Чужого нам не надо!

Вован бросил в угол рабочий инструмент – биту, и устало рухнул в кресло. В голове мужчины крутилась только одна мысль: «Я. Ненавижу. Людей!» Пронзительно заорал телефон: никакой попсы на вызове, обычный звонок. Тяжело, мучительно выдохнув, Вован, валявшимся на столике ножом, перемазанным в сливочном масле, подтянул сотовый поближе и ответил на вызов. - Ну? - Сыночек, что же ты не звонишь? – беспокойно зажурчало в трубке. – Уже два месяца как заезжал домой, да и то, толком тогда не поговорили... - Мать, чего тебе надо? – грубо ответил любящий сын. – Вываливай живее, а то я подыхаю от усталости. Бабла нет, и не проси. - Вовочка, как тебе не стыдно? Ты же со своей мамой разговариваешь, а такое впечатление, словно с врагом... Не нужны мне твои деньги, я за тебя переживаю... - Ты на часы глядела? Шесть утра! Все, пока, - нажал на отбой Вован, и зло швырнул через всю комнату телефон. Естественно, прибор не выдержал такого обращения и, встретившись со стенкой, распрощался с корпусом, укоряющие мигнув на прощание угасающим экраном. Сегодня Вован всю ночь занимался своими прямыми обязанностями клубного вышибалы: то есть, вышибал. И намахавшись, как молотобоец, мечтал лишь об одном: выбросить куда-нибудь подальше и без того отваливающиеся руки, и тихо сдохнуть. И никогда – никогда – никогда не видеть человеческих рож. Не слышать человеческих голосов. И никогда самому не подавать голоса. Звонок второго сотового – рабочего, заставил Вована встрепенуться. Рывком вытащив звонилку из нагрудного кармана, он с ненавистью уставился на номер входящего вызова. - Палыч, чтоб ты сдох... – проворчал он, перед тем как ответить: - Слушаю! - Так, Вован, тебя шеф на ковер требует, ты сегодня какого-то хрена выкинул пришибленного, пару ребер ему подправив, так эта сволочь оказалась его родственничком. По ходу, у тебя проблемы намечаются. Быстро шпарь сюда, пока шеф сам за тобой не явился, и тогда тебе кабздец полный будет. - Да пошли вы все! – заорал неожиданно для самого себя Вован, и второй телефон отправился в компанию к первому. Впрочем, сломанным аппаратам долго скучать в одиночестве не пришлось: взбешенный хозяин разъяренным носорогом подлетел к той же стенке и несколько раз от всей души, приложился об нее лбом. - Ненавижу! Чтоб вы все сдохли! Ненавижу! Нена... Третий, контрольный удар, оказался слишком силен. В себя Вован пришел мгновенно, словно кто-то нажал кнопку «ВКЛ». Тьма перед глазами стремительно развеялась, он попытался моргнуть и не смог, словно веки кто-то приклеил к коже над глазницами. Не понимая, что именно он видит, глубоко вздохнул. Дыхание вырывалось из груди с каким-то почти механическим шипением, оставляя желтоватый парок в воздухе. Собственное тело ощущалось как-то странно. Картинка перед глазами была... Во всяком случае, она была. Но вот какая... Никак не понять, что именно он видит. И как видит – угол зрения изменился. Ощущения изменились. Да что такое? Мужчина повернул голову – голова повернулась тоже непривычно. Остальное тело пока не шевелилось, словно придавленное каменной плитой. А может, его парализовало?! Вован уставился на то, что было перед его носом – а есть ли у него нос? Вокруг были... Сопли. Или кисель. Лучше думать, что кисель. Темные стены, с бочкообразными выступами, залитыми киселем. Картинка почему-то очень знакомая, хотя Вован был на сто процентов уверен, что в жизни никогда такого не видел. Да что с ним такое происходит? Вроде не пил, лишнего не курил, наркотой он принципиально не балуется, тогда что же он наблюдает, в таком случае? Неужели, последствия удара? Точно! По башке-то ему нехило прилетело. Прилетело... Сам себе и отвесил кренделей, дебил! Обреченно вздохнув, он поднял руку – о, тело начало подчиняться, значит, не парализован! Он хотел запустить пальцы в шевелюру, чтобы почесаться, по привычке. Но рука не дошла до пункта назначения, замерев перед глазами мужчины. А рука ли? И мужчины ли? Перед взором Вована зависла трехпалая, корявая, черная, блестящая лапища, с жуткими когтями. Он испуганно открыл рот и оттуда полезло что-то, мало напоминающее родной Вовановский язык. Он непроизвольно схватился за вылезающий орган той самой лапой, и услышал щелчок. На одном из трех пальцев сомкнулись маленькие, но очень острые и крепкие зубы. Резкая боль, не похожая на обычную, странная, почти неузнаваемая, но все-таки, боль, пронзила его конечность, он вскрикнул – по звуку вышло похоже, словно кто-то разорвал металл, - и на пол что-то шмякнулось. Отдернув обратно пострадавшую конечность, Вован мельком на нее взглянув, краем уплывающего сознания понял, что лапа из трехпалой превратилась в двупалую.