Фетишизм

Для настроения очень советую включить Tyrone Wells — Sink or swim

Тэхён невероятный долбоёб. Нет, ну правда, он и дня не может высидеть спокойно. Порой Юнги не может понять, откуда в младшем столько энергии. Тот лишь смеётся и говорит, что хён старый и занудливый, а потом идёт творить какую-нибудь херню. Так получается и в этот раз. Тэхён срывает спину на турниках во дворе. Это получается совсем не намеренно и даже немного по вине Юнги, просто: — Да ты даже один раз подтянуться не сможешь! — Да хоть тридцать! — и Тэхён совершенно не понимает, что Юнги без разницы, сильный он или слабый, сколько ему лет и насколько сильно воняют его носки — лишь бы рядом, так, чтобы украдкой положить голову на плечо и уснуть перед работающим телевизором в кольце любимых рук. У младшего растяжение мышц и все дела. Три раза в неделю к нему приходит массажист. Тэхён тратит на это все накопления и зарплату с подработки, потому что брать деньги у Юнги стыдно. Массажист парень весёлый, и общий язык с ним Тэхён находит быстро. Сокджину целых двадцать шесть, и он грёбаные метр восемьдесят сантиметров совершенства, от каштановых волос до лакированных ботинок. Юнги злится и думает, что Джин, вероятно, плод чьей-то извращенной фантазии, потому что таких красивых людей просто не бывает. А ещё ревнует до жути, потому что младший часто смеётся во время сеанса и много — после, а в разговоре потом всё чаще «а вот Джин-хён…». Юнги, на самом деле, буквально съедает изнутри, потому что Сокджин красивый, а он… просто он, да. Мин тайком рассматривает себя в большое зеркало в спальне и результаты совсем не утешительные. Бледный как покойник, ростом не вышел и глаза раскосые. И вот как Тэхёну только это нравится может?! Тэхён меж тем вполне счастлив — валяется в постели почти весь день, задротит в какую-то игрушку на телефоне и литрами пьёт детское какао. Вечером забирается на диван и оплетает старшего руками и ногами, большим пальцем гладит татуировку на щиколотке брюнета. В квартире потушен свет, из открытого окна — свист ветра и его холодные вечерние порывы. В окнах домов напротив горит свет, и Киму нравится гадать, как живут люди «по ту сторону». Он представляет себя Шерлоком Холмсом и пытается угадать по цвету занавесок или количеству растений на подоконнике, какие люди живут во-о-он в той крайней квартире, где свет почти розовый и видно старомодную люстру. Юнги в его руках отчего-то совсем нежный и домашний, трёт глаза кулаком и морщится, когда блондин дышит в шею — щекотно. Ви привык считать старшего независимым, сильным, недостижимым, словно с другой планеты, и открывать в нём повадки обычного человека — странно. Странно видеть, что с утра у него немного опухает лицо и спутаны волосы, странно знать, что у него подгорает яичница и палочки падают из пальцев. Юнги может быть колючим, как ёж, может быть ленивым и расслабленным, как сытый кот, и игривым — как молодая лиса. Он вредный, злится часто непонятно на что, требует личного пространства, но сам обнимает перед сном и робко целует в лоб утром, думая, что младший спит. Чем Юнги занимается, раскрывается как-то совсем случайно — в один из дней в квартиру приезжает некто по имени Хосок, срочно требуя ехать с ним. Пока брюнет второпях носится по квартире, одной рукой натягивая джинсы, а другой укладывая стопку бумаги в рюкзак, Тэхён наливает гостю чай и, едва сдерживая смех, слушает о том, какой Мин неорганизованный и вообще ничего нормального с первого раза написать не может. Ким осторожно интересуется, что же такое старший делает, в ответ получая глаза с пятак и: — ДА ОН ЖЕ САМЫЙ КРУТОЙ АНДЕГРАУНД-РЭПЕР СЕУЛА!!! Младший давится-таки чаем и кашляет в сторону. Юнги смотрит на Хосока зло, а тот лишь разводит руками и уходит вслед за хозяином квартиры. Ближе к вечеру Тэхён встречает Сокджина. У того вид непривычно неряшливый — волосы растрёпаны, рубашка измята и взгляд побитой собаки. Ким без слов тянет его на кухню и усаживает за стол. — Знаешь… м-м-м, это сложно, — начинает Джин, отпив немного кофе из кружки. — Отношения и доверие. Очень трудно… не контролировать, не следить за каждым шагом. Дать свободу тому, кого любишь, доверять ему, позволять касаться других, особенно… особенно когда вы не вместе. — Тэхён знает. Знает, до боли закусывает губу, потому что сердце сжимается — он знает и чувствует это почти каждый день, ведь… Юнги совсем не принадлежит ему. Он не любит, не просит остаться, не говорит красивых слов и скрывает всякую связь. О них не знают даже самые близкие друзья, не знает Намджун, и жить в тайне, скрывая, не имея возможности идти за руку по улице, обнять на прощание, если им утром до одной остановки, появиться в компании с тем, ради кого бьётся сердце — больно. — Я жил им почти два года. Видел каждый день, смеялся над его шутками, обнимал, когда ему было плохо и… был счастлив, когда он улыбался. А он любил, советовался насчёт того, куда сходить на свидание и что лучше подарить, и я назло говорил неправду, только они… всё равно вместе. Я так устал жить в ожидании и сейчас понимаю, что не люблю. Привязался, дорожил, но совсем не хотел… ни его, ни такой жизни. Иногда мне начинает казаться, что есть люди, созданные для любви, а есть — для дружбы. Кофе в кружке давно закончился, а Тэхён полностью согласен — быть любимым похоже на нирвану, пусть это будет самообманом, пусть — быстротечно, но лучше всего, что было в жизни до и будет после. Сокджин сидит, опустив лицо в ладони, тихо шепчет извинения и просит перенести сеанс. Он просто не в состоянии сделать что-то, и для спины Тэхёна безопасней будет подождать, чем усугублять сейчас травму. У младшего пальцы чешутся и курить хочется до невозможности, поэтому он идёт в комнату и вскоре возвращается на кухню с пачкой ментоловых и запасной зажигалкой Юнги. Долго не может зажечь, а потом прикуривает, едва касаясь губами фильтра, делает короткие затяжки и выдыхает дым в приоткрытое окно. Джин сидит рядом, а потом протягивает руку и осторожно, но настойчиво отбирает никотиновый сверток. — Не порть здоровье. — Как скажешь… хён… Тэхён думает, что это поганая забота, но внутри разгорается огонёк тепла. Душа летит к мнимой ласке, а тело некстати вспоминает, что у Джина очень нежные и сильные руки. Блондин замечает, что старший и правда сказочно красив, он наклоняется вперёд, опаляя нежную кожу собственным дыханием и мягко пробуя чужие губы на вкус. Они кажутся клубничным джемом — влажные, сладкие, словно спелые ягоды. Джин дрожит, протягивает ладони и укладывает их на острые плечи в свободной футболке, сжимая белую ткань в кулаках. Старший осторожен, он касается трепетно, захватывает то нижнюю, то верхнюю губу, трогает их языком, мыча, когда парень пытается углубить поцелуй. Это странно, дико, неправильно, но в животе кружат бабочки и тараканы в голове нестройным хором поют о том, что переспать с Джином — не измена, ведь они с Юнги не встречаются. Хочется, до безумия хочется аккуратных ладоней на талии, поцелуев со вкусом клубники и тепла. Этого чертова тепла, которого так не хватает и ему, и Джину. Теплые руки под рубашку, провести по каменному прессу и задеть кончиками пальцев чувствительные бисеринки сосков, стонать в рот, жалуясь на то, как горячо внутри, на то, как хорошо, когда ладони ходят по спине и шее, сжимая. Тэхён лишается футболки, а Джин вдруг оказывается со спущенными штанами, не то сидящий, не то привалившийся к стулу, вжимающийся пахом в бедро младшего. Ви нависает над ним, обнимает лицо ладонями и целует глубоко, мокро, так, что слюна по подбородку и отдающиеся в ушах причмокивания. Ким-старший неосторожно двигает локтем, и кружка летит со стола, вдребезги разлетаясь и засыпая осколками пол. Это буквально отрезвляет, и парни отшатываются друг от друга, тяжело дыша. Сокджина накрывает запоздалое смущение, щеки, уши и даже шея покрываются алыми пятнами румянца. Парень спешно натягивает брюки и опускает голову. — Джин-хён… — Остановись… ты сделаешь больно не только ему, но и себе… — Но… погоди, — Тэхён делает шаг навстречу, протягивает руку, желая объясниться, сказать, почему и зачем, ведь он совсем не тот, кто будет трахаться направо и налево, но Джин бежит от него, как от пожара. — Никогда, слышишь, никогда не предавай того, кого любишь! Ты идиот, если не понимаешь, что так нельзя, — голос срывается, и старшего накрывает истерика. Джин трясётся всем телом и оседает на пол, распарывая ладони об осколки и разрывая джинсы. Капли крови пачкают рубашку, но это мало кого сейчас волнует. Блондин садится рядом и кладёт ладони на обтянутые рубашкой мускулистые плечи, после чего медленно притягивает к себе и обнимает, позволяя скулить себе в плечо. Тэхён, как никто другой, знает, как важна поддержка в такие моменты… *** В квартире тихо и очень холодно. «Опять окна оставил нараспашку, паршивец,» — усмехается Мин, выскальзывая из любимых конверсов и на цыпочках проходя в комнату, искренне надеясь, что Тэхён уже спит. Юнги устал очень, они с Хосоком один трек переписывали раза четыре точно, а потом ещё больше пяти часов сидели за обработкой, добиваясь нужного звучания бита. За это время парень успел выпить литра два кофе, обматерить всю рабочую команду, к чертям разнести барабаны в соседней студии и почувствовать себя дерьмом, утонувшим, вопреки ходящим о нём слухам. Первое, что замечает парень, заходя в комнату — удушливый сигаретный дым. В настолько большой концентрации, что разъедает глаза и затуманивает зрение. Младший курит, сидя на полу и привалившись спиной к краю кровати. Его глаза полуприкрыты, рядом валяется пустая уже банка от пива и на треть выкуренная пачка сигарет. Тэхён уже закашливается, ему этого много, он совсем не заядлый курильщик, но в физических неудобствах меркнет разъедающий внутренности стыд. Юнги присаживается рядом на одно колено и цепко хватает Кима за запястье. Тот поднимает абсолютно расфокусированный, застланный слезами и болью взгляд, и у старшего ухает в животе. Таким убитым он не видел парня даже после их расставания полгода назад. — Что ты творишь, придурок?! — Юнги зол, Юнги, блять, в ярости, потому что это совсем не то, что он хочет видеть, приходя домой. Тэхён кусает губы и выпускает сигарету из пальцев, а старший подбирает её и привычно тушит о собственное запястье, где уже целый островок шрамов. В карих глазах что-то вспыхивает, и младший бросается к нему, полупьяно целует свежую ранку и шепчет плаксиво: «Не надо». Тэхёну больно, когда Юнги калечит себя. Брюнет пытается вырваться, но Тэ вцепился мертвой хваткой, целует пальцы, обхватывает каждый губами и прижимается к жилке на запястье, выдыхая так тяжело, что у Юнги просто всё свинцом наливается внизу живота. Ким прижимается лбом к груди старшего и крепко обнимает его поперёк спины, шепча тихое прости. Мин не знает, за что, но он уже готов простить всё на свете за эти объятия. Тонкие пальцы в высветленных волосах — как отдельный пунктик в голове фетишиста Мин Юнги, ведь это красиво. Касаться жёстких от краски волос, вести самыми кончиками пальцев по линии подбородка и выше, к скулам, наслаждаться упругостью оливковой кожи — красиво. — Я люблю тебя, — Тэхён поднимает заплаканные глаза и тянется за поцелуем, отдаваясь в него с каким-то болезненным отчаянием. Юнги целует жадно и грубо, но так, что у младшего сладко щемит сердце. А Мин чувствует почти физическую боль от того, что… что он не может. Не может ответить, не может обещать нежных поцелуев с утра и счастливое «навсегда». Юнги — сучка, и он не хочет обязывать себя отношениями, потому что слова «я люблю тебя» сковывают обязательствами и ответственностью. Он этого не хочет. — Тэхён… — Я знаю, что ты не скажешь этого. Не понимаю, для чего ты держишь меня рядом с собой, но я готов быть рядом столько, сколько тебе этого нужно, я для тебя в любое время, потому что… знаешь, я счастлив, пока знаю, что что-то значу. Мин готов плакать, это слишком, слишком даже для него и его ёбаных принципов. — Тэхён, послушай, я… — Нет, погоди, я всё-таки должен тебе сказать кое-что очень важное, просто сегодня я и… — ДА БЛЯТЬ, КИМ ТЭХЁН! — старший готов орать трёхэтажно, но Ви, к счастью, замолкает. — О Господи, ты невозможный… Тэхён смотрит пристально и затаив дыхание, потому что Юнги неожиданно краснеет и опускает голову вниз, а потом шепчет тихо-тихо в самые губы, надеясь, что его всё-таки не услышат: — Давай встречаться… Ким слышит и расцветает, распахивает объятия и наваливается на старшего, падая вместе с ним на пол и кусая в челюсть. — Я обожаю тебя, хён, — Тэхён смеётся, потому что хмель в крови его догоняет, а потом обнимает старшего ещё и ногами, намереваясь пролежать так до самого утра. *** Нежные ладони давят на спину неожиданно сильно и, кажется, вот-вот сдерут кожу. Джин движется плавно, по нарастающей, от боли к удовольствию. Иногда даже начинает казаться, что на нежной коже останутся синяки. Джин давит на плечи, от чего Тэ заходится тихими стонами. — Я же не встану после такого, — всхлипывает младший и кусает губы. Джин давит на шею, заставляя лечь обратно, а затем снова мнёт спину. — Встанешь, — обещает старший, проводя по лопаткам, и отстраняется. — Ещё два раза, и можно будет прекращать. Ты почти восстановился, только не забывай натираться перед сном. Тэхён слабо кивает и уже почти проваливается в сон, когда вспоминает о том, что не так давно Намджун по телефону жаловался на боли в плечах, и Тэ пообещал поговорить со своим массажистом об этом. — Джин-хён? — М-м-м, что, Тэхён-а? — У моего друга… хм, небольшие проблемы и, знаешь, ну… я хотел бы попросить тебя помочь ему… Джин, в этот момент убирающий массажное масло в сумку, оборачивается и заинтересованно вскидывает брови. Тэ тушуется, понимая, что от него ждут более подробной информации, и лезет в телефон искать более-менее приличное фото друга. Такое находится совершенно случайно, среди тысяч скорченных рож и того, что можно назвать действительно хуёвыми кадрами — этому селфи два года, у Намджуна волосы цвета сладкой ваты, хипстерские какие-то очки на половину лица и придурковато-мечтательная улыбка, он обнимает Ви за плечи и смотрит куда-то поверх камеры, а за их спинами потухает закат. Младший протягивает телефон Джину и очень надеется, что его друга всё же не обсмеют. Парень смотрит на экран с минуту, подвисая, и да, боже, Тэхён знает этот взгляд влюблённого далматинца*. Сокджину с трудом удаётся сдержаться, чтобы не пустить слюни на чужой телефон, потому что… этот парень нереален. В нём просто тысяча таких важных для Джина пунктиков вроде ямочек на щеке, необычного разреза глаз и, о да, чувственно-пухлых губ, которые хочется искусать до кровавых проплешин, до боли и отчаяния впиваться в них зубами, толкаясь в их обладателя. Сокджин прекрасно представляет себе всё это. — Да, я думаю, что смог бы найти для него окошко в своём графике, — как можно спокойней отвечает парень, но по хитрому блеску глаз напротив всё ясно — Тэхён прекрасно осведомлён о его далеко не ангельских мыслях и, что уж тут греха таить, зародившихся планах. — Он свободен, — Ви хрипло, как-то грустно смеётся, — настолько, насколько это вообще возможно… Джин думает, что разберётся с этим потом, просит парня передать его телефон и перезвонить сегодня вечером новому клиенту, после чего спешно удаляется, кажется, уже представляя, как милый мальчик (далеко не милый и далеко не мальчик, но это, впрочем, не особо важно) будет принимать у него на всю длину на шёлковых простынях в загородном доме, а потом пить белое вино, сидя у массажиста на коленях. Юнги провожает шатена удивлённым взглядом, затем дочитывает страницу недавно подаренной Чимином книги, перелистывает, чуть вздыхая от сладкого шелеста новой бумаги, и лишь тогда идёт закрывать дверь. Он поднимает руки и потягивается, словно кот, до хруста позвонков. В книге много, очень много… ну этого самого… которого… секса, в общем. И Юнги очень хочется прибить Пака за такую порнографию, но вот увидеть Тэ в роли милашки-семе хочется ещё больше, поэтому он идёт в комнату к младшему, надеясь, что тот не слишком уморился после массажа. Ким лежит на животе с прикрытыми глазами и улыбается уголками губ. В комнате полумрак, в окно заглядывают огни большого города, и в их свете вспотевшая, широкая спина Тэхёна с перекатывающимися мышцами и соблазнительной ложбинкой выглядит особенно восхитительно. Мин перекидывает ногу через младшего и усаживается на его задницу, прикрытую лишь махровым полотенцем, проводит руками по спине вверх, до плеч, надавливая, а затем чуть собирая кожу пальцами, до покрасневших следов. Тэхён закусывает костяшки пальцев и задушенно стонет, а затем шепчет этим своим сексуально-хриплым голосом: — Знаешь, я каждый раз представлял, как ты будешь это делать. Проведёшь по лопаткам и ребрам, а потом разомнешь плечи… м-м-м, я думал о том, что потом взял бы тебя на этом диване мягко и нежно. Тебе бы понравилось, я бы трахал тебя долго, до изнеможения, а ты бы стонал и просил быть быстрее… Юнги не может не согласиться с тем, что это было бы круто. Нереально, восхитительно круто, и да, он, сам Мин-Шуга-Юнги, наслышанный ярым активом, мечтает насадиться на член Тэхёна. Младший переворачивается на спину и приподнимается на локтях, из-под пушистых ресниц наблюдая за тем, как тонкие нежные пальчики ползут по его груди вверх, изучая каждую мышцу, а затем смотрит на излюбленную черную футболку старшего и шепчет: — Снимешь? — и да, чёрт возьми, Юнги снимет, и попроси Тэхён таким тоном убить человека, старший сделает это без сомнения. Дрожащие от возбуждения и предвкушения пальцы цепляют мягкую ткань и тянут вверх, но в самый последний момент старший путается в рукавах-горловине и валится немного вбок, а нагло ржущему в такой ответственный момент Киму приходится выпутывать его из одежды самому. Юнги хрупкий. Юнги фарфоровый. Юнги его маленькая похотливая сучка, визжащая от восторга, когда он кусает за ключицу и за маленьким ушком, спрятанным прядями чёрных волос. Ви почти рычит и целует каждый миллиметр на лице старшего, проходится россыпью засосов и укусов по шее и плечам, а затем… затем татуировка-рукав, и его просто накрывает. Там почти не остаётся живого места, а Юнги тихо млеет от этой грубой, но такой желанной ласки. И этот нежный румянец на щёчках, путающиеся в волосах кукольные пальчики и тихие вздохи — всё это принадлежит ему, только для Тэхёна. Ким мягко гладит старшего по бедру, нежно и настойчиво разводит его ноги в стороны, наслаждаясь мокрым пятном на тёмно-синих трусах. Юнги стыдно, Юнги в отчаянии, Тэ лижет возбуждённый член поверх белья и гладит большими пальцами внутреннюю часть бёдер. Ви приподнимается и целует, давая Юнги возможность беззастенчиво стонать в свой рот, пока натягивается ткань белья, неприятно надавливая, а затем сползая вниз и оставаясь сиротливо болтаться в районе правой щиколотки. Тэхён ласкает едва ощутимыми прикосновениями кожу внизу живота и на краю бёдер, когда почти, но ещё не там. Мин елозит бедрами от нетерпения, прогибается, желая потереться членом о пах младшего, но Тэхён обхватывает у основания рукой, и этого пока хватает, чтобы успокоить. Растяжка — самое долгое. Юнги был снизу последний раз почти четыре года назад, разум помнит: телу — неприятно. Выдержке Тэхёна позавидовать можно, но жар и узость сдавливают пальцы, и младший готов подождать столько, сколько потребуется — Юнги действительно будет очень больно. Руки старшего обвивают за шею, притягивая для нового поцелуя. Мин в восторге, он полностью отдаётся, позволяя парню посасывать свой язык, облизывать и кусать до крови губы. Ким просит открыть глаза, и Юнги снова кроет от осознания того, что сегодня он потеряется под этим телом весь и без остатка; не в силах удержаться, ведёт ладонями вверх, к соскам, а затем касается одного из них губами, легко, едва-едва, но Тэхён срывается и тянет за круглые бёдра на себя, трётся о ложбинку между ягодиц головкой и проникает внутрь. Дыхание сбивается, и руки пробивает дрожью — от узости можно сойти с ума. Старший кривится от боли, но расслабляется через силу, позволяя брать больше, глубже. Тэхён толкается медленно, но сильно, и Юнги уже не замечает, когда начинает сам просить быть быстрее. Тягучие и плавные движения сменяются на резкие, но такие же глубокие. Тэ ведёт языком по кадыку и чуть прикусывает, оставляя метки везде, где только дотягивается, с каждым толчком притягивая Мина за бёдра к себе. Юнги извивается на простынях, скребёт по ним ногтями и глухо воет от удовольствия, получая намного больше того, чего он хотел. Тэ переворачивает их на бок, закидывая ногу хёна себе на талию, и входит медленно, так, чтобы тот почувствовал каждый сантиметр его возбуждённой плоти. Юнги кусает губы, кричит громко и слишком откровенно, кончая себе на живот от дрочки в такт толчков и, изнурённый, позволяет толкаться дальше, пребывая в своём мире, где, кажется, видит звёзды, пока Тэхён не изливается внутрь. Ким дышит изнеможённо, тычется губами в висок старшего и прижимает к себе, потому что ночью холодно, а на то, чтобы встать и взять плед — сил нет. Уже в полудрёме он чувствует мягкое прикосновение губ к носу и слышит тихое, словно свист ветра в лесу: — Я люблю тебя, честно…