твое сердце проникает ещё одно ужасающее чувство — кроме небывалой ранее злости там поселилась ещё и довольно знакомое отчаянье. Вдруг твой милый возлюбленный возжелал этого глупого человека? Может, ты уже больше ему не нужен, всё, поигрались и хватит, тебе пора давно уже уходить. Но ты ведь так просто не сдашься, правда?       Именно это чувство овладевает мною каждый раз, когда на лестнице я вижу… Новых «любимых» сожителей. На этот раз это оказалась довольно, ну, миловидная особа, не похожая на ЧжиЫн. В глазах у этой леди, когда она появилась, уже стояла паника, она явно волновалась, и, видимо, довольно сильно, потому что ноги еле передвигались на этих невообразимо высоких шпильках и дрожали. Вцепляясь руками в подол платья, девушка не поднимала свой взор со ступенек и осторожно делала мелкие, короткие шаги вниз до тех пор, пока не оказалась на одной поверхности со мной. Она заметила меня сразу же, как начала спускаться сюда, но ничего насчет этого не сказала. «Может, она довольно умна, сразу же поняла, во что ввязалась?..», — пронеслось у меня в голове, но мне казалось это очень маловероятным, не знаю, правда, почему. Мало что можно сказать о незнакомом человеке, но я уже просто возненавидел её только из-за того, что она оказалась здесь. Неловко поправляя свою одежду, незнакомка подняла свои большие грустные глаза на блондина, и видно было, что хотела что-то сказать, но не могла. Губы были синими, то ли от холода, то ли от страха, и дрожали. Не зная, куда деть свои маленькие ладошки, она перебирала ими, сжимала их, мяла. Сану, радуясь как ребенок, не знаю, правда, чему, обнял её сзади и положил свой подбородок на узкое аккуратное плечико девушки. Его взор был направлен вниз, на меня, а на лице снова появилась эта улыбка. — Знакомься, это Юнбум. Ты будешь жить здесь с ним. Надеюсь, подружитесь, — она опустила свою головку, чтобы посмотреть на меня, и чуточку приподняла уголки губ, тем самым показав свою нервную, натянутую через силу, улыбку. И без того грустные глаза сделались ещё печальнее, они буквально плакали, не роняя слез. Где-то там, глубоко в них, бушевал огромный букет из отчаянья, страха и приближающейся скорой смерти. — Здравствуй… — хрипло выдал я, немного приподнявшись и поддавшись вперед. Если в её глазах бушевало всё это, то у меня они, скорее всего, горели жгучей ревностью с примесью покорности и небольшого, совсем малого сожаления за происходящее с ней.       Немного повернув голову в сторону, невольно пересекся взором с блондином. Меня будто парализовало небольшим зарядом тока. Он прикоснулся тонким длинным пальцем к своим аккуратным губам и немного прикрыл уставшие глаза, давая тем самым понять, чтобы я вел себя хорошо. Я знал, что это означало, уже привык. Но всё же, каждый раз это его действие оставляло мне какой-то побочный, довольно приятный, эффект, от которого потом было трудно быстро избавиться. Эта несколько легкая, совсем другая, чем та, улыбка, делала так приятно на сердце, а внизу живота так мучительно сладко покалывало, что невольно сердце ускоренно начинало биться. Почему-то именно такому Сану, каким он был сейчас, совсем короткое мгновение, мне хотелось верить. Наверное, именно такому я бы и посвятил свято свою жизнь и свое израненное сердце.